Влюбленные женщины

– К тебе это не имеет отношения, – повторила она.

– Ты это уже говорила! – завизжал он снова. Девушка отвернулась от него, обратившись к Джеральду Кричу. У того блестели глаза: сцена его забавляла.

– Вы боялись дикавей? – спросила девушка спокойным и лишенным интонации детским голосом.

– Да нет, не очень. В целом дикари не опасны, они словно еще не родились, их нельзя по-настоящему бояться. Сразу ясно, что ими можно управлять.

– Вот как? Значит, они не свивепые?

– Не очень. К слову сказать, на свете не так уж много свирепых существ. И среди людей, и среди животных. Мало кто действительно опасен.

– Разве что в стаде, – перебил его Беркин.

– Неужели дикави не опасны? А я думала, они убивают тут же, не мовгнув глазом.

– Правда? – рассмеялся Джеральд. – Дикарей явно переоценивают. Они такие же люди, как и все остальные, и, познакомившись с вами, успокаиваются.

– Значит, быть путешественником не так уж и опасно? И особенной смелости не нужно?

– Можно сказать и так. Тут больше трудностей, чем опасностей.

– А вам никогда не было страшно?

– В жизни? Не знаю. Кое-чего я боюсь – быть запертым или связанным. Боюсь быть связанным по рукам и ногам.

Она не сводила с него глаз, и этот не отпускающий его наивный взгляд очень волновал Джеральда, хотя наружно он выглядел спокойным. Чувствовать, как девушка вытягивает правду о нем из самых глубин его существа, – в этом было особое наслаждение. Ей хотелось его узнать. Ее взгляд, казалось, проникал прямо под кожу. Джеральд понимал, что девушка в его власти, она обречена на связь с ним, должна видеть его и знать. И это пробуждало в нем необычное радостное волнение. Он также чувствовал, что она сама упадет ему в руки и подчинится. Девушка смотрела на него преданным, почти рабским взглядом, ничего другого не видя. Ее интересовало далеко не все, что он говорил, а только то, что он рассказывал о себе, ей хотелось проникнуть в тайну его существа, в его мужской опыт.

На лице Джеральда играла недобрая усмешка, за ней таились огонь и подсознательное возбуждение. Он сидел, положив руки на стол; эти загорелые, довольно зловещие руки, в которых, несмотря на их красивую форму, было нечто звериное, как бы тянулись к девушке. Его руки очаровали ее. Она поняла, что покорена.

К столику подходили разные мужчины, чтобы перекинуться парой слов с Беркином и Холлидеем. Джеральд тихо спросил Минетту:

– Откуда вы приехали?

– Из деревни, – ответила Минетта тихо, но достаточно отчетливо. Лицо ее напряглось. Время от времени она переводила взгляд на Холлидея, и раз ее глаза ярко вспыхнули. Но привлекательный молодой человек полностью ее игнорировал; похоже, он и правда побаивался девушку. Некоторое время Минетта не замечала Джеральда. Он, видно, еще не полностью завоевал ее.

– А какое отношение ко всему этому имеет Холлидей? – спросил он все тем же тихим голосом.

Она ответила не сразу. Наконец неохотно проговорила:

– Он настоял, чтобы я жила с ним, а теперь хочет вышвырнуть. И не позволяет уйти ни к кому другому. Хочет, чтобы я похоронила себя в деревне. И твердит, что я преследую его и что от меня нельзя избавиться.

– Сам не понимает, чего хочет, – сказал Джеральд.

– Чтобы понимать, нужно иметь голову, – сказала девушка. – Он делает то, что ему скажут. И никогда – что хочет сам: он просто не понимает, что хочет. Самое настоящее дитя.

Джеральд взглянул на Холлидея, на его мягкое, несколько порочное лицо. Эта мягкость была привлекательна, она говорила о доброй, нежной натуре, которая располагала к себе.

– Но у него же нет над вами власти, надеюсь? – спросил Джеральд.

– Понимаете, он заставил меня жить с ним, когда я этого совсем не хотела, – ответила она. – Пришел ко мне, плакал в три ручья и говорил, что если я не вернусь, он этого не вынесет. Говорил, что никуда не собирался уходить и останется со мною навсегда. И заставил-таки меня вернуться. Потом всякий раз это повторялось снова. А теперь, когда я жду ребенка, он дает мне сто фунтов, чтобы сплавить в деревню и больше никогда не видеть и не слышать меня. Но я не стану этого делать после того…

На лице Джеральда отразилось недоумение.

– У вас будет ребенок? – недоверчиво спросил он. Глядя на девушку, в это верилось с трудом: слишком уж молода она была, да и сам образ ее жизни плохо вязался с материнством.

Девушка внимательно посмотрела на Джеральда; в ее голубых детских глазах появилось новое, чуть заметное выражение, говорившее о том, что ей известен порок, темная бездна и безрассудство. Затаенное пламя коснулось его сердца.

– Да, – сказала она. – Разве это не свинство?

– Вы не хотите ребенка?

– Конечно, нет, – решительно заявила она.

– А какой срок? – поинтересовался Джеральд.

– Десять недель, – ответила девушка.

Все это время она не спускала с него глаз. Он же молчал, задумавшись. Затем, потеряв интерес к теме разговора и приняв равнодушный вид, спросил участливым тоном:

– Здесь хорошо кормят? Может, заказать что-нибудь?

– Спасибо, – отозвалась она. – Обожаю устрицы.

– Вот и отлично, – сказал Джеральд. – Будем есть устрицы. – И он подозвал официанта.

Холлидей никак себя не проявлял, пока перед девушкой не поставили тарелку. Тогда он неожиданно воскликнул:

– Минетта, нельзя есть устрицы, когда пьешь коньяк.

– Какое тебе до этого дело? – сказала она.

– Никакого, никакого, – выкрикнул Холлидей. – Но устрицы не совместимы с коньяком.

– Я не пью коньяк, – заявила девушка и выплеснула ему в лицо остатки спиртного. Холлидей пронзительно взвизгнул. Она же продолжала сидеть с безучастным видом.

– Минетта, что с тобой? – испуганно вскричал Холлидей.

У Джеральда окрепла догадка, что Холлидей боится девушки и еще – что он получает удовольствие от этого страха. Казалось, он наслаждается им, как и ненавистью к девушке, муссирует их, извлекая максимум удовольствия.

– Минетта, ты же обещала не мучить его, – обратился к девушке еще один молодой человек. Выговор выдавал в нем студента Итона.

– Я его не мучаю, – ответила она.

– Хочешь выпить? – спросил все тот же юноша, смуглый, с гладкой кожей, полный скрытой энергии.

– Я не люблю портер, Максим, – сказала девушка.

– Закажи шампанское, – тихо шепнул кто-то интеллигентным голосом.