Разговоры с мёртвыми

– Я хотела жить, я не хотела умирать.

В семи случаях из десяти человек совершает самоубийство, чтобы на него обратили внимание. Нужно умереть, чтобы тебя пожалели.

– Замуж вышла в двадцать пять. До замужества Гриша такой был лапочка. Я его так любила. Он мне цветы дарил, баловал меня, и, когда сделал предложение, я прыгнула на седьмое небо. А счастье недолгим было. Через три года Гришу точно подменили. Придирался по мелочам, кричал с поводом и без, шлюхой обзывал, хоть я ни разу не изменила. Если честно, до мужа никого и не было. На развод решилась после того, как в первый раз ударил. Он уговаривал забрать заявление, но обратного хода не даю. Два раза на одни грабли… А-а… – тянет Аня в сердцах. – Развелись. Квартиру разменяли. Я в наш дом переехала, на дачу, и тут началось.

Отец Ани умер, когда ей было пять лет, а мать – четыре года назад.

– Гриша звонил раз десять на дню и гадости говорил. Сначала только домой звонил, потом – на работу. Шлюха, шлюха, всё у него. Я трубку брать перестала, так он мёртвых птиц и кошек подкладывать стал. Просыпаешься, открываешь дверь – а у тебя кот с кишками наружу. Я и плакала, и просила, чтобы отстал – кого там! В милицию обратилась. А там что? «Он ничего противозаконного не сделал». Вот наши законы. Мне даже советовали к бандитам обратиться. А куда я пойду? Я не местная. Ради мужа сюда приехала. Знала бы, дома с мамой осталась. Тогда, может, и она жива была. Мама же сгорела. А, может, и я бы тогда с ней сгорела – всё не мучилась бы. К бандитам обратиться… К каким бандитам? А расплачиваться как? Я же копейки получаю в этом такси… А однажды Гриша меня изнасиловал. Позвал к себе, сказал: «Помиримся». Я, дура, поверила… Ну теперь-то, думала, всё – факт налицо. Не тут-то было. В милиции сказали: «А где побои? А порванная одежда? А синяки?» Муж грамотно сделал, не подберёшься. Мне ещё посоветовали: «Надо было удариться». Да надо было так долбануться! Гриша на работу мне звонил, грязью обливал. Я согласна на всё была, лишь бы отстал. Ревела и соглашалась: шлюха – да! уродина – да! проститутка – да, да, да! Да кого там? Звонки, как бы случайные встречи на улице. Везде преследовал. Я уже говорю: «Убей меня, если хочешь. Только не мучай».

Аня рыдает, её плечи трясутся.

– Вот и убил. А что оставалось?

Иваныч ни с того ни с сего бросает пить.

Каждый день перед работой мы выпиваем по сто грамм, и бригадир никогда раньше не отказывался. Теперь наотрез.

За последнюю неделю он сильно похудел, хотя и раньше не был толстым. Стал молчаливым, не хуже меня, под глазами – бессонные синяки. На Жекины пошлости Иваныч не реагирует и, закончив работу, сразу собирается и спешит домой.

Через неделю после того, как Архипа положили в больницу, Иваныч приходит на работу особенно хмурым.

– Я нашёл их, – говорит он.

– Кого? – спрашивает Жека, чавкая жвачкой, которой он закусывает водку.

– Этих.

От носа к краям губ тянутся злые линии, и я вспоминаю, что бригадиру нет и сорока, за плечами три срока, и думаю: он способен убить.

– Иваныч, ты что – серьёзно? – скороговоркой выпаливает Жека.

– Шучу, мля.

– И что теперь?

– Пойдём в гости. Я хату пробил, где они зависают. Сюрприз будет.

– Да я им такое, устрою, – говорит Жека. – Они увидят, как людей калечить. Да я их в отымею просто!

– Серьёзно? – спрашивает Иваныч. – Ты можешь?

– Конечно, – хвалится Жека.

– Посмотрим. Я, например, не могу. Сколько сидел, ни на одного петуха не залез.

Вечером по дороге к дому Архипа Жека хвастается сексуальными похождениями.

– Я в ментовке тогда работал. Мы на переподготовку в Блядинск поехали. Там я с одной тёлкой познакомился, пёр её по-тихому. А раз она пальцы гнуть стала, я взял её и наручниками к батарее пристегнул. Она так всю ночь и просидела. Утром пришёл – она там чуть не описалась. Хорошо хоть не пиво дули, а водку. Я говорю: «Пока не отсосёшь, не отпущу». Ну куда ей деваться было? А в толчок сходила, я опять её пристегнул и отжарил.

Иваныч смотрит в пустоту. Каменное выражение лица, губы сжаты в тонкую линию. Я сомневаюсь, что он хоть слово понял из Жекиного рассказа.

Заходим во двор в форме квадрата, пересекаем его. Открываем дверь в подъезд, стены в нём изуродованы пошлыми надписями и рисунками. Поднимаемся к обшарпанной двери с крупными трещинами посередине.

Иваныч нажимает на кнопку звонка и прикрывает глазок пальцем.

За дверью слышна музыка и мужские голоса.

Звонок долго игнорируют, прежде чем ленивые шаги направляются к нам.

– Кто?

Иваныч толкает Жеку в плечо, шепчет ему:

– Скажи что-нибудь. Мой голос услышат – не откроют.

– Да это Саня, – говорит Жека.

– Какой Саня?

– Да вы оборзели совсем! Открывай давай! – возмущается Жека. Щёки у него пунцовые.

Я думаю о том, что теперь нам никогда не попасть в эту квартиру.

– Ты что творишь? – шепчет Иваныч. – Ку-ку вообще?

Ответ приходит со стороны двери: гремит замок, и она распахивается. На пороге юнец, недавний школьник. Уши растопырены, рыжие волосы торчат густой шапкой над головой, нос покрыт веснушками.

– Ты кто? – спрашивает Рыжий.

Иваныч обнажил зубы в ухмылке.

– Хер в кожаном пальто. Саня – сказал же, – бригадир отталкивает Рыжего в сторону и проходит в квартиру.

Мы следуем за Иванычем. Жека замыкает шествие, закрывает дверь на замок, пристёгивает её на цепочку. Толкает пацана перед собой:

– Проходи.

– Да вы чё? – возмущается Рыжий.

– Ничё, – подталкивает его Жека.

Иваныч торопится в комнату, из которой гремит музыка.

– Руки убери, – требует Рыжий.

– Ща я тебе так уберу, – отвечает Жека. – В комнату заходи, – он тянет Рыжего за локоть.

– Никуда я не пойду, – вырывается пацан. – Не трогай меня, – он скидывает Жекину руку.