Лаура

«Обязательно ее найду теперь», – решил он.

Вернувшись в гостиницу после работы, он не мог усидеть на месте. До шести вечера было еще два с половиной часа, а она и вовсе сказала неопределенно: «после шести», что еще больше волновало его: как и где он ее сможет встретить?

То и дело спускаясь курить, кое как высидев в гостинице до пяти вечера, он пошел на Просвещения. В этот день стояла чудесная ясная погода и было очень тепло. Солнце склонялось к горизонту, небо было чистое, если не считать нескольких расплывчатых следов от пролетающих самолетов. Мимоза в такую погоду казалась еще ярче. Магазинчиков на Просвещения открыто было как будто больше, и прохожих тоже прибавилось.

Придя на Просвещения, он начал медленно ходить взад-вперед, положив центром своего маршрута вчерашнее кафе и удаляясь от него не более двухсот шагов в каждую сторону. При этом он все время высматривал ее среди прохожих.

Когда стрелка наручных часов приблизилась к восемнадцати часам, его сердце стало биться так часто, что он ощутил даже некоторую дрожь в теле.

В шесть вечера он ее не встретил, не встретил и в семь. Солнце уже зашло, и сумерки к этому времени настолько сгустились, что все прохожие превратились в силуэты, стали похожи друг на друга, и различать их можно было лишь с близкого расстояния. Он понял, что сегодня она уже не придет, но на всякий случай, подгоняемый сильнейшим любопытством, возбужденный сном и придуманными мечтами, прослонялся там до восьми вечера. Потом, устав от ожидания, разочаровано побрел во вчерашнее кафе, сел за тот же столик, где вчера сидела она и спросил шашлыка и водки. Перекусив и выпив, спустился к морю. Море было совсем близко – нужно было повернуть с Просвещения в переулок, пройти по нему среди одноэтажных домов с дворами и заборами, за которыми росли голые еще плодовые деревья и то и дело лаяли собаки, метров сто, перейти железнодорожные пути – и вот оно.

Он вышел на берег. Фонари остались позади в переулке, здесь было темно, но даже и в этой ночной темноте перед ним предстало нечто еще более темное, черное, бездонное, страшное и живое.

«Черное, черное море! Смола, уголь, деготь, пантера, – подумалось ему, – ну и жутко же здесь!»

Из черноты шумно, с силой накатывала метровая волна, покрывая берег пенистой, бурлящей морской водой, которая затем равномерно разливалась по берегу, едва не достигая места, где он остановился. Потом море забирало воду назад, хрустя движущейся галькой. Через миг о берег разбивалась следующая волна, и опять в лицо сыпала мельчайшая водяная взвесь с солоноватым морским запахом.

«Эх, – вздохнул он. – Почему она не пришла сегодня и придет ли завтра?», – в голос спросил он.

В этот миг рядом разбилась очередная волна, которая была очевидно мощнее предыдущих, так что вода разлилась настолько, что достигла его ног, и он еле увернулся от того, чтобы не оказаться по щиколотку в воде.

«Прогоняешь меня, море, я понял. Ухожу… Завтра к тебе снова спущусь. Спросить о ней. Если не придет…», – сказал он опять в сторону моря и пошел назад в гостиницу. В его голосе ощущалось уже какое-то тихое отчаяние.

В эту ночь она ему уже не приснилась. Он так нагулялся, пока ее ждал, что спал как убитый.

Под утро зарядил настойчивый, обещающий быть долгим дождь. Шел он и у подножия гор, в Роза Хуторе и даже чуть выше, на площадке будущего Экстрим-парка, куда он поднимался на фуникулере и где находился объект, на котором он работал, напитывая искусственно напыляемый снег, похожий на мокрую крупную поваренную соль, дополнительной влагой. И лишь совсем высоко в горах дождь превращался в мощный снежный вихрь, засыпая вершины белым пушистым настоящим снегом.

Думать о работе в этот день у него вовсе не получалось. Когда его о чем-нибудь спрашивали коллеги, он то и дело задумывался, как будто переводя их вопросы с незнакомого языка, и давал ответы со второго, а то и с третьего раза. Он ждал сегодняшнего вечера, и все мысли были об этом. Он почему-то был уверен, что в этот вечер она точно придет в условленное ею же место.

– Что с тобой? – сказал наконец его напарник, – заболел что ли?

– Да, нездоровится сегодня. Может из-за погоды, – соврал он.

Еле досидев до конца своей смены, он не стал ждать своего напарника (обычно они вместе возвращались в Адлер после работы, хоть тот и жил в другой гостинице), торопливо спустился на фуникулере в Роза Хутор и, не дожидаясь служебного автобуса, сел в первый рейсовый. Через четверть часа проехали центральную улицу Красной Поляны, строящуюся к Олимпиаде, угрюмо обнажившую серые, неоконченные фасады будущих торговых центров и гостиниц, намоченных дождевой водой, улицу, наполненную строителями, работниками, спецтехникой и всем тем, чем полны форсированные стройки сложных инфраструктурных объектов, и выехали на старую трассу, ведущую в Адлер. Новая строилась чуть ниже к руслу Мзымты. Вскоре начались серпантины и туннели. На этом участке обычно его укачивало, но в этот раз он смотрел остановившимся взглядом сквозь стекло окна автобуса, которое все было в крупных дождевых каплях, и думал, думал о Ней. Ему представлялось совершенно невообразимой ситуация, если бы и сегодня она не пришла на Просвещения. Казалось бы, мелочь – ее странный поступок в тот день, когда она подсела к нему и скороговоркой неопределенно заговорила с ним и также странно и неожиданно убежала потом, – но эта мелочь засадила ему в сердце маленькую горячую занозу, которая разрослась теперь до размеров иглы. Эта девушка чрезвычайно его заинтересовала и тем, что была красива, и это возбудило в нем легкую влюбленность, и тем еще, что в ней была как будто какая-то тайна, сближавшая уже заочно их, и которую именно ему следовало бы разгадать.

Под зонтом, на почти безлюдной улице, прослонялся он по Просвещению с половины шестого до половины восьмого и уже в темноте, продрогнув, возвращался в номер.

«Ну и черт с ней, какая-то сумасшедшая. Что я насочинял-то себе о ней? – думал он, идя по тротуару, не замечая луж, шлепая по воде, – Сидит, наверное, у себя в квартире и даже и не думает обо мне. А я, дурачок, тут мокну».

И действительно, обругав себя в этот момент, он ощутил, что как будто и мираж этот тоже начал понемногу растворяться и можно продолжать жить дальше, делать свою работу, наслаждаться вечерними прогулками к морю, да мало ли в жизни дел, радостей и наслаждений!

Уговаривая себя таким образом, он перешел по надземному переходу автомобильную дорогу по улице Ленина и повернул к «Олесе». Немного не доходя до гостиницы, решил закурить. Остановился, освободил обе руки, придерживая зонт левой подмышкой, нашарил в кармане пачку сигарет и зажигалку, достал из пачки сигарету, прикусил ее фильтр губами, а пачку вернул в карман. Обтер под ветровкой о свитер мокрые пальцы правой руки, потом стал дуть на них, пытаясь высушить, чтобы можно было черкануть по кремнию.

В этот момент сзади послышались быстрые хлюпающие по воде шаги и кто-то тихонько прильнул к нему под зонт.

– Извини меня, привет, – сказала она, смотря ему в лицо, – сейчас же считается, что мы нашлись «после шести»? – Она улыбнулась своей грустной улыбкой.

Он никак не мог прийти в себя от этой неожиданной встречи, даже забыл, что хотел закурить, вынул сигарету изо рта, что-то произнес невнятное и смотрел на нее.

– Лаура, – представилась она, подав ему ладонь.

Он наконец взял себя в руки, тихонько пожал ее ладошку и тоже представился.

– Ну вот, познакомились. Идем? – сказала она.

Они медленно пошли вдвоем в том же направлении в сторону гостиницы. Она взялась за его согнутую руку, в которой он нес раскрытый зонт. Он спросил ее, как же она его нашла теперь, поздно, в такую погоду, да еще и не на Просвещения, где договаривались.

– Я была на Просвещения. И сегодня, и вчера. Видела тебя, даже следила за тобой, но я не знала до последнего момента, хочу ли я подойти к тебе или нет. А теперь знаю. И подошла.

– Интересно, – ответил он, – не верится во все это, но раз ты здесь, приходится, конечно, верить. Не зря ты сразу заинтересовала меня, таинственная Лаура!

– Да, я заметила, как ты внимательно меня изучал тогда, прямо как на рентгене.

– Инкогнито, значит, не получилось, – сказал он, улыбаясь.

– Совсем не получилось. Я не знала, куда деваться от твоего изучающего взгляда. Правда, я тайком тоже изучала тебя тогда, – сказала она и слегка прищурилась, посмотрев в его глаза, – Ты очень похож на кого-то… не знаю, на кого. Может, на мою мечту, из детства?!

– Неужто на принца? – пошутил он, – почему же сразу убежала?

– Погоди, – перебила она, потянув его за руку. Они остановились. Она пальчиками схватила что-то с его волос. – Мимоза прилипла, – она показала оторвавшееся соцветие. – Может, даже лучше принца. Пойдем скорее к тебе, я что-то замерзла. Ты же в «Олесе»?

– Ты, похоже, все узнала обо мне, – сказал он, улыбаясь и все больше и больше удивляясь сегодняшнему вечеру.

– Это ко мне в гости, – продекламировал он на ресепшен.

– Посетители только до двадцати трех часов.

Он посмотрел на Лауру вопросительно. Лаура поняла его вопросительный взгляд и проговорила:

– Да. Не беспокойтесь, я даже раньше уйду.

Потом они поднялись на второй этаж и по ковру коридора, глухо отбивая обувью шаги, прошли к двери его номера. Он открыл дверь и пропустил Лауру вперед.

Включив свет в прихожей, он помог ей снять верхнюю одежду и опустился расстегнуть обувь.

– Какой ты внимательный! – почти с восторгом заметила она.

Пока снимал с нее ботинки, с замиранием сердца поглядывал на ее коленки в черных тонких колготках. Длинные ноги ее были стройны и изящны и при этом не были худы. Черное платье, в котором она была, таинственно скрывало в своей тени расширяющиеся от колен женские бедра.

Сняв берет, она встряхнула волосы руками и прошла в комнату. Он последовал за ней. Чувствовал тонкий и терпкий аромат ее духов, смешавшийся с влагой дождя, видел ее изящную кошачью походку. Она остановилась около окна и повернулась к нему, облокотившись задом о подоконник.

– Тебе нравится мое платье? – спросила она.

– Да, Лаур, нравится. Оно очень идет к твоей фигуре.

– Я специально подбирала его к нашей встрече, – сказала она, потом неожиданно добавила: – Саш, выключи свет, пожалуйста. И подойди ко мне.

Он выключил свет, подошел к ней, взял ее ладонь в свою ладонь и, как будто вдруг решившись, тихонько поцеловал ее в прохладную щеку. Она не отдернула руки и сказала, посмотрев ему в глаза: