Лаура

– Быстро только кролики родятся, товарищ капитан, – сказал Беляев и подмигнул. – Так, всё, отдыхаем и ни слова больше. Оставляю на Вас Ниночку. Если будет болеть, поставьте обезболивающее.

Военврач взял ее под руку и повел к другим больным, спрашивая на ходу шепотом о каждом. Все они были в забытьи после тяжелых ранений, их тоже готовили к отправке в эвакуационный госпиталь.

Петр же, ослабленный ранением и разговорами, закрыл глаза и уснул.

На следующий день больных погрузили в эшелон и отправили на излечение во Львов. Капитан Чирков пробыл там до начала марта. Выписавшись, сразу же вернулся в свою часть. В мае закончил войну в Берлине.

***

Я, пятнадцатилетний подросток, летом гостил у родителей отца. По окончании службы они получили просторную четырехкомнатную квартиру на пятом этаже панельной пятиэтажки. Я очень любил бывать у них. Дед рассказывал мне сказки, играл со мной в прятки, водил меня в детский парк с аттракционами, покупал мороженое и по субботам жвачки у цыган…

Рассказывал и про войну: помню его рассказ о встрече в лесу с мальчишкой, который вывел их на расположение немецких частей, про то, как красиво скользили по ночному небу трассирующие пули, о том, что к свисту пуль привыкаешь и перестаешь обращать на них внимание.

Про свое ранение тоже рассказывал и показывал розовый шрам с левой стороны груди, там, где сердце.

Однажды, в самый зной среднеазиатского дня, когда жарко было гулять с друзьями во дворе, я валялся на одной из односпальных кроватей с «Мертвыми душами» Гоголя, заданными к прочтению на летние каникулы. Было душно, и я, мучаясь от жары, ворочался по покрывалу, ища прохладный участок на нем. Но это помогало ненадолго: найденное место мгновенно нагревалось от тела.  В один момент, засунув голую ногу между прохладной стеной и кроватью (моя худая коленка позволяла втиснуться туда), наткнулся на что-то жесткое, кожаное. И это был не каркас кровати, а что-то спрятанное между матрацем и царгой.

Я отложил книгу. Засунув туда руку, вытащил тяжелую кожаную кобуру. Повертел ее в руках и, съедаемый любопытством, отстегнул застежку крышки и открыл ее. Там лежал настоящий пистолет, черный, с темно-коричневой шероховатой накладкой на рукоятке, и отдельно в кармашке магазин с несколькими патронами. У первого патрона, который был полностью виден из магазина, была достаточно крупная круглая головка.

Я вертел пистолет в руках, холодная сталь приятно холодила ладони. На стволе был выгравирован номер и надпись на чешском языке. Я попробовал вставить магазин в пистолет. Оказалось, это сделать совсем нетрудно – защелка громко клацнула. Он стал еще тяжелее.

Я вытянул обе руки с пистолетом, направляя его в окно, и прицелился на телевизионную антенну на крыше соседней пятиэтажки. Потом представил, что по крыше бегут несколько фашистов, и сымитировал выстрелы по ним, воображая отдачу и отрывисто шипя ртом при каждом выстреле. Естественно, всех воображаемых перестрелял.

Через несколько дней погостить сюда приехал мой младший двоюродный брат. После обеда, лежа каждый на своей кровати, разговаривая о чем-то, я открыл ему секрет найденного тайника:

– А ты знаешь, что я нашел?..

Потом мы вдвоем играли с ним, поочередно меняясь ролями советского пленного офицера и фашиста. Фашист вел на расстрел плененного офицера под дулом пистолета и подгонял его: «Schneller, schneller!» Приведя к стенке, которой служил шкаф в комнате, немец издевательски выкрикивал:

– Hande hoch!

Советский офицер, глядя ненавистным взглядом, медленно поднимал руки. Немец прицеливался, но не успевал выстрелить, поскольку резким движением пленный в краткой борьбе выхватывал у него пистолет и в упор расстреливал врага.

В воскресенье за нами приехали родители. Пока они сидели за обеденным столом, мы с братом играли в эту игру и так заигрались, что были обнаружены дядькой как раз во время сцены расстрела советского офицера у стенки. Был небольшой скандал, разговоры и разбирательства. Потом мы уехали по домам: брат со своими родителями, я со своими.

***

Недавно я рассказывал эти истории своему сыну. В конце добавил:

– А еще знаешь, твой дед, когда был чуть младше тебя, брал тайком этот пистолет на школьные вечера. С пистолетом ты же будешь выгоднее выглядеть перед девчонками, чем безоружный, – я улыбнулся. Потом добавил: – Хотя он рассказывал, что на этих школьных вечерах почти у всех были тайно принесенные пистолеты…

Сын спросил меня:

– А где сейчас этот пистолет?

– Дядька его разобрал и по частям выкинул с разных мостов в Анхор.

Самара, 12 февраля 2021 г.

Лаура

Был конец февраля. В Адлере он жил в гостинице "Олеся" на втором этаже в номере с форточкой в высоком скошенном потолке. В форточку была видна верхушка растущего во дворе кипариса, которую все время облепляли шишками стаи воробьев. А в приоткрытое окно заходил морской воздух по утрам, а по вечерам иногда тонкий запах дыма от шашлычной во дворе гостиницы.

Он работал на объектах будущих Олимпийских игр, расположенных в горах неподалеку от Красной поляны. Возвращался он оттуда после обеда, и все вечера были полностью в его распоряжении. В первый день, вернувшись с работы, он никуда не выходил: принял душ, потом смотрел телевизор. Лишь под вечер спустился в ресторан на первом этаже, поужинал, пил чай, а потом вышел во двор покурить и послушать пение птиц и разговоры постояльцев. Двор гостиницы был весь в зелени, вдоль окон первого этажа росли пальмы и туи, и среди них было множество цветников и декоративных колотых камней и валунов в стиле средиземноморского ландшафта. Терраса с оборудованным местом для курения вобрала в себя три парочки разговаривающих между собой во время курения. Покурив, одни уходили, их сменяли другие, а он продолжал сидеть, выкурив с промежутками три сигареты. Потом и он вернулся в номер и лег отдыхать.

На второй день утром, встав очень рано, он услышал в приоткрытое большое окно, выходящее во двор, проезжающий поезд. Вагоны мерно постукивали колесами по рельсовым стыкам и он, слушая уходящий вдаль состав, решил сегодняшний вечер разнообразить выходом к морю, благо до него было идти каких-нибудь десять минут. С объекта он вернулся в этот день рано. Его укачало по серпантинам, он принял с дороги душ, оделся, не стал обедать и вышел со двора гостиницы, желая побыстрее вдохнуть свежего воздуха. По переходу перешел шоссе и углубился в переулок вдоль большого санатория. Переулок был весь канареечно-желтый от цветущей мимозы. Он шел и любовался этими красками, непривычными для его обычной зимы. Проулок вел на улицу Просвещения, летом чрезвычайно многолюдную, заполненную отдыхающими, зимой пустую, тихую.

Погода стояла пасмурная, но безветренная, и было довольно тепло. Все ближе чувствовался морской свежий воздух, солоноватый на вкус, налетающий сырой прохладой.

Дойдя до Просвещения, он повернул на нее. С обеих сторон началось нагромождение магазинчиков и кафешек, и только немногие из них были открыты. Торговали в них неизменные кавказцы – армяне, азербайджанцы, грузины. Изобилие в открытых ларьках разнообразных сувениров, сладостей, сухофруктов, орехов и разноцветной чурчхелы, как стеклышки калейдоскопа, составляли узоры при взгляде на них. Разговоры редких прохожих отражались эхом вдоль улицы. Донесся приятный дымок от жарки мяса на углях. Он не ел с самого утра, и ему жутко захотелось есть.

Подумав: «Перекушу, а потом уж спущусь к морю», – он начал присматривать кафе из тех, что были открыты. Немного пройдя вперед, в одном из открытых кафе по левую руку увидел выходящую с террасы кафе семейную пару. Они выглядели довольными, а полный повар небольшого роста в роскошных усах, армянин, прощался с посетителями более чем добродушно и был в опрятном белоснежном фартуке поверх брюк и фланелевой рубахе с закатанными рукавами.

Само место было тоже уютное, с навесом, деревянные столы и лавки цвета олифы аккуратно расставлены. На каждом столике были доверху заполнены салфетницы и стояли по две мельницы – с перцем и морской солью. Что еще нужно было для приятного обеда на морском побережье?! И он нырнул под навес.

Дым от шашлыка стелился аппетитным ароматом, пахло уксусом, лепешками из тандыра, томатным соусом с кинзой.

Из посетителей в кафе оставались только молодая мама с дочкой, и Она…

Мама суетилась вокруг ребенка, обслуживая ее обед, а Она сидела, задумавшись над чем-то, смотря в одну точку. Перед ней был только недопитый бокал с вином.

Он сел за соседний стол в ожидании заказа. Незнакомка его чрезвычайно заинтересовала, и он осторожно стал наблюдать за ней.

На вид ей было не больше тридцати лет, и вообще, не смотря на едва заметные мелкие морщинки на лбу и около глаз, выглядела она молодо, а эти морщинки даже придавали ей дополнительной изящности, делали ее настоящей. Сами глаза были кошачьи, и своим разрезом, и цветом – то ли зеленые, то ли коричневые, то ли желтые. В общем, хризоберилловые. Изящный маленький ее носик был прямой и лишь на кончике слегка заострялся к верху. Губы были средние, алые, не накрашены, но слегка блестели увлажняющей помадой, над верхней губой был едва заметен светлый бархатистый пушок. Там же видна была маленькая плоская темная родинка. На щеках при улыбке обязательно должны были образоваться ямочки – видны были их очертания. Волосы у нее были каштановые, густые, красивые и ниже плеч – они спадали с двух сторон, закрывая уши, пробор был справа. В ушах видны были сквозь волосы круглые золотые серьги.

Одета она была в молочного цвета кашемировый джемпер, так красиво контрастирующий с ее ниспадающими волосами, и в светло-бежевую длинную юбку. Ноги были обуты в осенние лакированные ботинки. Была она тонкокостна – размер ботинок был маленький, кисти рук были прозрачны, пальцы длинны и музыкальны (и ему подумалось, что она обязательно должна была уметь играть на рояле какой-нибудь вальс Шопена).

Он, видимо, так увлекся, изучая ее, что она, выйдя из задумчивости, как-то вдруг вскинула головку и в упор посмотрела на него. В то мгновение, когда их взгляды встретились, он ощутил какое-то неестественное волнение, не зная отчего. Ее красота поразила его в миг. Он сразу инстинктивно отвернулся и стал глядеть на пустую улицу. Она, конечно, поняла, что он ее пристально оценивал все это время, и слегка улыбнулась, но какой-то грустной улыбкой. Впрочем, это вполне могло ему лишь показаться.

Неловкость момента остановил повар, который принес его заказ – две палочки горячего шашлыка с маринованным луком, одну лепешку и соус в пиале. Он приступил к еде.

Пока ел, посматривал на соседку, но уже осторожнее. Его мучили праздные вопросы: кто она, почему сидит здесь одна и о чем грустит? Она маленькими глоточками пила вино. Несмотря на его осторожность, несколько раз они закономерно снова встречались взглядами, и тут, уже точно можно сказать, она опять улыбалась своей грустной улыбкой, опуская при этом глаза.

Между тем, он докончил вкусный обед и ему принесли чайник с чашкой. А она, допив вино, попросила счет. «Мираж. Сейчас уйдет куда-то, и больше я ее не увижу никогда», – подумал он.

И тут произошло совсем неожиданное, чего уж он никак не мог ожидать. Оплатив по счету, она быстрыми шагами подошла к его столику, присела на самый край скамейки напротив него и скороговоркой проговорила:

– Сегодня я не могу. Может быть, завтра. Да, наверное, завтра. Или послезавтра… Не знаю. Может, я и совсем не смогу. Номер не оставлю, – спешно сказала она тоном, который не предполагал никаких возражений, отрицательно покачав головой при этом, увидев его движение говорить, – потому что еще ничего не знаю. Приходи вечером после шести сюда, на эту улицу – она зимой немноголюдна, найдемся. Тогда и познакомимся.

– Погоди, – пытался остановить он ее, потому что сразу после произнесенных слов, она встала из-за стола, вышла из кафе и быстро пошла по улице. Он добежал до выхода с крытой террасы. Она не обернулась и так же быстро удалялась вдоль по улице.

Пораженный всем случившимся, он вернулся за столик. В памяти звучал ее голос, красивый и мягкий. В недоумении от произошедшего, он просидел в кафе еще около получаса с несвязными мыслями, допивая чай.

К морю он в этот вечер так и не спустился. Вернувшись в номер, лег пораньше спать. И, странно, быстро заснул.

Ожидаемо, ночью ему приснилась незнакомка. Он плыл с ней в катере по спокойной глади Невы. Вокруг не было никакой суеты, никаких других судов или людей рядом. Даже в катере они были одни. На противоположном берегу виднелись шпиль Петропавловского собора и тянущаяся вдоль Невы стройная застройка Васильевского острова. Вода плескалась о борт катера. Он придвинулся к ней ближе, чтобы показать ей шпиль собора, но она его не видела почему-то. «Да вон же, прям по направлению моего пальца», – говорил он ей, указывая вытянутой рукой на собор. Она еще приблизилась к нему, прищурила свои кошачьи глаза, пытаясь всмотреться в указываемое им направление. При этом они коснулись волосами. Почувствовав это прикосновение, они вдруг посмотрели друг на друга. Ее лицо было так близко от него, что даже во сне он почувствовал ее дыхание, ее аромат и тепло. «Не вижу», – сказала она ему. Когда она сказала это, ее верхняя губка с родинкой приподнялась, приоткрыв ротик. Он вдруг крепко, долго, страстно поцеловал ее в теплые влажные губы… и проснулся.

Было уже утро. Он лежал, возбужденный сном, и глядел в приоткрытую форточку, где резвились воробьи на вершине кипариса. Слышны были проезжающие автомобили и автобусы с дороги.