О чём рассказали картины

Видение отроку Варфоломею.

Отец занимался ремонтом крыльца когда к нему подошёл сын.

– Тятенька, почему братья знают грамоту, а у меня всё мимо – каждый день учу и никак.

– Учение это, видно, не каждому дано. У кого-то правая рука сильнее, а у кого-то левая. Не кручинься. Всё сладится. Всему своё время. Ну, ступай. Брат поди уже заждался.

Варфоломей послушно взял книжку и направился к воротам.

"Ишь как вытянулся, совсем большой стал, только глаза в колыбели остались" – подумал отец.

Варфоломей шел знакомой дорогой к выпасу – сперва по деревне до околицы, затем небольшой пригорок и будет деревенский выпас.

Путь хорошо знаком, а потому все мысли юного подпаска были заняты учением.

Сколько бы он не пытался запомнить, соединить все эти крючки на бумаге ничего не получалось.

Крайний раз учитель просит зачитать, объясняет как надо, а в голове чёрный туман, как мрачная туча.

Стоит он, а спиной чувствует насмешливые взгляды, будто пальцами тычут. Урок окончен. Все покидают класс…

– Варфоломку учить, что в решете уху варить – пустое дело, – услышал он громкий шёпот за спиной, а затем дружный, приглушенный смех.

Как же горько и обидно.

"Что со мной? Почему братья могут, а я нет? Почему все мальчишки сладили, а я не могу"?

Вспомнился случай когда ребята бросили кутенка в стадо гусей. Кутенок вытаращив глаза, сжался, дрожит от страха, а эти здоровые, шипят, гогочут, норовят клюнуть, ущипнуть.

Тогда он прутом разогнал гусей и принес бедолагу домой.

"Моих гусей так никто не разгонит", – подумал он выходя за околицу.

Взбираясь на пригорок он увидел молящегося монаха. Варфоломей удивился, поблизости нет большой обители, ни пещер. Он с друзьями видел одного схимника живущего в пещере, но этот другой. Какой-то удивительно светлый и добрый.

Мальчик подошёл чуть ближе.

Он почувствовал лёгкий запах ладана, исходящий от монаха, едва уловимый и мягкий. Лёгкий, теплый ветер коснулся волос, будто кто-то гладит по голове.

Варфоломей оглянулся, но никого не увидел, только монах продолжал еле слышно читать молитвы, а по изможденному лицу текли слёзы.

Неожиданно, вместо смущения и робости грудь наполнилась радостью. В этот момент старец окончил молитву и повернувшись к мальчику сказал:

– Мир тебе, отрок!

– И вам, отче, доброго здравия, – ответил Варфоломей.

– Ответь мне, отрок, – спросил монах, – какая боль не даёт тебе покоя, обидел кто?

– Я сам, отче, причина моей печали. Никак не могу познать грамоту.

– Ты прилежен и терпелив? Не забываешь молитвы перед учебой, – продолжил расспрашивать монах.

– Всё без проку. Все обучаются прилежно, даже брат мой младший более способен в учении нежели я. Помолись, отче, за меня. Хочу чтобы Бог услышал меня.

– А веришь ли ты?

– Верую, отче! Верую, – горячо сказал Варфоломей.

– Тогда смотри, ты сейчас один перед Господом, ни сродников, ни друзей рядом нет, говори просто и прямо. Не проси – говори. Расскажи обо всём, что тебя тревожит.

– Вот так просто?

– Конечно.

– А он меня услышит, – вдруг усомнился Варфоломей.

– Услышит. Давай вместе помолимся, а ты, вместе с молитвой рассказывай, – сказал старец, и начал медленно, будто он и не молится, а неторопливо разговаривает, – Отче, наш…

Варфоломей не отставал. И если, поначалу, повторял за старцем, то вскоре увлёкся и слова стали наполняться неведомым до этого смыслом, образами, а он просто рассказывал обо всём кому-то очень любящему его. Сердце стало биться медленнее, тише, а сам он таял как воск от чудесного тепла разливающегося по всему телу.

– …"Но избави нас от лукавого", – окончил молитву старец.

Варфоломей также умолк восхищённо глядя куда-то далеко, куда-то выско, над верхушками деревьев.

Словно птица-молния он летел над землёй и видел каждого, чувствовал каждую боль, каждую радость людей внизу, а на сердце у него самого было легко и жарко.

– Вот тебе просфора, – сказал, старец прямо у него над ухом, будто бы летел рядом с ним, – съешь её и учение твоё станет успешным. Ты превзойдешь и сродников, и товарищей своих. Ты веришь в это?

– Верую, – ответил Варфоломей, неожиданно и плавно спустившись на пригорок.

Свидание

Павел Митрофанович смотрел на мать, но мысли его были далеко. Глубоко в памяти, в родном селе, там, где петляет среди лугов и соснового бора речка, в которой они мальцами мечтали поймать хитрую щуку. Оттуда он, перепрыгнув настоящее, мчался на всех парах в будущее.

Подмастерье каретника видел себя владельцем ямской слободки, собственником всех этих колясок, ландо и экипажей, которые он будет сдавать в наем извозчикам. Хозяином добротных лошадей и уважаемым человеком. Все эти хитроватые и недалекие возницы, каждый будет нести плату за его имущество. Все от «ванек» до «голубчиков» и «любезных».

Ремонт дело прибыльное – главное были бы руки. А уж это у него уже имеется – наработал. От простейшей телеги до лёгкой, воздушной пролетки, от грубого шарабана до сверкающего лаком и пахнущего свежими кожаными сиденьями ландо. А один раз и в генеральской карете рессоры менял.

Сперва он заведет себе каретный сарай. Затем пару колясок. Он тут видел одну, продавали за рубль – хлам смотреть не на что. Но, если руки приложить, можно было бы заработать. Рубликов двадцать- тридцать. Не меньше. Вот ещё три месяца и конец ученичеству. Он сдаст экзамен и сможет работать самостоятельно. Сперва в деревне все телеги на ход поставит, инструмент новый купит и в город. Надо будет узнать кто из его приятелей в кузне учился – оси ковать дело мудреное.

– Пашенька, сынок, – смиренно сказала мать, – Тяжко нам будет. Тятенька твой опять захворал. Две недели как не встает. Дохтур сказал, что уж и не встанет. Ты теперь – глава дома.

Резкий запах лака и новой кожи, цоканье, удары молотка, сонная брань мастера – все было там, за обмазанной, почерневшей от копоти штукатуркой, дощатой стеной.

– Машка замуж не собирается, – спросил Павел Митрофанович, слушая усталое сопение матери.

– Да, куда ей замуж-то? Приданного нет, дохода нет.