Любовь куклы

– Нет, нет!.. Вы заодно с Ираклием… О, все я отлично понимаю!.. Это не моя кукла…

– Что вы, Михайло Петрович, да как это возможно… Конечно, повар Егорушка поступил неправильно, что послушался тогда Ираклия и поволок вашу куклу… А только другой куклы негде в обители добыть, как хотите.

– А в Бобыльске разве нельзя добыть?.. Перестаньте, пожалуйста, я не вчера родился… Вы все против меня.

– Помилуйте…

– И не говорите лучше ничего… Вы не знаете, как я измучился за эти дни… Мне даже больно видеть вас сейчас…

– Я уйдус, Михайло Петрович… Простите, что если что и неладно сказал. А только кукла та самая…

Уверенный тон брата Павлина, а главное – его искренняя простота подействовали на Половецкого успокаивающим образом.

– Да, да, хорошо, – говорил он, шагая по комнате, – да, очень хорошо…

Да, конечно, брат Павлин с его голубиной кротостью не мог обманывать… Есть особенные люди, чистые, как ключевая вода. Половецкий даже раскаялся в собственном неверии, когда брат Павлин ушел. Разве такие люди обманывают? И как он мог подозревать этого чистого человека…

Наступала ночь. Половецкий долго шагал по своей комнате. Кукла продолжала оставаться на своем месте, и у Половецкого явилась уверенность, что она настоящая, та самая, которую он любил и которая его любила – именно, важно было последнее. Да, она его любила, как это ни казалось бы диким и нелепым со стороны, для чужого человека… Вместе с этим Половецкий испытывал жуткое чувство, а именно, что он не один, не смотря на завешанное окно и запертую дверь. Это его и возмущало, и пугало. Он прислушивался к малейшему шороху и слышал только, как билось его собственное сердце. Ускоренно, повышенным темпом, с нервной задержкой отработавшего аппарата. «Это бродит Ираклий» – решил Половецкий.

Но он ошибался. Брат Ираклий заперся у себя в кельи и со всеусердием писал какой-то новый донос на обительскую жизнь.

За последнее время у Половецкого все чаще и чаще повторялись тяжелые бессонные ночи, и его опять начинала одолевать смертная тоска, от которой он хотел укрыться под обительским кровом. Он еще с вечера знал, что не будет спать. Являлась преждевременная сонливость, неопределенная тяжесть в затылке, конвульсивная зевота. Летом его спасал усиленный физический труд на свежем воздухе, а сейчас наступил период осенних дождей и приходилось сидеть дома. Зимняя рубка дров и рыбная ловля неводом были еще далеко.

XIV

Дня через три Половецкий слег. Он ни на что не жаловался, а только чувствовал какое-то томящее бессилие.

– Вы, может, простудились, Михайло Петрович? – пробовал догадаться брат Павлин. – Хорошо на ночь малинки напиться или липового цвету… Очень хорошо помогает, потому как сейчас происходит воспарение.

– Нет, спасибо, ничего мне не нужно… Так, само пройдет помаленьку.

Половецкий смотрел на брата Павлина совсем больными глазами и напрасно старался улыбнуться.

– Вот пищи вы не желаете принимать – это главное, – соображал брат Павлин вслух. – Это вот даже который ежели потеряет жар – очень нехорошо…

– Совершенно верно…

– А ежели принатужиться, Михайло Петрович, и поесть? Можно шинкованной капустки с лучком, солененьких грибков, бруснички… рыбки солененькой…

Брат Павлин самым трогательным образом ухаживал за больным и напрасно перебирал все известные ему средства. Половецкий терпеливо его слушал, отказывался и кончял очень странной просьбой:

– Брат Павлин, мне необходимо переговорить с Ираклием… Позовите его ко мне.

Эта просьба удивила брата Павлина до того, что он стоял, раскрыв рот, и ничего не мог сказать.

– Вы можете его предупредить, что я решительно ничего не имею против него, – объяснял Половецкий. – Да, он может быть совершенно спокоен… Скажу больше: я с ним просто желаю поговорить по душе. Пусть приходит вечерком, и мы побеседуем.

Это неожиданное приглашение не в шутку перепугало трусливого брата Ираклия.

– Он меня убьет! – уверял он, дергая шеей. – Благодарю покорно… Стара шутка. Недавно еще читал в газетах, как вот этак же один господин заманил к себе другого господина и лишил его жизни через удушение. Да вот точно такой же случай…

– Опомнись, Ираклий, как тебе не стыдно!..

– И даже весьма просто… Шея у меня тонкая, а он вон какой здоровенный. Как схватит прямо за шею… Нет, брат, стара шутка! Это он мне хочет за свою чортову куклу отомстить… А я ему покажу еще не такую куклу. Х-ха…

– Перестань молоть вздор…

– Я?!. А вот увидишь…

Брат Ираклий постукал себя по лбу пальцем и, подмигнув, с кривой улыбкой прибавил:

– О, на этом чердаке целый ювелирный магазин… Надо это очень тонко понимать.

– А вот ты и покажи свой-то магазин Михаилу Петровичу… да. А трусость свою оставь.

– Я, по твоему, трус? Ах, ты, капустный червь… Да я… я никого на свете не боюсь! Слышал? Ираклий Катанов никого не боится и даже мог бы быть великим полководцем… О, вы меня совсем не понимаете, потому что я пропадаю в вашей обители, как подкопенная мышь.

В доказательство своего величия брат Ираклий схватил со стола бюст Наполеона, выпрямился и, отступив несколько шагов, проговорил:

– Ну, смотри: ведь два родных брата…

– А к Михайлу Петровичу все-таки трусишь идти?

– А вот и пойду, на зло тебе пойду… Михайло Петрорович, Михайло Петрович… Не велико кушанье.

– И все-таки не сходишь: душа у тебя, Ираклий, короткая.

Брат Ираклий презрительно фыркнул и даже покраснел. Поставив бюст Наполеона написьменный стол, он проговорил уже другим тоном:

– Вот что, Павлин… да… Я пойду… да… а ты постоишь в корридоре… В случае, ежели он бросится меня душить, ты бросишься в дверь…

– Непременно…

– Ну, и отлично… Я закричу тебе, а ты стрелой и бросайся…

Как все очень нервные люди, брат Ираклий поступил совершенно неожиданно, неожиданно даже для самого себя. Он пришел к Половецкому поздно вечером, на огонек.

– Вы меня желали видеть? – с затаенной дерзостью спросил он, останавливаясь у двери.

– Ах, да… Садитесь, пожалуйста, к столу. Встать я не могу, в чем и извиняюсь…

– Так-с… гм…

Брат Ираклий подозрительно посмотрел на любезного хозяина, а потом на глаз смерял расстояние от стола до двери, мысленно высчитывая, может-ли он убежать, если притворяющийся больным гостеприимный хозяин вскочит с постели и бросится его душить. Но Половецкий продолжал лежать на своей кровати, не проявляя никаких кровожадных намерений.

– Может быть, вы хотите чего, брат Ираклий?

– Нет, благодарю вас…