Кремлевский клад: Cosa Nostra в Москве

Джулиано увидал Таню на следующий день после своего неудачного визита к ее отцу. Он шел утром к гаражу, чтобы поехать прокатиться, и вдруг увидал на парковой скамеечке девушку. Он подумал сначала, что это Франческа, с которой был знаком, приветственно помахал ей рукой, но та не ответила и демонстративно отвернулась. Что-то здесь было не так: это была не Франческа, а неизвестно кто. Напротив девушки, на другой скамеечке сидел молодой блондин, которого он несколько раз тут видел.

Джулиано завел «Мазерати», прогрел с минуту мотор и, выезжая из гаража, опять взглянул на ту скамеечку. Девушка сидела так же, отвернувшись. Джулиано вышел из машины, чтобы закрыть ворота гаража, поглядывая на девушку, – и та обернулась. Он узнал ее, но сначала не поверил этому. «Почему здесь? И без отца? Она ли?»

Джулиано подошел ближе и зашел так, чтобы та, даже отвернувшись, увидала его:

– Сеньорита Таня? Вы меня помните?

– Нет, я вас не помню, – ответила Таня по-английски, не поворачиваясь.

– Как вы тут оказались?

– Это вам лучше знать.

– Я не знаю, поверьте!

– Тогда спросите у хозяина виллы. Потому, что я тоже этого не знаю.

– Мне можно с вами присесть?

– Спросите сначала у этого, – она кивнула на блондинистого парня.

– Кто он? Брат, жених?

– Тюремщик. Вы что, прикидываетесь?

Несколько минут ушло на то, чтобы объяснить Джулиано, почему она тут сидит под наблюдением Тери. Таня, не таясь, выложила Джулиано все, что она думала об этом.

– Что им нужно от вашего отца? – только и мог растерянно спросить Джулиано.

– Я ничего не знаю! Спросите это лучше у своих хозяев!

Но в Танином голосе уже слышались явственные кокетливые нотки. Ей ужасно скучно было на этой вилле: книжек на русском языке тут не было, по телевизору мелькало только на итальянском языке, а Терю она ужасно боялась. На его откровенные заигрывания она не отвечала даже взглядом. Поэтому, заметив у гаража Джулиано, узнав его, сердечко Танино радостно забилось: он ей понравился еще в отеле.

– Так, выходит, я не могу пригласить вас на прогулку на этой машине?

– Пригласить вы можете. Спасибо. Но только и всего.

– Я поговорю с этим… – Джулиано подошел к Тере, и тот вынул из своих ушей наушники. Через полминуты Джулиано вернулся обратно и сел на скамеечку рядом с Таней. Молчали с минуту, Таня заговорила первой.

– Вы гостите у этих бандитов?

– Можно и так это называть.

– Вы тоже бандит?

– Я – нет.

– И вы ничего про них не знали?

– Про вас нет, конечно…

– А про все остальное?

– Это очень сложно… мы в Италии.

– Ничего сложного. Значит, вы тоже бандит. Мне пора. Видите? Теря встал. Сейчас он поведет меня в камеру.

– Я вас увижу?

– Если меня тут не задушат.

– Я буду приходить сюда во время ваших прогулок.

– Как трогательно! Только не пробуйте меня выкрасть отсюда. У вас ничего не получится. И я с вами не побегу. Потому, что вы тоже бандит.

Джулиано проследил, как Теря провел Таню в дверь флигеля, сел в «Мазерати», газанул, и из-под широких задних шин ударили в ворота гаража струи гравия.

20. За проволокой

Первый день на вилле я перенес как-то легко. С утра – новое место, новые лица, опять же и адреналинчик после «контакта» с Терей еще поигрывал. Но со второго дня она начала на меня наваливаться, как медведица, – ее величество Скука. Не знаю, как у других людей, а у меня в жизни всегда с одной стороны Боль, во всяких ее проявлениях, а другая противоположная стенка – Скука. И вот гонишь по этому коридору куда-то вперед, изо всей мочи, изо всех своих сил, да еще будто кто-то погоняет сзади, – и одна у меня забота, как бы не «мазануться» по одной или по другой стенке…

Кормили тут отлично. И не похоже было, что «объедками» с барского стола. То же самое приносили и охранникам, и механику в гараже, и прочим «служащим», кого я уже тут приметил в этих стенах под бритвенной проволокой.

Уже с вечера первого дня начал я свои неторопливые прогулки – для предварительной разведки. Мысль – бежать из этого «райского» лагеря вместе с «подопечной» у меня зародилась с самого начала. Бежать без паспортов, конечно, было плохо, но лучше, чем… Мне так и не было еще ясно: лучше, чем что?

Протаранить стальные ворота на каком-нибудь «Мазерати» из гаража нечего было и думать. Махнуть по старинке, с простынями да веревками через четырехметровую стену с бритвенной проволокой, – тоже не привлекало: видеокамеры стояли и глядели на меня холодными глазками со всех сторон.

Ничего иного пока не приходило на ум, и я просто гулял. С Танечкой забот оказалось много меньше, чем я предполагал. Она обычно сидела на скамеечке, с Терей немного поодаль, на другой скамеечке, и тогда я кружил по соседним аллеям, не выпуская их из виду. Иногда мы с ней молча гуляли под ручку. Но как только я о чем-нибудь с ней заговаривал, так у нее сразу начинал дрожать подбородок, и я умолкал. Остальное время она сидела взаперти у себя в комнате, и тогда у меня вообще не было никакого занятия, за которое мне не стыдно было получать плату от Сизова. Вечером, уже в сумерках, приезжал он сам, они запирались в комнате с дочкой, и тогда я вконец не знал, куда бы мне податься от тоски и скуки.

Но с третьего дня кое-что в поведении моей подопечной круто изменилось. Изменился и состав ее «опекунов». На свою скамеечку она вдруг стала допускать во время прогулок третьего – незнакомого брюнета, итальянского парня. Тогда-то с ее скамеечки я впервые услыхал ее смех.

– Кто это? – спросил я ее, провожая в комнату, чувствуя, что имею на это полное право.

– Так, один мой знакомый, – ответила она очень легко, и заперла за собой дверь.

Анжелу я увидал тоже на третий день. Я отгулял днем положенное время с Танечкой, проводил ее в комнату, удостоверился, что никто на ее запертую дверь не посягает, и снова вышел в парк.

Этот парк, или старый фруктовый сад вокруг древней и прекрасной виллы, сам по себе был нечто. Мало того, что все тут благоухало, каждый лист или травинка, но особенно чудесно пахла мало знакомая мне густая листва инжира. Но, самое главное, тут по всем дорожкам стояли мраморные скульптуры.

В российском Петербурге, в Летнем саду, тоже стоят мраморные скульптуры. Они тоже старинные, и тоже из Италии. Но на те, бывает, посмотришь – и мурашки бегут по коже: полуголые богини на резком балтийском ветру, под холодными струями нескончаемых дождей. Брр… Но царю Петру это нравилось – раз он за большие деньги переселил на свои болотистые берега этот мраморный народец из здешнего рая.

Так я брел в глубокой уже скуке по дорожкам парка, поглядывая на этих счастливых родственников питерских ссыльных. Этим-то было тут очень хорошо. Их гладкий мрамор был теплым от долгого и ласкового солнца, у ног их вились родные им плющи, карабкались по мрамору постаментов выше и выше. А ароматы! – богини их, возможно, тоже чувствовали.

Мраморные статуи, – понятно, – белые. И мои глаза уже благосклонно привыкли к этим безмолвным призракам, белым пятнам в густой листве. И вдруг впереди на дорожке стоит одна ярко красная! Я даже приостановился: так это показалось неожиданным – вот так богиня… Очень стройная, и не на постаменте, а на песке дорожки. И живая.

Именно так я возвратился на землю: оказывается, я уже витал в облаках – старые итальянские скульпторы хорошо знали свое дело!

Она не смотрела на меня, а просто стояла. Я слегка замешкался, – ведь она могла меня испугаться, она была здесь у себя дома, и вдруг незнакомец… Кто она? Жена главного мафиози? Или его дочка? Красная статуя впереди вдруг повернулась и взглянула на меня. Несколько секунд мы так молча глядели друг на друга. Затем я сделал медленный шаг вперед и пошел к ней. Метров за пять до нее я, как сумел учтиво, поклонился и сказал про доброе утро: Бон джорно.