Амброзия

На работе главный инженер всегда держался на вторых ролях. Безынициативность никогда наказуема не была.

Спеленали его там же, на выходе из гаража. Быстро, тихо, профессионально.

«Гражданин Осьмушкин? Григорий Федорович?» – вежливо, но сурово осведомились нависшие над ним амбалы в костюмах и темных очках. Они отчаянно потели на жаре в своей сбруе, поминутно вытирая мокрые шеи сомнительной чистоты носовыми платками. Но марку держали, не расстегивая даже верхних пуговок рубашек. – «Пройдемте.»

И Григорий Федорович прошел. Понуро и растерянно, шаркая ногами по асфальту. Мысль вильнуть во дворы и убежать или хотя бы позвать мужиков из гаража на помощь почему-то не пришла ему в голову.

Санек и Ванек – ударная группа нового общественного движения «За порядок», учрежденного без лишних формальностей не далее как сегодня утром, были преисполнены важностью порученного им задания. Они сопровождали главного инженера ЖЭУ с таким видом, словно конвоировали как минимум маньяка Чикатило.

Идти было недалеко. Инициативная группа общественного движения расположилась на школьном стадионе школы №66 справедливо предполагая, что их деятельность привлечет множество зевак. А значит место было необходимо просторное и общедоступное. По футбольному полю в центре стадиона, горлопаня, носились за футбольным мячом мальчишки. По асфальтированной дорожке кружились велосипедисты. Мамочки с колясками и бабушки с внуками степенно нарезали круги.

Молчаливые и сосредоточенные мордовороты установили робко озирающегося Григория Федоровича на беговой дорожке прямо напротив небольшой трехъярусной трибуны, сделали шаг назад и замерли, сложив руки на груди. На ступенях трибуны сидели серьезный пожилой мужчина со взглядом бывалого кгбешника и девица с ядовито-мстительным прищуром темных глаз. Лежащая у их ног овчарка, судя по взгляду, тоже служила в КГБ.

Заседание началось.

«Товарищ Осьмушкин? Григорий Федорович?» – вполне дружелюбно осведомился побитый молью кгбешник. – «Ну, давайте начнем. Ксения, прошу Вас.»

Ядовитая девица поднялась как кобра из корзинки индийского факира, раскрыла красную кожаную папку и принялась зачитывать: «Осьмушкин Григорий Федорович. 1969 года рождения. Уроженец г.Тамбова. Закончил Рязанский сельскохозяйственный институт по специальности «механизация и автоматизация сельского хозяйства». Инженер. Дважды женат. Первая супруга – Макаркина Елена Степановна, 1969 года рождения, учительница начальных классов. Вторая – Кузявкина Наталья Михайловна, 1972 года рождения, бухгалтер. В настоящий момент в разводе. Детей нет. Работает главным инженером ЖЭУ № 17. Состоит в должности шесть лет. В настоящий момент исполняет обязанности начальника ЖЭУ.»

Доложившись, девица смерила Григория Федоровича таким подозрительным взглядом, словно все зачитанное было преступлением, и села.

«Так, так, Григорий Федорович,» – поднялся с места лидер свежеучрежденного движения, заложил руки за спину и задумчиво двинулся вокруг подследственного. – «Шесть лет занимаете должность главного инженера. Целых шесть лет.» Он многозначительно поднял палец, привлекая внимание к этому факту и продолжил: «И так плохо справляетесь со своими обязанностями. Ну, допустим, отсутствие электричества – это не Ваша недоработка. Поскольку оно отсутствует во всем городе. Но отсутствие на рабочих местах дворников, полный бардак на площадках для мусорных баков и не вывоз мусора в течении нескольких дней – Ваша и только Ваша вина.» Стальной палец уперся Григорию Федоровичу в грудь: «Также, как и полное игнорирование многочисленных жалоб граждан по этому поводу.»

«Во, во,» – неожиданно поддакнула привлеченная необычностью происходящего пенсионерка. В одной руке недавно воскресшая Алевтина Ивановна держала розовый трехколесный велосипед, а другой сжимала ладошку четырехлетней внучки Виктории. – «Он вообще на работе не показывается, ирод. И не достучишься в кабинет.»

Привлеченная назревающим скандалом, вокруг начала собираться публика. Григорий Федорович неожиданно будто очнулся. Что он тут делает? Зачем вообще пришел? Кто все эти люди? И на каком, спрашивается, основании? Собираясь задать все эти животрепещущие вопросы, он встрепенулся, расправил плечи и только набрал воздуха в легкие, как на плечи ему легли две тяжелые руки. Главный инженер немедленно стушевался и завял, как непроданный вовремя тюльпан. Про дюжих ребят то он совсем позабыл. Поэтому в свое оправдание только и смог проблеять: «Мусор вывозим тоже не мы. Это централизованно делается. Специальной организацией. А у них бензина нет, как и везде.»

«Вы на других не сваливайте, товарищ главный инженер,» – под одобрительный гул толпы парировал Петр Альбертович. – «Где дворники?»

«Так не вышли. Болеют, вроде.»

«Что, все разом?»

Григорий Федорович пожал плечами.

«Так если Вы не в состоянии организовать работу, то делайте ее сами. Да, да, товарищ Осьмушкин. Уборка мусора – дело несложное. Вот и ребята подтвердят. Правда же?» – обратился полковник к сгрудившимся футболистам в потных футболках. – «Школьники регулярно убирают территорию вокруг школы. Чем Вы хуже, товарищ Осьмушкин? Так что давайте, приступайте.»

И замолчал, выжидательно глядя на жертву. А до Григория никак не доходило, чего же от него хотят. Неужели?

«Что? Мусор что-ли собирать?» – недоверчиво спросил он, глупо озираясь вокруг. Толпа вокруг одобрительно загудела.

«Конечно,» – подтвердил Петр Альбертович. – «Приступайте, товарищ Осьмушкин.»

Григорий Федорович неловко сделал два шага вперед, у подножия трибуны подобрал смятую коробочку от сока и заозирался вокруг в поисках урны. На помощь ему пришел Петр Альбертович, протянув вынутый из кармана аккуратно сложенный, большой черный пакет для мусора: «Смелее, товарищ Осьмушкин. Смелее.»

«Товарищи, давайте подключимся и поможем Григорию Федоровичу. Один, как известно, в поле не воин,» – обратился он к собравшимся. И вроде говорил негромко, да и полномочиями не обладал, но толпа замерла. – «Ксения снабдит всех прочными пакетами для мусора. Активнее, товарищи. Активнее. Дело то общественное. И Вы, ребятки подключайтесь,» – поманил он футболистов.

Призыв полковника возымел на собравшихся неожиданное действие. Вместо того, чтобы сделать вид, будто их это не касается и шустро разбежаться по своим делам молодые мамочки с колясками, обремененные внуками бабушки и безалаберные школьники споро разобрали объемные пакеты у девушки и разбрелись вокруг школы.

Алевтина Ивановна, донельзя удивленная сама собой, оставила розовый велосипед на дорожке и начала шарить в кустах у окружающего школьный стадион забора, выуживая оттуда то фантик, то обертку от мороженого, то смятую пивную банку. Внучку Викторию она по-прежнему держала за руку. Как-то мгновенно позабылись и стали неважны планы пожарить картошку с луком на ужин и довязать розовые носочки для внучки, начатые еще до мнимой кончины на прошлой неделе. И так завязла она в этой работе, так увлеклась, что оторваться не могла до самой темноты, когда уж не только мусора, но и кустов видно не стало. Аккуратно завязанные тесемками мешки общим числом двенадцать альтруисты составили на ближайшей мусорной площадке. И выслушав в темноте уже напутственно-благодарственную речь своего предводителя (Алевтина Ивановна могла бы поклясться, что глаза у него при этом горели желтым, ровно у кота, а может это был отблеск от света загоревшихся вдруг фонарей) разошлись по домам с чувством глубокого удовлетворения.

***

В полиции Василий провел без малого сутки. Шутка ли, обвинение в убийстве жены. В таких случаях муж, как водится, первый подозреваемый. А если он еще и тело нашел, то совсем пиши пропало.

Нет, тело он нашел далеко не сразу. Когда явился позавчера домой темно уже было. Он позвал жену, та не откликнулся. И облегченно вздохнувший Василий, надеясь, что благоверная умотала на дачу, пошел к себе спать. Витающий по квартире запашок его не насторожил. Небось, Люська в воспитательных целях не стала выносить мусорное ведро, ему оставила, а то и завоняло. Лето ж – все тухнет.

Что стухла сама Люся, он понял только утром. Сначала увидел заржавевшие потеки крови в ванной комнате, потом услыхал гудение роя зеленых мух в комнате супружницы, а уж потом заглянул к ней сам. Лучше б не заглядывал. Чувствовал Василий, что этого зрелища ему не вытравить из памяти даже четвертью самогона.

Люся, сложившись пополам так, как люди вовсе не складываются, притулилась на кровати, покрытая заскорузлой коркой крови и суетливо копошащимися мухами. Белое с синеватым отливом ее лицо укоризненно смотрело на Васю тусклыми глазами снулой рыбины. Язык вывалился из раскрытого рта. Нарядное покрывало на кровати, впитавшее в себя большую часть крови, покорежилось и застыло ломкими волнами.

Склонностью к обморокам Василий никогда не отличался. Но, пожалуй, впервые в жизни ему стало дурно так, что он привалился к дверному косяку, а потом и сел прямо на пол в коридоре. Даже дверь не притворил. О том, чтобы подойти к жене и речи быть не могло. Василия отчего то обуял ужас. На четвереньках добравшись до входной двери (ноги не держали совсем), он вывалился на лестничную площадку и, не озаботившись закрыть входную дверь, пополз вниз.

До полиции бедолага добрался часа через полтора. Пешком. А почти через сутки. Довольно оперативно по нынешним временам. А все благодаря свидетельствам бармена и прочих работников ночного клуба. Вышел и растерялся. О том, чтобы пойти домой и речи быть не могло. Куда же податься? Правильно, к друзьям. Там и стресс снять можно. Надо заметить, что обычная его, повседневная дурашливость еще не вернулась к Василию. Сейчас он чувствовал себя фигурой трагической, сравнимой по масштабу с Гамлетом, не меньше.

Солнце на улице сияло также ослепительно, как и горящие почему-то средь бела дня фонари. Птицы оглушительно щебетали, точно буйнопомешанные. Троллейбусы радостно подскакивали на дорожных ухабах. Жизнь налаживалась. Василий отправился к Конопатому.

Но стоило лишь ему позвонить в дверь, как последняя тут же распахнулась, словно его только здесь и ждали.

«Ага! Вот он, голубчик! Попался. На ловца и зверь бежит,» – обрадованно заверещала Алевтина Ивановна и, цапнув Ваську за рубашку, втащила в прихожую. Внутри было тесно. Стандартная прихожая типовой «хрущевки» не рассчитана на одновременное нахождение там Севы, его переполненной злобой тещи, ничего не понимающего Василия, двух мордоворотов в костюмах и детского трехколесного розового велосипеда. Совсем уж не поместившаяся Севина супруга с ребенком на руках тревожно выглядывала с кухни: «Мам, что ты удумала? Что еще за общественный суд? Позориться только, да людей смешить!»

«Молчи, ничего ты не понимаешь,» – отмахнулась теща. – «Этих субчиков там так пропесочат, как ни один партком не смог бы. Еще спасибо потом скажешь.»

«Забирайте их. Обоих,» – скомандовала Алевтина Ивановна парням в костюмах.

***

За прошедшие сутки судилище приобрело размах. Выбранное место оказалось как нельзя более кстати. В ожидании представления (и как только люди умудряются обо всем узнавать так быстро?) народ толпился кучками по периметру стадиона. В центре на футбольном поле снова гоняли мяч мальчишки.

Ударная группа в составе Санька и Ванька отконвоировала подопечных к трибуне, от которой только что отошел потный, раскрасневшийся дядечка, гневно громыхающий связкой ключей, и подобно сфинксам застыла на шаг позади. Алевтина Ивановна, точно гордая хозяйка породистых псов, пристроилась рядом. Толпа притихла, втянула носом аромат нового скандала и подалась поближе. Василий огляделся. Выражение лиц в толпе было самым разнообразным: от скорбных, будто похоронных ликов, до ехидного злорадства. Главный инженер Осьмушкин тоже был здесь. Взгляд его скользил вокруг обвиняемых, словно одинокая маслина по пустой тарелке, никак не желающая попадать на вилку. Он бы многое мог порассказать, да скоро сами все узнают.

«Так, ну и кто же тут у нас?» – поднялся им навстречу подтянутый, не старый еще мужик. Овчарка у его ног приветливо вильнула хвостом и тоже сделала шаг вперед. – «Алевтина Ивановна, будьте добры.»

Теща набрала воздуха в легкие и тоном ярмарочного зазывалы решительно начала: «Зять мой – Анопкин Всеволод Семенович, не важно какого года рождения. Алкаш и тунеядец …

«Мама,» – гневно перебила ее дочь.

«А ты не встревай,» – отрубила Алевтина Ивановна. – «Так, о чем это я. Да. Алкаш и тунеядец. У него двое детей на шее, семья, а он …» И красноречиво взмахнула руками. «И это все вот этот – Васька-злодей. Сманивает его, как телка на веревочке, соблазняет. Ни достатка в семье, ни денег, ни уюта. Кабы не дача, так уже с голоду бы померли.»

Не ожидавший такого перевода стрелок Васька изумился. Сева же поглубже втянул голову в плечи.

«А работает товарищ кем?»

«Слесарем в ЖЭУ.»

«Исключительно нужная профессия!» – удовлетворенно воскликнул полковник. –«Как же так, товарищ Анопкин? Рабочий человек. Трудящийся. И вдруг тунеядец?»

Петр Альбертович заложил руки за спину и принялся расхаживать вокруг обвиняемых, точно дедушка Ленин в кино. Пес, сидя на месте, провожал хозяина глазами. С Севой происходило что-то странное. Все его конопушки разом поблекли и потерялись на запылавшем лице. Краснота залила шею, зажгла мясистые уши и двинулась куда-то в район макушки. Нежданное чувство вины перед женой, семьей и текущими смесителями затопило его с головы до ног. Изнемогая от собственной прошлой неправильности, Сева проблеял по-детски: «Я больше не буду.»«Что? Не слышу. Громче!»