Уинстон Черчилль. Темные времена

А ведь все могло сложиться иначе. Собирая материалы о событиях тех дней, Черчилль был заинтригован тем фактом, что, когда Гитлер приехал в Весзее арестовывать Рема, его сопровождали лишь Геббельс и небольшая группа телохранителей. На обратном пути в Мюнхен им повстречалась колонна грузовиков с вооруженными бойцами СА, которые ехали на запланированную в Весзее через несколько часов конференцию. Гитлер вызвал к себе командира колонны и приказал ему возвращаться в столицу Баварии. Если бы он проезжал по этой дороге часом позже или войска часом раньше, рассуждал Черчилль, тогда Рем воссоединился бы со своей армией и дальнейшая история НСДАП, Германии и всей Европы сложилась бы по-иному

. Вот уж действительно, это был эпизод, когда «фортуна соревновалась с судьбой»

. Хотя, как правило, все решающие моменты истории являются такими. «На какой же тонкой нити подвешены порой величайшие из дел», – заметил в этой связи однажды Черчилль

.

Описанию «ночи длинных ножей» посвящен лишь фрагмент статьи. Дальше – больше. Черчилль не остановился на изображении неприглядных сторон нового режима. Он решил поднять довольно часто встречающийся в его произведениях вопрос: что все-таки первично – лидер или его последователи? Казус Гитлера заставил его по-новому взглянуть на этот парадокс власти. Безусловно, ответственность за то, что произошло в Германии 30 июня 1934 года и будет происходить дальше, и не только в Германии, лежит на Гитлере. Но только ли на нем?

«Самым поразительным является то, что великий народ Германии, образованный, продвинувшийся в науках, философии, склонный к романтизму, народ христианский, народ Гете и Шиллера, Баха и Бетховена, Гейне, Лейбница, Канта и сотен других великих имен, не только не воспротивился этому ужасному кровопролитию, но и одобрил его, воздав их автору такие почести, словно он не руководитель государства, а Господь Бог, – написал Черчилль и дальше продолжил уже совершенно страшными словами: – Вот он, пугающий факт, перед которым все, кто остался от европейской цивилизации, должны склонить свои головы от стыда или, в чем будет гораздо больше практической пользы, от страха»

.

После таких строк, которые разошлись по миру, предупреждения Виграма о том, что из-за своей статьи Черчилль «стал очень непопулярен в Германии», выглядят уже трюизмом. Одновременно с критическими замечаниями Черчилль признавал в своей статье огромную роль, которую Гитлер сыграл в преображении своей страны с «возвращением Германии на самые мощные позиции в Европе», а также изменением ситуации настолько, что «побежденные постепенно стали победителями, а победители – побежденными». Если и дальше так будет продолжаться, то фюрер «сможет дожить до того дня, когда все, что останется от Европы, падет ниц перед немцами»

.

Каким образом стала возможна подобная трансформация? Черчилль считал, что глава Третьего рейха смог воздействовать на дух своего народа. Он сумел убедить немцев вновь поверить в себя. Правда, не без побочных эффектов. Гитлер «изгнал беса отчаяния из сознания немцев и заменил его не менее зловещим бесом мести», указывал Черчилль на реваншистский угар от влияния фюрера. Ключевую же ось, вокруг которой вращались все предложения Гитлера, составляло перевооружение. Именно перевооружение, как считал автор, позволило руководству Германии убить одним выстрелом сразу двух зайцев: возродить боеспособность страны и устранить безработицу

.

Как относился британский политик к произошедшим на другом берегу Северного моря переменам? С опаской, но не без признания самого факта достижений: «Нельзя не читать историю этой борьбы без восхищения перед смелостью, настойчивостью и жизненной силой, которые позволили Гитлеру бросить дерзновенный вызов и примирить с собой все инстанции власти и преодолеть все препоны, любое сопротивление на своем пути»

.

Если говорить об оценке деятельности нового покорителя Германии, то, хотя Черчилль и отказывался делать окончательные выводы, считая, что для них просто еще не пришло время, тем не менее он не исключал, что Гитлеру удастся восстановить престиж Германии и вернуть ее в «первые ряды европейской семьи»

. Но это предположение было высказано в 1935 году, до того как Германия под руководством фюрера совершила первый немотивированный акт международный агрессии, введя войска в демилитаризованную Рейнскую область.

Нужно отдать должное проницательности Черчилля, который, хотя и не был готов (или не хотел, по крайней мере публично) произносить окончательных суждений в 1935 году, он больше склонялся к мысли, что Гитлеру не суждено попасть в Валгаллу. «И пока история не закончена, пока ее роковые главы только готовятся к выходу, мы вынуждены исходить из темной стороны дел и мировоззрения Гитлера, но при этом никогда не терять надежду на более светлую альтернативу», – писал он. Но насколько обоснованна подобная надежда? Привыкший проводить исторические изыскания, ища ответ на волнующие вопросы будущего в минувшем, Черчилль предлагал и на этот раз «обратиться к прошлому», «по которому пока только и можно составить свое суждение» о лидере Третьего рейха. И этот анализ не мог не вызывать «беспокойства». «Триумфальная до сего дня карьера Гитлера двигается вперед не только на волне страстной любви к Германии, но и потоками ненависти, столь сильной, что она иссушила души, погрузившиеся в нее», – пророчески констатировал Черчилль

.

Пройдет всего пара лет, и британский политик поймет: его мрачные прогнозы сбываются. Чуда не будет! Гитлер пошел по пути, который приведет его к поражению и бесчестью, а миллионы невинных людей подвергнет лишениям, испытаниям и смерти. Всегда питавший особое отношение к власти, Черчилль признавал, что лидер НСДАП аккумулировал в своих руках небывалую мощь: «В той мере, в какой один человек, каким бы одаренным и могущественным он ни был, какие бы ужасные наказания он ни мог налагать, диктуя свою волю в столь обширных областях, фюрер установил прямой контроль не только над политикой государства, но и над военной машиной». Он обладал такой же властью, которой обладал Наполеон после побед у Аустерлица и под Йеной. Правда, в отличие от французского императора, успехи Гитлера до поры до времени лежали не в военной, а в политической и дипломатической сферах

.

Учитывая огромную власть Гитлера, а также любовь Черчилля к выдающимся личностям, невольно возникает вопрос, считал ли наш герой фюрера, несмотря на все его злодеяния и несчастья, принесенные людям, великим человеком? Именно этот вопрос своему старому боевому товарищу задаст фельдмаршал Бернард Монтгомери в 1952 году. Черчилль ответит: «Нет! Он совершил слишком много ошибок», – объяснит он после небольшой паузы

.

Дело было не только в ошибках. Уже после войны Черчилль признает, что Гитлер не обладал широтой интеллекта и не умел рассматривать проблемы объективно, комплексно, с учетом множества скрытых, взаимосвязанных деталей и нюансов. Он был движим ненавистью и болью ефрейтора, проигравшего мировую войну страны, рухнувшей и разлетевшейся вдребезги по карте Европы империи. Эта боль, по словам Черчилля, «пронзала все его существо и рождала те невероятные, безмерные силы духа, которые способны привести и к спасению, и к гибели человечества». Но проблема заключалась в том, что этот «одинокий, замкнувшийся в себе маленький солдат размышлял и раздумывал над возможными причинами катастрофы, руководствуясь лишь своим узким личным опытом»

. Гитлеру хватило сил, чтобы раздуть этот «узкий личный опыт» до масштабов страны, прибегнув к средствам, которые не могут вызывать уважения, а тем более служить примером. Вся его карьера стала «карьерой насилия»

.

Главный урок, который Черчилль извлек после изучения биографии нового гегемона немецкого народа, и главный посыл, который он хотел донести не только до широкой публики, но и до влиятельных обитателей Вестминстера, Уайтхолла и Даунинг-стрит, – Гитлер не тот человек, которому можно доверять. Он пойдет на все ради достижения цели. Он не остановится ни перед чем. Ни один моральный или нравственный барьер не сможет отвратить его от движения к намеченной цели. Он готов пролить человеческую кровь ради успеха, чего уж говорить о предательстве или лжи

.

Рассмотрев отношение Черчилля к Гитлеру, заглянем по другую сторону занавеса и вкратце опишем, каким Гитлер видел своего британского антипода. В своих оценках глава НСДАП был резок и груб. Отчасти это объяснялось его категоричным нравом, отчасти – осознанием того, что Черчилль был прав. И единственное, что теперь оставалось, – это либо вступить в аналогичную интеллектуальную дуэль, либо перейти к банальным оскорблениям. Последнее оказалось легче. Самой безобидной характеристикой была – ein romantischer Phantast[7 - Романтический фантазер (нем.).]. Но обычно Гитлер обращался к более вульгарным высказываниям, обвиняя Черчилля – «эту старую, нервную кудахтавшую курицу» – в сикофантстве и распространении лжи

. Несмотря на всю свою злобу и ненависть, Гитлер слишком хорошо понимал возможности своего британского визави, чтобы достаточно точно предсказать накануне Мюнхенского соглашения, что однажды Черчилль сменит Невилла Чемберлена на посту премьер-министра и «развернет новую мировую войну против Германии»

.

Но до этого было еще далеко. Пока, после выборов 1935 года, Черчилль, не вошедший в состав вновь сформированного правительства, пребывал в тягостном настроении. Хотя он не терял надежды и старался смотреть на происходящее с присущим ему оптимизмом. Правда, оснований для этого было мало. Третьего марта 1936 года британское правительство опубликовало Белую книгу, в которой декларировался пересмотр оборонной политики с увеличением численности сухопутной армии и военно-воздушных сил. Спустя четыре дня после публикации этого документа, ранним утром 7-го числа, 19 пехотных батальонов немецкой армии вошли в демилитаризованную Рейнскую область, нарушив условия Версальского мирного договора и Локарнских соглашений.

Черчилль предсказывал этот акт немотивированной агрессии еще в январе

. Но сам момент переброски войск оказался для него крайне неудачным. Не получив после выборов 1935 года места в кабмине, он все равно надеялся взойти на правительственный лайнер. Последние несколько месяцев активно обсуждались вопросы создания нового ведомства, которое должно было объединить усилия по развитию флота, армии и ВВС. Так появилось Министерство по координации обороны, возглавить которое рассчитывал отставной политик. Открытое нарушение Гитлером международного права вызвало у Черчилля резкую реакцию, и он собирался выступить в парламенте с яростной речью, осудив Германию и призвав мировую общественность к действиям. Но перспектива возглавить одно из ключевых в сложившейся ситуации оборонных ведомств спутала его карты. Черчилль поспешил наивно узнать о новом назначении у Невилла Чемберлена (на тот момент канцлера Казначейства), но тот предпочел сохранить непроницаемость сфинкса. В результате политик дал слабину. В своем выступлении 10 марта он не решился заострять внимание на захвате Рейнской области, предпочтя обсудить общие проблемы безопасности страны

.

Сделки с совестью редко приносят награду. Не принесли они ее и на этот раз. Спустя четыре дня после выступления Черчилля было объявлено, что главой вновь сформированного Министерства стал Томас Уолкер Хобарт Инскип (1879–1947). Первоначально Болдуин планировал назначить на этот пост Невилла Чемберлена, но после отказа последнего был вынужден подыскать другую кандидатуру. Черчилля он даже не рассматривал, опасаясь его не только в правительстве, но и в дальнейшем – после того как придется сложить с себя полномочия премьера и решать вопрос о преемнике на посту лидера партии. Болдуин выбрал другую кандидатуру – подходящую с его точки зрения, но мало соответствующую текущей ситуации. До своего назначения в Министерство Инскип четыре года занимал должность генерального атторнея, а до этого несколько лет работал генеральным стряпчим. Не считая четырехлетней службы в годы Первой мировой войны в военно-морской разведке, Инскип не имел никакого отношения к военной проблематике и не был готов к решению первоочередных задач повышения обороноспособности страны. Профессор Линдеман назовет кадровое решение Болдуина «самым циничным поступком после назначения Калигулой своего коня сенатором»

.

Оказавшись в очередной раз за бортом, Черчилль решил продолжить борьбу с разворачивающимся кризисом своими методами. Он захотел написать полемическую книгу: «Внешняя политика во времена правления Макдональда и Болдуина», посвященную событиям с момента заключения Версальского мирного договора до милитаризации Рейнской области. Политик набросал черновик первых четырнадцати глав, но дальше дело не пошло. Сам Черчилль объяснял, что был вынужден прервать работу из-за «давления обстоятельств» и занятости по другим литературным проектам

. Однако истинная причина заключалась, скорее всего, в ином. На решение отказаться от новой книги повлиял заключенный 13 марта контракт с Evening Standard, предусматривающий написание ежемесячно двух статей на актуальные политические темы. Сотрудничество с одним из популярнейших изданий сулило больше возможностей для популяризации своей точки зрения, чем подготовка отдельной монографии. Но проведенная для «Внешней политики» работа не прошла даром. Впоследствии Черчилль использовал подготовленный материал в первом томе «Второй мировой войны». О качестве составленных в 1936 году черновиков можно судить по тому факту, что ряд емких фраз и точных определений, вошедших в послевоенные мемуары, был заимствован именно из этого несостоявшегося проекта. Так, например, стало с известным выражением «экономический буран», описывающим кризис 1929 года, или хлесткой характеристикой Болдуина как «чрезвычайно хитроумного партийного менеджера, мечтающего о большинстве» голосов избирателей и «стремящегося к спокойной жизни между выборами»

.

Помимо своего главного оружия, Черчилль также использовал и политические рычаги оказания давления. Вместе с Остином Чемберленом (1863–1937) он сформировал тандем, который должен был растормошить палату общин. Но из этой затеи ничего не получилось. Среди прочего сказалась инерционность партийного аппарата. Сначала Болдуин работал на партию, теперь партия работала на него. «Уинстон, ты сможешь повести партию за собой, но ты не сможешь сломать партийную машину», – предупреждал своего кузена Фредерик Гест (1875–1937)

. Да и команда у Черчилля была не самая пробивная. Сводный брат Невилла, несмотря на высокие посты, которые ему приходилось занимать: дважды глава Казначейства и почти пять лет – министр иностранных дел, а также лауреат Нобелевской премии мира, был не самым влиятельным и не самым удачным политиком. Это признавал и сам Черчилль, который за несколько месяцев до описываемых событий заметил своей супруге: «Бедный Остин, он всегда в игре и всегда проигрывает»

.

Вскоре после занятия немецкими войсками Рейнской области в Лондон прибыл бывший премьер-министр Франции, а ныне глава внешнеполитического ведомства Третьей республики Пьер-Этьен Фланден (1889–1958). На повестке дня было обсуждение с руководством британского правительства ключевого в сложившейся ситуации вопроса согласования совместных ответных действий против Германии. В своем заявлении на пресс-конференции, организованной Ральфом Виграмом в своем доме, Фланден заявил, что «весь мир, и особенно небольшие государства, устремили свой взор на Англию», «если она будет действовать сейчас, она сможет повести за собой всю Европу»

.

Но готовы ли были действовать британские политики? На тот момент они больше напоминали члена палаты лордов из «Иоланты» Гилберта и Салливана, который «ничего не делает, но делает это очень хорошо»

. В ноябре 1936 года Черчилль будет более резок, произнеся ставшую впоследствии знаменитой инвективу о правлении Стэнли Болдуина, которую Колин Кут сочтет достойной Philippics Демосфена, In Verrem Цицерона и J’accuse Эмиля Золя[8 - Philippics (Филиппики) – речи Демосфена (384–322 до н. э.), направленные против врага афинской демократии Филиппа II Македонского (382–336 до н. э.), отца Александра Великого; In Verrem – сборник речей Марка Туллия Цицерона против римского политического деятеля Гая Лициния Верреса (114–43 до н. э.); J’accuse («Я обвиняю») – статья Эмиля Золя (1840–1902), опубликованная в номере L’Aurore от 13 января 1898 года и адресованная президенту Франции Феликсу Фору (1841–1899).]

: «То ли наше правительство попросту не может решить, что ему делать, то ли оно не может заставить премьер-министра принять решение. Так оно и продолжает работать: полное решимости быть нерешительным, готовое без колебаний колебаться, деятельное в бездействии, твердо убежденное в изменчивости всего и вся, обладающее всеми полномочиями, но при этом абсолютно бессильное»

.

Вдохновленный пресс-конференцией, а также встречей с Черчиллем, Фланден не догадывался, какой прием его ожидает. Вначале он имел беседу с Невиллом Чемберленом, во время которой канцлер Казначейства отметил, что «общественное мнение не поддержит нас в принятии каких-либо санкций». Фланден попросил рассмотреть возможность объявления полного экономического бойкота Германии, но Чемберлен отверг и это предложение. Затем пришла очередь Стэнли Болдуина. С неожиданной откровенностью он заявил, что «слабо разбирается в международных делах», зато хорошо понимает настроения своего народа, который хочет мира. Фланден попытался возразить ему, заметив, что мир будет сохранен, если слаженно проведенная силовая операция заставит вермахт покинуть Рейнскую область. «Возможно, вы правы, но если есть хотя бы один шанс из ста, что предложенная вами силовая операция может привести к войне, я не имею права вовлекать в это Англию», – ответил Болдуин

. На этом разговор был исчерпан.

Черчилль считал, что Фланден допустил ошибку, обратившись в столь явной форме за поддержкой, которая больше походила на получение разрешения. Франция – суверенное государство и вправе самостоятельно принимать решения, связанные с отстаиванием собственных интересов. «Ни Клемансо, ни Пуанкаре не обратили бы на мнение Болдуина никакого внимания», – отмечал Черчилль