Восьмой цвет Радуги

– А вас, Ветров, я попрошу остаться. – Шеф поманил меня пузатой бутылкой Абсолюта. – Ненадолго.

В тот вечер мы сильно нажрались. О чем-то спорили, над чем-то смеялись, что-то вспоминали. Ураган алкогольных испарений начисто выдул из памяти малейшие намеки на содержание разговора. Впрочем, такие беседы не предназначены для запоминания, их главная прелесть – в полной бесполезности. Они пусты, бессмысленны, поэтому позволяют расслабиться. Единственное, что я помнил довольно отчетливо, это предложение перейти на «ты» и приглашение пройтись по девочкам. В тот момент я уже пребывал в состоянии осознанного покоя, поэтому девочки у меня ассоциировались максимум с врачами скорой помощи.

Больше о той пьянке тет-а-тет мы не вспоминали, ее сменили множество других, веселых и многолюдных, но обращение на «ты», когда оставались наедине, сохранилось.

– Этот парень нахватался верхов, научился красиво излагать, но за ним ничего нет, пустой внутри, и толку от него не будет. – Я старался найти более весомые аргументы, но ничего путного не попадалось. Точкой отсчета являлся сам златокудрый оратор, а о нем я знал слишком мало.

Бочкарев не реагировал на мои слова, похоже, он все еще пребывал в прострации. В принципе, на его месте я бы тоже не выдержал. Сегодняшний психологический тренинг наверняка поколеблет нашу веру в возможность справляться с подбором кадров без помощи квалифицированных специалистов. Надо же, три таких типажа нагрянули одновременно. Все-таки день сегодня необычный. Магнитные бури? Солнечная активность?

– Солнца нам не хватает. – Неожиданно уловил Геннадий мои мысли. – И воздуха. Слушай, ты сможешь сам поработать над текущим номером? – Просительные нотки в голосе шефа растрогали меня. – Мне нужно в деревню съездить, дело одно есть. – Помедлив мгновение, он добавил: – личное.

Неужели женщина? – подумал я и тут же отмел этот вариант. Не стал бы он просить меня о чем-то, если бы речь шла просто о женщине. Я слишком хорошо знал шефа. Он вообще не любил просить, особенно у подчиненных. При этом всегда недвусмысленно давал понять, чего бы ему хотелось, поэтому проблем не возникало.

– Конечно, справлюсь. – Протянул я без энтузиазма. Ответственность есть ответственность. Мы с ней ходим по разным дорожкам. Я всего лишь журналист, творческая натура, так сказать. И живу тоже творчески, во всяком случае, так это называют мои коллеги. От порыва к порыву, от запоя к запою. С женщинами вообще чехарда творилась, даже имена путал, пока не женился. Мысли о жене, постепенно, но неуклонно превращавшейся в медузу Горгону, привели непосредственно к мыслям о дочери и отозвались в сердце такой мукой, что она, видимо, отразилась на моем лице.

– Прости, если тебе это доставляет такие неудобства. – Очевидно, Геннадий Владимирович заметил мою гримасу и трактовал по-своему. – Давай я попрошу Ивана.

Иван работал ответственным секретарем, так что именно ему по статусу полагалось замещать главного редактора. Официального зама у нас не было, как и некоторых других абсолютно бесполезных должностей.

Вариант с Иваном выглядел куда более предпочтительным, но не в такой ситуации. Ведь шеф попросил именно меня, наверное, имел на то определенные основания.

– Да что ты, я готов. Нет проблем. – Немедленно реабилитировался я. – Это у меня зубы прихватило. – Для достоверности я потер правую щеку.

– Ну, вот и славно. Сейчас Оля быстренько напечатает приказ, а я через пять дней вернусь. Если будут спрашивать те, кому ответить полагается, говори, что я на книжной ярмарке во Франкфурте, Львове или еще где-нибудь за пределами России.

– Хорошо. – Мне осталось только пожать плечами. – Так как быть с этим Сергеем?

– Сергеем? – Рассеянно переспросил Геннадий, и неожиданно опять улыбнулся. Той же самой раздражающей меня улыбкой. – Молодец, что напомнил. Объясни ему, как у нас все работает, только сильно не дави, а то сломается. Парень молодой, нам он еще пригодится.

Я смирился. Капитулировал. С позором сдал свои штандарты на милость победителю. Но с другой стороны, неожиданный отъезд главного давал мне в руки немалые козыри. Если парень будет хорохориться, я его просто выгоню. А Геннадию, когда вернется, что-нибудь совру. Если, разумеется, он вспомнит о вновь принятом на работу литредакторе. Выглядит шеф так, будто он вообще плохо ориентируется в пространстве и во времени.

– Ты бы за руль не садился. – Осторожно намекнул я. – Пробки. – Главное, чтобы он ничего не заподозрил и не обиделся. Но шеф и не собирался.

– Никакого руля, никаких машин. Сашка довезет до вокзала, а потом чистый воздух, свежий хлеб, река и… – Он чуть не сказал «бабушка», но решил не раскрывать последние карты…, – и отдых.

Через десять минут приказ был напечатан, подписан и заверен печатью. Излишние церемонии, достаточно было слова шефа, и никто бы не сомневался. К тому же со всеми коллегами у меня установились отличные взаимоотношения, но порядок есть порядок.

Выбегая, шеф нос к носу столкнулся с нашим штатным фотографом Виктором Шулепиным.

– Геннадий Владимирович, – затянул он своим удивительно заунывным голосом, – вот вы опять куда-то убегаете, а фотографии с меня требовать будете. Задержитесь на пять минут, пока все на месте.

– Какие фотографии? – Положительно, шеф сегодня не был похож на себя. А с утра он казался вполне адекватным. Еще один сгорел на работе…

– Общая фотография сотрудников для юбилейного номера. – Фотограф продолжал ныть, а я вспомнил, что через один у нас выходит пятидесятый номер журнала, который мы хотим оторжествить и отметить юбилей с помпой. А это означает грандиозную попойку с коллегами из других глянцевых и бумажных изданий, которые, растворяя с утра аспирин, чиркнут заметку о нашем празднике во вверенных им средствах массовой информации. Такая себе реклама, и отказываться нельзя. Мы всегда участвовали в значимых мероприятиях друзей, так что справедливо ожидали такого же отношения с их стороны. Одним словом, круговая медийная порука.

– Сейчас вы уедете, а без вас нельзя. Потом вы приедете, Ветрова не будет, потом Кислый куда-то сбежит или Иван, ищи – свищи, а номер не за горами. – Фотограф разве что не плакал. Как-то само собой установилось правило, что раз уж он должен фотографировать, то и за организацию процесса отвечает тоже он. Дополнительная ответственность только укрепляла его имидж страдальца, который Виктор придумал для себя сам и тихо получал от этого удовольствие. Но надо было еще и работать, вовремя хватая нужных людей за грудки и выстраивая их в ряд. Получалось у Шулепина неважно, поэтому он продолжал канючить, что рано или поздно срабатывало. Сработало и сейчас.

– Хорошо. – Согласился Главный. – Пять минут на общий сбор. Сфотографируемся у меня в кабинете на фоне флага.

Российский флаг на стене прямо за креслом Бочкарева был не просто данью моде. Геннадий Владимирович действительно любил свое государство и его символику. Он не понимал людей, для которых патриотизм сродни чему-то ругательному.

Наш офис состоит из двух просторных трехкомнатных квартир, где кухни оборудованы под рабочие помещения, что делает их четырехкомнатными. Все более-менее постоянные работники были на месте. Что касается «летучих» корреспондентов и авторов рубрик, в основном работающих дома, застать и тех и других вместе было Шулепину не под силу, даже если из его глаз прольются слезы из чистого золота, а от завываний полопаются стекла.

Мы выстроились на фоне флага в два ряда. В центре шеф, я справа, а слева Макс Дзержинский. Кроме нас дизайнер Саша Красавин, технический директор Виталик Осипов, ответственный секретарь Иван Живых, помощник главного бухгалтера Мариша Конева, ведущий рубрики культура и духовность Толя Бельченко, корреспондент рубрики «власть» Роман Кислый, руководитель отдела подписки и реализации Алла Петровна и секретарша Оля.

Женщины суетливо поправляли одежду, мужчины пытались привести в порядок прически. Затем по команде фотографа мы натянули на лица дружелюбные улыбки. Все было готово.

– Снимаю. – Проныл Шулепин.

– Стоп. – Геннадий неожиданно прервал процесс. – А ты чего не идешь? – обратился он к «Есенину», ожидающему в коридоре.

– Да что вы, причем тут я? – Попробовал отнекиваться Сергей.

– Как это причем, новый сотрудник, заодно покажем тебя всем. – Шеф вышел, поколебав общий строй. – Прошу любить и жаловать, Сергей Радуга, наш новый литературный редактор. Очень перспективный и коммуникабельный парень, надеюсь, вы все сработаетесь.

– Радуга, ну надо же! – Я с плохо скрываемым недовольством наблюдал за тем, как златовласого выскочку шеф пристраивает прямо между собой и Максом Дзержинским, габариты которого едва позволили нам попасть в кадр, да еще и при этом по-отечески обнимает нас обоих. Меня, проверенного бойца, и непонятного литредактора с задатками монаха бенедиктинца или философа из школы киников.

– Теперь все? – Затянул Шулепин. – Улыбаемся и пробуем не моргнуть.

Вспышка тут же заставила всех моргнуть, но фотограф успел снять, как надо. – Еще одну на всякий случай.

Внимательно рассмотрев получившееся фото на мониторе цифровой камеры, Шулепин, видимо, остался доволен. По крайней мере, не разрыдался, что само по себе утешало любую сострадательную душу, коих у нас в коллективе насчитывалось немного, но их самоотверженность с лихвой компенсировала малое количество.

Сотрудники разошлись по рабочим местам. «Есенин», на которого я обратил особое внимание, уже общался с помощником главного бухгалтера Мариной Коневой и главным духовным лидером офиса Толей Бельченко.

Проходя мимо него, я негромко бросил нейтральное:

– Я провожу шефа, а потом пообщаемся. – Звучало безобидно, но в равной степени могло расцениваться как скрытая угроза. Пусть понервничает. Или он думает, что вся редакция в одночасье разомлеет от его пламенных речей? Ничего подобного, работать надо.

Ураган по имени «спешащий Геннадий Владимирович» едва не снес меня в коридоре. Водитель Саша уже спустился прогревать служебную Вольво, так что процесс принятия мной власти осуществлялся прямо в эти секунды. Нельзя сказать, чтобы я был в восторге, но и неприятно мне тоже не было.

Проводив Геннадия Владимировича, который тепло обнял меня на прощание и протянул продолговатую коробочку со словами «это тебе, подарок, спасибо, что выручил». Я покрутил в руках подарочный Паркер, выкурил традиционную сигарету, всегда тонкую, но не облегченную, и отправился командовать.

***

Марина

Когда она поняла, что осталась одна, Марине Коневой едва исполнилось восемнадцать лет. Ее одиночество не было тотальным: мать, отчим, сестра, а теперь еще и дочь. Маленькая Галя родилась в тот день, когда ее отец, Маринин односельчанин, выпил на радостях по случаю пополнения в семье и затеял пьяную драку с поножовщиной. Такие события в деревне не редкость, нечто вроде разминки, своеобразный вариант рефлексии. Опасный, конечно, и адреналин качает литрами, но разве можно стать настоящим мужчиной, так и не пройдясь по лезвию бритвы? Не зависая над черной бездной обрыва, не мча со скоростью сто восемьдесят километров в час по мокрой трассе на друговом мотоцикле? Леха испытал все это, он был рисковым парнем. Однажды вместе с ним рискнула и Марина. Но выпить шампанского через девять месяцев молодым так и не пришлось. Вместо него была лишь горькая водка без тоста и серый хлеб.

В драке Леху жалели, хотя он и лез на рожон. Его старались успокоить, вырубить, но мягко, без последствий. Ничего не вышло, парень словно с цепи сорвался. Он как будто искал смерти. Искал в тот день, когда сам подарил миру жизнь.

Возможно, он просто испугался ответственности. Или задумал спрятаться в омуте буйного веселья от страха перед будущим. Неопределенным, голодным и нищим. Где кроме него и Марины появлялся еще один человечек, о котором надо заботиться. Трудно заботиться о ком-то, когда тебе всего восемнадцать, и ты не в состоянии позаботиться даже о себе самом.

«Мы в ответе за тех, кого приручили», – пытались учить в сельской школе, но о тех, «кого родили», ничего не говорилось. Леха знал это точно, хотя и бросил ходить на бесполезные занятия еще в пятом классе.

А потом он умер. Напоролся на острые вилы, и сразу отдал Богу душу. Без мучений. По крайней мере, так говорят очевидцы. А Марине мучения еще предстояли.

Она поклялась, что будет обходить мужчин десятой дорогой. Поклялась торжественно, глядя на образа. И как все торжественные клятвы, эта продержалось недолго. В селе появился он, Валера.