Скажи пчелам, что меня больше нет

– Он все сделает не так, – фыркнул Джейми.

– Неужели для этого нужен особый талант? – поддразнила я. Джейми был неисправимым перфекционистом во всем, что касалось оружия или инструментов – и уж тем более в рытье безупречных ям для уборных. – Помнишь слова Вольтера: «Лучшее – враг хорошего»?

– Le mieux est le mortel ennemi du bien, – процитировал он на французском. – «Лучшее – смертный враг хорошего». Я уверен, что Вольтер в жизни не вырыл ни одной выгребной ямы. Так откуда ему об этом знать? – Джейми расправил плечи и медленно, с наслаждением потянулся. – Господи, как я хочу поскорее лечь.

– Что же тебе мешает?

– Предвкушать удовольствие не менее приятно, чем его испытывать. К тому же я голоден. Здесь найдется какая-нибудь еда?

– Если дети до нее не добрались. – Наклонившись, я пошарила под кроватью и вытащила корзину, которую припрятала еще днем как раз для такого случая. – Сыр и кусок яблочного пирога тебя устроят?

Он издал неопределенный шотландский звук, выражающий одновременно благодарность и глубокое удовлетворение, и сел на кровать, чтобы наброситься на угощение.

– Марсали прислала Жермену письмо, – сообщила я, усевшись рядом. Подо мной зашуршал набитый кукурузными волокнами матрас. – Джон Куинси тебе не говорил?

– Жермен говорил, – улыбнулся Джейми. – Когда я вышел, чтобы позвать ребятишек в дом, он стоял у колодца и взахлеб рассказывал Джему и Фанни о маленьких братиках. У него даже волосы на макушке топорщились от возбуждения. Уверял меня, что не сможет уснуть – так ему не терпится увидеть родных. Поэтому я дал ему бумагу и чернила – пускай напишет ответ.

Он смахнул крошки с одежды и добавил:

– Фанни помогает ему с правописанием. Интересно, кто научил ее писать? Вряд ли подобный навык пригодился бы ей в борделе.

– Кому-то ведь нужно вести счета и строчить любезные шантажные послания. Хотя, возможно, это задача мадам. Фанни мне не рассказывала, но я думаю, грамоте ее научила сестра.

При мысли о недавнем прошлом нашей подопечной у меня сжалось сердце. Она никогда не говорила ни о прежней жизни, ни о сестре.

– Скорее всего, – кивнул Джейми.

При упоминании Джейн Покок по лицу его пробежала тень. Несчастную девушку арестовали и приговорили к смерти за убийство клиента-садиста, купившего девственность ее младшей сестренки. Бедняжка покончила с собой в ночь перед повешением – за считаные часы до прибытия Уильяма и Джейми, которые примчались ее спасать.

Он сурово сжал губы и покачал головой.

– Что ж… Необходимо как можно скорее отправить Жермена домой. Хотя, боюсь, Фрэнсис будет по нему скучать.

Я нагнулась было, чтобы поднять с пола сброшенную верхнюю одежду, но при этих словах резко выпрямилась.

– Думаешь отправить Фанни с ним? Чтобы она пожила немного с Фергусом и Марсали? Поможет им управляться с детьми…

Джейми на мгновение замер с куском сыра в руке и опять покачал головой.

– Нет. Фергусу будет и без того нелегко прокормить семерых. К тому же Фрэнсис и здесь вполне счастлива. Девчушка к нам привыкла; я бы не хотел, чтобы она чувствовала себя ненужной или думала, будто ее выгоняют. И потом… – поколебавшись, он добавил невзначай: – Уильям поручил ее мне. Чтобы я о ней позаботился.

– Ты надеешься, что он приедет ее повидать? – мягко сказала я.

– Да, – буркнул Джейми. – Поэтому и не хочу, чтобы Уильям приехал и не застал Фрэнсис. – Он откусил кусочек сыра и принялся медленно жевать, отведя взгляд.

Я погладила его по руке, а затем поднялась и начала расправлять и складывать нашу сброшенную одежду: чтобы ее не сдуло с крыши ветром и чтобы она не оказалась до невозможности измятой к утру. Положив на аккуратную кучку свои туфли и спорран Джейми – для веса, – я заметила кончик листка бумаги.

– Чуть не забыла – Майерс ведь и тебе принес письмо! Это оно?

– Да, – сдержанно ответил Джейми, словно не хотел, чтобы я притрагивалась к письму. Я отдернула руку. Однако, отложив недоеденный сыр, он кивнул на листок. – Можешь прочесть, саксоночка. Если хочешь.

– Тревожные вести? – неуверенно спросила я. После всех волнений с письмом Марсали мне не хотелось нарушать покой летней ночи. Если в послании нет ничего срочного – пусть подождет до утра.

– Не то чтобы… Оно от Джошуа Гринхау – помнишь его по Монмуту?

– Помню.

Мне вдруг стало дурно. Я зашивала рану на лбу капрала Гринхау, когда меня подстрелили в разгар битвы. Его потрясенное лицо с нелепо болтающейся на лигатуре иглой, выпавшей из кровоточащего шва, – последнее, что я видела, прежде чем упасть. А потом испытала, без преувеличения, самые болезненные ощущения в своей жизни. Истекая кровью, я лежала на спине, чувствуя всепоглощающую боль и глядя на вращающееся перед глазами небо и деревья. Рядом стоял гонец от генерала Ли, убеждая Джейми бросить меня в грязи.

Я покосилась на письмо: в такой темноте ничего не разгляжу, даже если надену очки.

– О чем он пишет?

– По большей части о том, где находится и чем занимается: пока – ничем особенным. Торчит без дела в Филадельфии. Хотя там есть кое-что о генерале Арнольде. Джошуа говорит, что тот женился на Пегги Шиппен – полагаю, ее ты точно помнишь, – и что его привлекли к суду за спекуляции. Арнольда, не мистера Гринхау.

– Какого рода спекуляции? – спросила я, складывая письмо. Я и правда помнила Пегги, очаровательную восемнадцатилетнюю девушку. Понимая, какое действие оказывает на мужчин ее красота, она отчаянно флиртовала с тридцативосьмилетним генералом в надежде поймать того на крючок. – Понятно, почему генерал Арнольд хотел жениться на Пегги, но вот как ей взбрело в голову выйти за него?

Спору нет, Бенедикт Арнольд отличался редкой харизмой и животным магнетизмом. А еще хромал на одну ногу и – насколько мне известно – не имел ни собственности, ни денег.

Джейми посмотрел на меня как на неразумное дитя.

– Как-никак он военный губернатор Филадельфии. Ее семья поддерживает тори. Ты ведь помнишь, что сделали Сыны Свободы с кузеном Пегги? Возможно, она боялась, что они вернутся за ней и спалят отцовский дом.

– Наверное, ты прав. – Свежий ночной ветерок начал пробирать через влажную сорочку, и я поежилась от холода. – Подай мне, пожалуйста, шаль.

– Что касается спекуляций Арнольда… – Джейми заботливо укутал мои плечи. – Это может быть все, что угодно. Он весь город распродал бы по кирпичику, окажись цена подходящей.

Я кивнула, вглядываясь в ночь, накрывшую нас своим бархатным покрывалом. На мгновение темноту пронзил сноп искр, вырвавшихся из печной трубы на другом конце дома. Они постепенно гасли во мгле, не долетая до земли.

– Бенедикта Арнольда не остановишь, – тихо сказала я. – Даже появись он сейчас передо мной – я и тогда ничего не смогла бы поделать. Ведь так? – Я вопросительно посмотрела на мужа.

– Так, – ответил он вполголоса и взял меня за руку. Его ладонь была большой и сильной, но такой же холодной, как моя. – Пойдем в постель, саксоночка. Я тебя согрею, а потом мы вместе полюбуемся луной.

* * *

Некоторое время спустя мы лежали в обнимку, согревая друг друга теплом своих тел, обнаженные и счастливые, несмотря на прохладу ночи. Серебряный серп месяца опускался в западной части небосвода, позволяя звездам засиять еще ярче. Над головой шуршала парусиновая крыша, воздух был наполнен запахами растущих вокруг дома елей, дубов и кипарисов. Одинокий светлячок, сбитый с курса порывом ветра, приземлился на подушку рядом с моей головой, мерцая бледно-зеленым брюшком.

– Oidhche mhath, a charaid[58 - Спокойной ночи, дружок (гэльск.).], – сказал ему Джейми. Светлячок дружелюбно пошевелил усиками и, кружась, улетел к своим собратьям.

– Жаль, мы не можем оставить спальню как есть, – вздохнула я, глядя на исчезающий во мраке огонек. – Так приятно чувствовать себя частью ночи.

– Только если не льет дождь. – Джейми поднял глаза к парусиновому потолку. – Не волнуйся, я успею закончить крышу до первого снега.

– Ты прав, – засмеялась я. – А помнишь нашу первую хижину? Пошел снег, и крыша стала протекать. Ты упрямо отправился ее чинить в разгар вьюги – абсолютно обнаженный.

– Ну а что было делать? – добродушно отозвался он. – Ты же не разрешала выходить на улицу в рубашке.

– Ты неисправим! – Я перекатилась на бок и поцеловала мужа. – От тебя пахнет яблочным пирогом. Там еще осталось?