Разговоры с мёртвыми

Более глупой смерти я не знаю.

– Нет, я донесу.

– Если ты разобьёшь банку, люди погибнут.

– Нет, всё нормально. Я в двенадцать лет переспал с девушкой, представляете?

Чушь. Это случилось в двадцать.

Подходя к дому, я дал женщине свой телефон. Она мной заинтересовалась, и у меня появился шанс расстаться с девственностью.

Добравшись до своего двора, мы с Андрюхой первым делом спустились в подвал. Он плёлся за мной в каморку, шаркая ногами. Там Андрюха протрезвел, сказал, что ему надо спрятать недопитый спирт и немедленно исчез.

В то время как мои одноклассники нарезали круги на уроке физкультуры на стадионе напротив моего дома, я спал в подвале на покрытом резиной полу, лёжа лицом в утреннем завтраке.

В каморку заходили пацаны, курили, играли в карты и уходили.

Шофёра я схватил за ногу и прокричал, подняв лицо из варёной картошки:

– Здорово, Шофёр! Всё ништяк?!

Шофёр испугался, физиономия его исказилась, и прежде чем отвернуться от меня, он попытался освободиться от моей руки:

– Да, всё ништяк, только ногу отпусти.

– Шофёр, я тебя уважаю. Ты классный чувак.

– Да-да, всё ништяк. Саня, отпусти ногу.

Я лежал в переваренном завтраке, а мой класс бегал на стадионе, и все знали, что я пьяный валяюсь в подвале. Потому что перед тем, как упасть, я выходил из подвала и кричал одноклассникам пламенные приветствия. Благо, учительница ничего не заметила.

О ней у меня остались весьма эротические воспоминания. Физкультурница была старше нас лет на десять-двенадцать. Не так давно она окончила институт и сразу отправилась преподавать в школу. Спортивный костюм эффектно обтягивал ноги и грудь учительницы и болтался на поясе. Я ни разу не видел её в другой одежде.

У физкультурницы были красивые черты лица и короткие обесцвеченные волосы.

В одиннадцатом классе, лёжа в темноте на кровати, я мечтал закрыться с ней в учительской комнате размером с комфортный туалет и предаться любовным утехам. Так и засыпал, лаская училку.

– О чём думаешь? – спрашивает тёмный силуэт в середине комнаты.

В прошлый раз он появился из печи.

Я открыл дверцу, подкинуть дров, а гость высунул оттуда голову с руками и схватил меня за запястья, отбирая поленья. Ожоги от его объятий около месяца украшали мои предплечья.

Гость показал мне язык и с хрюканьем засмеялся. Пламя окутывало его, не причиняя вреда.

Резким движением стряхнув его лапы, я кинулся к двери. Гость выскочил из печи, скользнул мимо меня и перегородил выход, хрюкая мне в лицо. Я ринулся в сторону окна – он опередил меня; я побежал к другому – там снова он.

Не сводя с него глаз, я опустился на пол, подтянул колени к себе и обхватил голову руками, покорившись нечистой силе.

Смех утих, гость успокоился, сел на стул передо мной, закурил сигару, которая возникла из воздуха, и стал задавать вопросы.

Я бубнил что-то в ответ, а гость мусолил сигару, раскачиваясь на стуле, и всё спрашивал, спрашивал. И так до рассвета. В лучах утреннего солнца незваный гость растворился, а я уснул прямо там, где был, обняв колени.

Наутро я отправился на работу. И на следующий день. А днём позже мой новый приятель разбудил меня, громко хлопнув печной дверцей, взгромоздился на стул и продолжил разговор. Он спрашивал, я отвечал, он говорил, я соглашался или возражал, он перебивал меня, я спорил. Незаметно спор перерос в потасовку. Собеседник вскочил со стула, отшвырнул в сторону недокуренную сигару и ринулся на меня.

Сцепившись, мы барахтались на кровати. Я душил гостя, он давил пальцами с длинными грязными ногтями на мой кадык.

Я отчётливо видел густую поросль на морде приятеля, сухие, покрытые язвами губы, красноту глаз и шерсть носа. Я семенил ногами, а он, уперев колено в мой живот, приговаривал:

– Кто сильнее, тот и прав.

И выдыхал мне в нос гнилое зловоние. Жёлтые зубы гостя в десяти сантиметрах от моих глаз.

Одной рукой я упёрся в его подбородок, второй сжимал его шею.

– Кто сильнее, тот и прав, – сипел он.

Перебирая ногами, я поднимался вверх.

В животе пульсировало, я задыхался. Расширенная пасть гостя растворялась в воздухе. Одно глазное яблоко вытекло из глазницы, набухая, как футбольный мяч. Зрачок круглой рыбой плавал в жидком овале.

– Прав, – хрипя, приговаривал он. – Прав, прав.

Из его пасти вывалился язык, длинный, распухший, с воспалёнными волдырями. Гость провёл им от моего подбородка до лба, оставляя за собой слюнявый, мокрый след. Шершавая мясистая масса карабкалась по носу, глазам, бровям, складкам на лбу.

– Тонниф ою офую офлюфбенную?

Гость проглотил язык и повторил:

– Помнишь свою первую возлюбленную?

Гад!

Я извернулся, подтянул правую ногу к животу и быстро распрямил её, целясь ему в пах.

Гость завыл от боли, его пальцы разжались, а я погрузился ногтями в его плоть. По моим пальцам потекла тёплая жидкость. Давление на живот и шею ослабло.

– А-а-а! – затянул я высоким голосом.

Ладони залило кровью. Пальцы глубже погрузились в плоть.

– Помнишь, помнишь, – хрипел гость, и при звуках голоса из его шеи вырывались влажные струйки. – Помнишь свою первую возлюбленную?

Он вытянул вперёд кривые руки и ухватился за дужку кровати. Один его глаз болтался передо мной огромной капитошкой. Как те, что мы бросали с балкона. Наливали воду в воздушные шары, завязывали их и бросали с балкона вниз, чтобы они лопнули и растеклись по асфальту.

Я сосредоточился на своих пальцах. Большие пальцы утопали в мясе, по ладоням и предплечьям струилась жижа.

Мой новый приятель запрокинул голову вверх, кровотечение усилилось.