Каждый день

– Великолепная работа! Не правда ли, что человек на это картине излучает жизнь… – незаметно для всех, включая меня, к девушкам подошел Фрэнк и стал любоваться картиной.

– Да уж…излуча–а–а–а–ет жизнь!!! Этого у нее не отнять, ты прав друг мой! – ели сдерживая смех, в полголоса комментирую фразу нашего старого чудаковатого уборщика. – Хотя…зачем я рот себе затыкаю! Буду во весь голос орать! Ха–ха…излучает жизнь…ой черт побери!

– Вы правы! Ох, какой интересный человек…интересно, где он его списывал? – с удивлением рассуждает Анна Мария.

– Возможно…(пауза) гость из прошлого…

– Так…ты начинаешь меня серьезно пугать…мистер Каннинген! – комментирую я.

– Совершенно с вами согласна… – весело и задорно добавляет Дебора. – Правда он смахивает на одного знакомого моей матери…

– На какого это? – спрашивает Эн Мари.

– Ой…не знаю, просто где–то я его видела…то ли один из ухажеров мамы…то ли ее родственник…не помню…

– В любом случае, у этого человека глаза очень сильно пышут жизнью, хоть в них и видно очень много грусти и отчаяния… – добавил Фрэнк.

– А еще он как–то…мертвенно выглядит для…ж–и–в–о–г–о человека… – точно подмечает Дебора.

– Мне нравится…надо будет сказать Ену…а кстати, где он? – с удивлением обнаружила Эн Мари, что самого автора в школе уже давно не было. – Он несколько дней не появляется в школе…

– Действительно…всех интересует лишь художник! Как всегда! Служение искусству неблагодарное занятие… Все забудут! И ведь ни одна из них не будет искать самого натурщика… – иронично, с поддельной эгоистичностью прокомментировал я.

– Кстати…в жюри, сидит и моя мама…могу подсказать ей, какую работу рекомендовать в музей, а затем и в город. – неожиданно для всех говорит Дебора.

– Осмелюсь предположить, что ничего подсказывать и не надо. Если жюри компетентно в этой области, они знают, какую картину отправить на конкурс… – сказал Фрэнк.

Да, этим троим, явно нравится то, что сотворил Глен из меня. Что же, пусть так и будет, хоть какой–то след в истории оставлю. Если мне не суждено петь в рок–н–рольной группе, то хоть портрет из меня сделали. Иронично и крайне эгоистично звучит, но теперь в этой школе будет не четыре, а пять портретов: Джордж Вашингтон, Авраам Линкольн, Говард Холланей, Билла Клинтона и меня, Дэвида Хейли. Предпоследнего, скорее всего, снимут, этот приятный и хороший президент, думаю добрый человек, по его искренней улыбке это видно, но президенты тут не задерживаются. Кроме Вашингтона и Линкольна, они, как отцы основатели имеют право висеть долго.

Пока две подружки стояли возле рамки, Фрэнк, вежливо попрощавшись, ушел по своим делам. Девушки долго что–то обсуждали, появились две другие. Я их на дух не переношу. У вас когда–нибудь бывало, что первый раз увидели человека, а он вам сразу стал противен. Один раз увидели, только лишь однажды, даже узнать толком не успели, а чувство отторжения уже прочно вошло в ваше сознание. Вот это один из таких случаев. До того, как столкнуться с их разговором лично, я их не запоминал. Я вообще не запоминаю людей в школе, очень редко и то, по прозвищу, которое сам и давал.

– Чего это ты тут делаешь, а? Подруга? – спрашивает Лена.

– Любуемся хорошей работой… – с доброй улыбкой говорит Дебора.

Лена и Эмели подошли поближе, чтобы рассмотреть творение Глена. Тут, на самом месте, где обе стояли на своих каблуках, их охватило странное чувство. Лена тут же с легким отвращением стала рассматривать каждую деталь картины. Эмели же напротив, сделала максимально гордую гримасу на лице, какую обычно делал Мистер Браун, когда нас с группой слушал, и стала, оттопырив палец, просматривать холст.

– Что–то…он слишком мрачный… – говорит с поддельным раздражением Лена.

– Да…ты права, как–то…мрачновато! Он словно мертвого рисовал…это же ужас… – поддерживает подруга.

– Мертвого! – возмущенно подумал я. – Эй, какого черта!!!

– А мне нравится… – говорит, с воодушевлением глядя на портрет, говорит Анна Мария.

– Так…а мы вообще не за этим! Ты решила, с кем пойдешь на новогодний балл? – переводит тему Эмели.

– Да…правда… Между прочим, Уильям очень сильно жаждет тебя пригласить. Тем более, что он будет выступать с песней…или чем–то там. Вот оно как, а!

– Но…но…я…как то не думала…Ведь это мероприятие еще только через полтора месяца! – максимально тихо и не очень уверенно говорит Анна Мария. Если бы я умел читать мысли, то наверное я услышал бы там – опять они со своим парнем…достали…

– Да…но все это решается заранее, ты что, не в курсе! – поддергивает Лена.

– Точно–точно! И Уильям будет ждать твоего ответа…Но вряд ли долго! – дополняет и без того пустой диалог Эмели. – Все заранее, уже в начале декабря будут знать с кем и кого пригласить… Не упусти шанс!

– Вот пускай дальше и возжелает ее этот…эгоистичный и наглый остолоп… Милая нам пора! – Дебора берет инициативу в свои руки, перенаправляет Анну Марию и они вместе, временно, покидают место.

А между тем, многие преподаватели и родители с интересом наблюдают за висящим и нарисованным мною. Некоторые даже обсуждают, что–то указывают пальцем и даже чуть–чуть спорят. Можно сказать, что портрет и меня поражает, так четко и выразительно нарисовать не каждый может, у нас такого качества только репродукция портрета Холланея висит в кабинете истории. Думаю Глен и брал за основу портрет Говарда, уж больно стиль похожий, хоть и изображения зеркально отражены.

Глава VIII. Эффект портрета

Время. В этом слово огромное количество страхов, которые преследуют каждого человека, будь то богач с Уолл–стрит или самый бедный человек, живущий на улице. Это не важно, для времени все равны. Время может быть вашим другом и врагом одновременно, зависит от того, как вы к нему присмотритесь. У всего есть плюсы и минусы, смотря какое у нас настроение и каков угол, сквозь который мы посмотрим на ситуацию, которая с нами происходит. И хотя, все так просто выглядит, на практике, почему–то, все очень сложно. Вот сейчас я наблюдаю за работой времени, правда, в данный момент время, похоже, является моим не самым лучшим другом.

Популярность картины Глена не собирается падать, меня до сих пор не отпускает глубокое удивление. На втором месте по «посещаемости» стоит пейзаж с каким–то пляжем и особняком в ночное время, похоже, либо Флорида, либо Гавайи. Не знаю, на картине написано: «Ночной особняк с видом на морскую гладь». Я бы лучше назвал если честно…

– Великолепная работа!

– Хоть выглядит очень мрачно…но как это нарисовано!

– Словно обложка к какому–то роману Стивена Кинга!

Самые разнообразные фразы о картине проходящих мимо людей я слышал. Иногда, они глупые, но почти всегда положительные и одобрительные.

– Да перестаньте вы уже это мрачным называть…это классика! – комментирую я, всякий раз, когда картину называют мрачной.

Почему мрачно? Подумаешь, что позером служил немного немало мертвец, но это не значит, что картина мрачная.

– Хотя…ладно, я написан мрачновато, но, черт побери, словно на фотографию гляжу. – прокомментировал я все ответы и комментарии.

Вскоре в школе появился Глен. Очень жаль, что он не застал вчерашний день, когда на картину пришли посмотреть Анна–Мария с Деборой, ему было бы полезно услышать их мнение. Но его, похоже, ничего не интересует. Молодой человек пришел в школу не в самой опрятной одежде и не с самым веселым настроением в глазах. Такое ощущение, что его сейчас вот–вот начнут разыгрывать, издеваться и смеяться. Это было написано на его лице, я не сам это выдумал. Он даже разговаривать со мной не стал, подошел ко мне и молчал, встал рядом со мной. Да и долго задерживаться не стал, куда–то отошел, оставив свой рюкзак около моих ног.

Между тем, какие–то непонятные женщины, представившиеся сотрудницами музея истории, пришли, чтобы оценить будущих конкурсантов. С ними пришла очень пожилая женщина в очках, неприлично маленького роста и одета, словно пришла из моей эпохи.

– Миссис Пул, оцените, пожалуйста, вот эти работы! Четыре из этих картин отправятся в большой город, на конкурс, отстоять честь Винсенса! – от ее обращения я тут же замер.

Она сказала Миссис Пул? Наша Лиза Пул? Не может этого быть! Прошло столько лет, как она изменилась! Да, годы ее не пощадили, к большому сожалению. Это уже не совсем та милая и приятная женщина, которая позволяла нашей группе использовать зал для репетиции и выступлений, а совсем старая бабушка. На вид ей было лет восемьдесят, что, в общем-то неудивительно. Эх, а я так и не вспомнил, сколько лет было нашей Лизе Пул, когда мы последний раз выступали, 35 или 40, совсем память подводит. Хотя, о чем это я, хоть и старая она стала, но в ней можно было узнать нашу училку, она осталась прежней, но…как бы сказать, на нее пыли много налетело.

Старая учительница подошла к картине  и внимательно, сквозь синие огромные очки стала разглядывать. Вглядываясь в изображение на холсте, она вдруг испуганно вздохнула и упала в обморок. К ней тут же подбежали все учителя, что были в холе, сопровождающие ее женщины и некоторые зеваки. Вслед за зеваками подбежал и мой друг.

– Что я пропустил…что ты натворил?! – с одышкой спрашивал меня Глен.

– Смотри ка кто ожил…ты все пропустил! Там кое–кто так восхитился твоей картиной, что в обморок упал… – с легким сарказмом отвечал я.

– Ага…очень смешно! Что тут происходит?

– Да и я не шутил…

Глен продолжал переводить дыхание, видать слишком сильно бежал, хотя вряд ли он с физкультуры пришел. А меня охватила, легка дрожь, если это чувство можно таковым назвать. Мне было страшно за миссис Пул, вероятно, она многое помнит, не из–за восторга же она упала. Вместе с тем, мне стало интересно. Все это эффект не самого портрета, а изображенного на ней молодого человека из далеких 1960–ых годов. Я такого страха давненько не видел, неподдельного, который обернулся обмороком. Лишь один раз я смог такое лицезреть, когда я с черепом в руках гонялся за девушкой, которая изменила своему парню. Не знаю, один раз решил воспользоваться своим «служебным положением» для того, чтобы отомстить за кого–то, а не за себя. Так вот, она долго бегала сначала по кабинету, а потом в обморок упала. Мне было очень смешно, и не одному мне, а всей школе. Правда, от ее рассказа…