Апейрон

– Что будет являться средством? Чем мы это все сделаем?

– Руками.

– Я рассчитывал, что вы сейчас громыхнете каким-то новым занудным словом. И я не понимаю: в смысле – руками? Это метафора?

– Все есть метафора. Существуют разные средства. Думаю, нам подойдет письменность. В этом пространстве она отлично себя проявила.

– Будем карябать по поверхностям?

– Письменность делает возможным растягивание во времени любого события. Его членение, периодизацию и эпизодизацию.

– В общем, ложка, которой можно помешать горячий суп.

– В точку. Событие, которое происходит в устной коммуникации, обладает лишь мимолетным, мгновенным характером настоящего. Например, ты уже забыл о том, что я говорил тебе пару лет назад в этот день. Ты не можешь к этому обратиться, пока…

– Пока не запишу…

– Именно. Письменная переработка сложности делает возможным в этой форме коммуникации опробовать, по крайней мере, виртуально, самые разные комбинации элементов, которые даже в нашем пространстве не выдержали бы «теста на реальность», но в виде текстов они смогут ожидать удачного случая, когда будут востребованы.

– Ну, в принципе понятно. Сказал я на улице какой-нибудь Тане, что люблю ее – и все, этот момент канул в Лету. Написал я об этом роман – как минимум при желании к этому смогут обратиться.

– Если просто говорить, то так.

– Я правильно пониманию, что мы опускаем самореференцию, иначе бы…

– Мы ее закладываем и в новое пространство. Да, отчасти мы ссылаемся сами на себя. Но здесь, мой друг, можно попасть в ловушку, из который не выбраться. В королевстве зеркал неуютно.

– А мы разве не в нем?

– Ты еще кружок по стадиону хочешь пробежать?

– Ага, все, я смекнул… Что получается у нас в итоге?

– Система усложняет саму себя. В результате этого процесса происходит возникновение подсистем, тех самых «агентств недвижимости». Наблюдающие подсистемы сложной системы выстраивают простую модель системы своего внутреннего и внешнего мира. И именно это позволяет системе освободиться от ненужных взаимодействий с внешним миром. Твой пример про воду был хорош.

– Система самоупрощается за счет самоусложнения. Окей. Но почему вы говорите о системе и подсистемах так, словно это живой организм? Как будто это относится к чело…

– Тс-с… Тише, мой друг. Давай не будем торопиться. Пока только наблюдай. У тебя будет достаточно времени, чтобы об этом подумать.

– Наша система будет устроена рационально?

– Да, и ее можно будет рационально познать. В новом пространстве индивид будет реализовывать свою природу, познавая ту природу, которую мы для него предоставим. Поэтому и познание может быть только «правильным», поскольку «природу» мы устроим правильно.

– Мы перенесем человека в лабиринт, который создадим, у выхода из которого можно положить кусок сыра. Бегая по лабиринту, мышь будет чувствовать запах сыра. Страдая и превозмогая себя, она будет бегать по лабиринту, пока не найдет сыр или не умрет… И выход из лабиринта мы сможем создать там, где и задумаем. Поэтому и природа лабиринта правильна, и познание, выход из лабиринта, может быть только правильным.

– …Или не умрет?

– Мы же не убийцы. Пока мы наблюдаем за этим процессом, ни одна мышь не умрет. Когда мы обнаруживаем, что животное теряет силы, мы его подкармливаем, подлечиваем. Если и этого недостаточно, достаем из лабиринта…

– Вы переносите мышь из одного пространства в другое. И она может даже этого и не заметить, потому что система самоусложняется вне зависимости от внешнего мира…

– Вот видишь, все только начинается.

– Представляете, я чуть не крикнул: «Эврика!»

– И хорошо, что не сделал этого, а то бы разбудил всех.

– Это да. А вот что еще любопытно. Можете ли на примере объяснить или показать, что это за самоусложнение?

– Мы говорили про письменность. Самоусложняясь, она привела это пространство к религиозным войнам, а с появлением в результате самоусложенения и печатного пресса в этом пространстве появилась возможность одновременно иметь в своем распоряжении полярные концепты. Порядки связей стали внутри системы молниеносно меняться. Подсистемы стали системами в системе, раскладываются на другие подсистемы. Рациональность начала разбиваться внутри себя на сегменты. Стали появляться сферы суверенной рациональности, например рациональность любви, которая подразумевает независимость от рациональных аргументов с точки зрения науки, экономики, политики, семьи. Из рациональности вышли процессы получения удовольствия, реализации собственных интересов.

– Теперь уже нерационально требовать рациональных обоснований и объяснений того, почему чем-то следует интересоваться, наслаждаться, кого-то любить.

– Все так, мой друг. Рациональное сужается сейчас до экономического и научного, до оптимизации цели и средств и правильности применения научных законов.

– Всё это не из-за того, что мышь отчаялась? И теперь, сидя в лабиринте, вкушая лишь запах сыра, воображает себе что угодно, от Будды до инопланетян, лишь бы не погибнуть от скуки и никчемности?

– Система самоусложняется. Мышь не может бороться с системой. Система так задумана. Вспомни про апогей. Как бы близко ни бежала мышь к сыру, система самоусложняется быстрее, отодвигая цель мыши все дальше и дальше.

– Бездействующая мышь, выходит, мудрее?

– Не совсем так.

– Ты заикнулся про человека и поинтересовался, почему я говорю про системы как про что-то живое…

– Да, и что же?

– И про самореференцию…

– Ага…

– Система и есть ты. Есть и другие системы. И все вместе мы другая система. Мы все живые. И каждая из нас самоусложняется.

Звонкое молчание.

– Я – «агентство недвижимости». Я подсистема. Я система. А можно выйти из системы?

– Система не может выйти из системы. Мы движемся рекурсивно.

– Смерть? Ой, регрессия?

– Граница, до которой ты можешь самоусложниться. И во время трансгрессии переместиться в намеченное тобой пространство. Только это мы сейчас и делаем. Потому что есть спрос, да и возможность тоже.

– Что делаем?

– Ну как же. Экскурсии водим, заказы принимаем.

– А как мы это смогли? Будучи системой или подсистемой оказываться и там и тут?