Гавриил. Только ветер

– Чудо-ребенок, нет. Чудо, а не ребенок! Вот мы и подошли к цели нашей встречи, мой маленький дружок! – прокричал Николай словно клоун на ярмарке.

– Успокойся ты, – обращался Гавриил к собеседнику, как к бомжу, который разорался под окнами. Вот уж уважение ко взрослым.

– Твой змеиный язык для меня не ядовит и отнюдь, я уже предупреж…

– Да, предупреждал, предупредишь и во второй раз. – продолжил все с тем же тоном мальчик.

– Ладно. У тебя был шанс узнать о себе много интересного. Ты его упустил. – мужчина нажал кнопку на телефоне внутренней связи, – Катрин, – сказал он. – Пусть Яков зайдет ко мне.

– Хорошо. – ответил женский голос. Ни по имени и отчеству, ни каких тебе «сэр», «господин», «босс», лишь «хорошо».

– Я думаю, ты не часто бывал в больницах на обследованиях, где всюду суют свои белые перчатки… Сегодня ты с этим познакомишься, мой друг, – продолжил мужчина. – Мали было 92. Вижу, ты не удивлен, хотя так и должно быть… вроде бы. Когда одна цивилизация близится к закату и собирает свои империи в ящик, то приходим мы. Все время кто-то приходит. Такие, как ты, нужны нам, мы новый мир построим! – громкие слова, да, но мальчику было понятно, что это ложь: для чего он им нужен – неизвестно, но уж точно не для того, чтобы «новый мир строить», очень уж наивно это звучит. Даже для первоклассника. – Прощай, Гавриил, в ближайшем будущем встречи не жди. Но клянусь, мы еще увидимся.

– Увидимся. И тогда моя нога будет стоять на твоем горле – сказал мальчик про себя.

Раздался телефонный звонок: «Можно войти?!» – сказал мягкий и знакомый Гавриилу голос. Николай разрешил.

5

Мистер добрый и Гавр спустились вниз, у этого лифта было только две остановки – внизу и вверху. Повернули к среднему лифту, здесь было кнопок больше, гораздо больше. Они поднялись на четвертый этаж. «Вау, это наша больница, только все чище и штукатурка не обваливается» – сказал себе мальчик. Когда отлучаешься от дома, особенно, когда тебя насильно отлучают, то видишь в незнакомых вещах и людях свое – это невозможность принять, что назад не вернуть ничего. Ты не дома, хоть и цепляешься за любой запах и людей, нет, все тщетно. Вот и «больница» не была похожа на ту, в которую они ходили, когда Мали сделал свое дело, где тетушка всегда им оказывала теплый прием.

По правую сторону, чуть дальше правого коридора, расположился пост сестры, похожий на барную стойку. «Да здесь всюду пьют! Что за дела! Даже на полке бутылки… А, кажется нет» – подумал мальчик. В противоположную сторону от лифта в глубь здания упирался еще один коридор с множеством дверей и толпящимися людьми в халатах, рубашках и пиджаках. Всюду пахло хвоей. Н хлоркой, как это обычно бывает. Но мальчик этого не заметил, он был очарован теплым уютом дома, который и на уют то не тянул: больница, врачи, люди. Это что, уют? Но это всего лишь напоминание о доме. Мистер добрый со своим спутником направились к стойке. За стойкой стояла ухоженная женщина лет сорока, хотя времена нынче такие, что с возрастом легко ошибиться. Волосы закрывали уши и до плеч свисали черными кудрями, в ее глазах казалось, можно утонуть, мальчик подумал, что ее глаза копия его глаз. Неужели… Нет, это всего лишь глаза. Сколько людей ходят с голубыми глазами по Земле? Ладно, а у скольких есть золотистый отблеск? Но ни Яков, ни кто бы то другой не видели золотистой каемки, которая окружала каемку, ее видел только мальчик. Такую же каемку он видел и в зеркале, хоть отец всегда и говорил, что ничего там такого нет, но родители приняли уж так: что-то необычное нужно скрывать от ребенка. Необычное и… пугающее.

– Здравствуйте, как ваш день? Ничего себе не сломали? – у ухмылкой поинтересовался Яков.

– Утречко. Перестань злиться. И не при них же! – она кивнула на мальчика.

– Кто злится? Короче, дай карту и делай дальше свои дела. – попросил обходительный мужчина.

– Эй, а почему она в домашнем халате? – шепотом спросил мальчик. Яков улыбнулся.

– Ну, потому что здесь ее дом. – ответил тот.

– Тогда почему по ее дому шляется добрая сотня человек и мальчик, который выглядит так, будто на вручение Ордена к королеве собирается, а? – тем же тоном продолжил Гавр.

– Я тоже говорил, что костюм слишком… слишком уж хорош. Не люблю такие. Но Он не любит плохо одетых людей. Особенно у себя дома. – задумался мистер добрый.

– Эх, клизмы, уколы, брать кровь из вены… – мечтательным голосом говорил мальчик.

– Тебе ставили клизму? – спросил собеседник.

– Нет, это я так. Тетушка постоянно жаловалась. Она всегда… – мальчик запнулся. – без откровений обойдемся. Яков улыбнулся и кивнул. – Подожди, какую карточку, я же тут только… Аа. Ну ясно. Богодельня мне тоже.

– Так. Вот она. Стаханцев Гавриил Михайлович. Воитель, сын укротителя. – женщина подала карточку Якову.

– О чем это она? – спросил мальчик.

– Гавриил значит «воитель», а архангел Михаил… – начал мистер добрый.

– А, ясно, можешь не продолжать. – оборвал его тот.

– Так, сначала общее обследование, анализы, вся эта белиберда. – завозмущался Яков. Они уже пошли в коридор слева от стойки. – Никогда не понимал, зачем у вас брать анализы, можно подумать, вы можете болеть.

– Хм, а может они хотят нас клонировать. Ну… ну чтобы не похищать. – озарило мальчика. Яков хохотнул.

– Нет, малыш, мы до этого не добрались. Я, по крайней мере, точно здесь этого не видел. А бывал я тут в каждом уголке, уж поверь мне. – Мальчик искоса посмотрел на него… вверх. С этим Яков открыл одну из дверей.

– Привет, до-о-ок. Как дела? – поздоровался с мужчиной в белом халате мистер добрый. – Вот, делай свою работу, мы пока посидим… тут. – подал он врачу карточку.

– Ага. – больше док ничего из себя не выдавил. Какой разговорчивый, однако.

– У вас такой контраст, – заметил мальчик. – болтуны и молчуны, грубияны и… и ты. Милое, однако, местечко. – обращался он к Якову.

– Это пока что мило, мальчик мой. – прогремел голос дока. – Скоро ты пожалеешь, что…

– Так, док, заткнись! – оборвал его Яков. Мальчик наклонил голову, снял воображаемую шляпу, аля «Благодарю вас, мессир», мистер добрый закрыл глаза и наклонил голову: «Всегда к вашим услугам, мсье». Мальчику Яков нравился, он как старший брат. Только Кеша был полным придурком, как говорил отец.

– «Кто это у нас на скрипке играет? Кто это у нас пой-йо-от? Это наш маленький гаврик!» – издевался он над младшим братом. Иннокентий никогда не жаловал искусство, очень уж тонко для такого толстолобого непробиваемого идиота. Зато он любил прагматичность. И оттого всегда хвалил за успехи. – « Ух ты! Пошел! Надо же. Так, правильно, правильно, эту букву сюда, какой молодчинка. Собака наконец-то слушается малыша! Нечто. Больше не ходит в песочницу (мальчик), это потрясающе. Пошел в школу – здорово!» – На этом Кеше больше не довелось порадоваться успехами брата. Или все-таки довелось?

Док не стал осматривать мальчика, даже не бросил на него взгляд. Осмотрел его другой док. В другом кабинете. Мальчику пришлось раздеться.

– И трусы тоже. – приказал усатый добрый доктор. У мальчика было заведено, что нужно сразу определять добрых и злых, плохих и хороших, пожалуй, в большинстве случаев он не ошибался.

Док ощупал, казалось, каждый сантиметр молодого тела. « Вот же сранный педофил“ – подумал Гавр. Потом приказал мальчику надеть трусы и сесть на железный белый стул в сетку. Можно подумать трусы спасут от этого ледяного трона. Тут мальчику и вправду показалось, что он дома. Та же больница, те же грубые врачи, те же холодные стулья. Док взял молоточек, постучал там, постучал здесь, одно колено, другое. Затем приказал закрыть мальчику глаза, он это сделал. Мгновение. Гавр слышит, как молоточек касается подноса, в воздухе витает запах пота. Пота врача и хвои. Здесь всюду пахло хвоей. „У них что, нет другого освежителя? – задал себя вопрос мальчик. – Видимо, рядом завод по производст…». Мальчик закипел. Заорал, открыл глаза и посмотрел на дока стоящего на коленях, за один конец скальпеля держался он, а за другой – коленная чашечка мальчика. Якова в кабинете не было, он остался сидеть среди шумной толпы и кипящей работы в коридоре.

– Чт… Что это? Что ты делаешь, придурок? – орал мальчик.

– Тщ-щ.– успокоил его доктор и вместе с тем вытащил скальпель из ноги.

Мальчик истомно дышал, потом вспомнил, что нужно делать в таких ситуациях. Он закрыл глаза.

«Кати, моя маленькая Кати, ты опять объела цветочек. Ай-я-яй, нехорошая киса. Очень плохая, – сказал мальчик. Он сел на стул, на круглом столе, устланном голубой скатертью с золотистым орнаментом, стоял белый горшок с цветами. Мама бы никогда не разрешила ставить цветы на стол. Ну, так говорила Майя, а Майю надо слушать! Гавриил скрестил руки на столе, положил на них голову, и стал мечтательно смотреть на цветок. Кати сидела рядом на стуле и все мешала наслаждаться мальчику этой прелестью. Прелестью с обкусанными цветками. Десять секунд. Цветки высохли и упали на стол. Десять секунд. Цветки выросли. И мальчик все с той же улыбкой смотрел на цветок, потом бросил взгляд на Кати, постучал пальцем по столу, – Ай-я-яй, дурная киса, нельзя так. Нельзя! – мальчик любил всех учить, поучать, и не важно, кто ты – кошка или человек. Уроки Гавриила помнили все!».

– Надо же. Николай возрадуется! – повеселел добрый док. – а ты же знал, что ты необычный, а, малыш? – и подмигнул ему.

– Нет, ну точно педофил. – ответил себе мальчик.

– Чего же ты молчишь? Не больно, а? А? – радовался док.

– Не больно. – Гавриил сказал вслух, смотря в стену, потом повернул голову на дока. – Но если еще раз такое сделаешь, этот нож будет торчать из твоего уха. Док замахнулся, чтобы дать оплеуху. Но не тут то было. Мальчик схватил его руку. Затем правой рукой схватил его кисть и сдавил. Удивительно, как злость и боль превращает первоклассника в монстра.

– Ах ты маленький убл… – взревел док. – Ладно, не будем ссориться. Я сейчас кое-что напишу в твоей карте и ты спокойно отсюда уйдешь. Идет, малыш? – мальчик кивнул на это. Теперь золотую кайму видел даже этот твердолобый доктор. Но вскоре она исчезла. По крайней мере, для глаз дока.

Мальчик вышел из кабинета, слева от двери сидел Яков и пил кофе.

– Вижу, вы подружились. – улыбаясь сказал мистер добрый, – Ты ему ничего не сломал? Если нет, то иди обратно и сломай, – мужчина хохотнул. – по большей части здесь все такие. Вы для них цирковые уродцы.

– Но не для тебя, ты мне кажешься добрым, вообще странно, что ты здесь… работаешь, – заметил мальчик. – хотя не странно.