Элизиум. Рок

Зал оказался на удивление неплох. Оконные стекла целы, скатерть на столе идеально бела, ни толстого слоя пыли на ковре, ни отставших от стен обоев, ни единой трещины в чистых, сверкающих бокалах. Простолюдин мог бы даже восхититься роскошью обстановки, но мистер Морель, оценив состояние комнаты, тут же двинулся дальше.

Он побывал в ряде помещений первого и второго этажа, вид которых ничуть не соответствовал безобразной наружности дома.

– А где выбитые окна?

– Не понял вас, сэр.

– Где выбитые окна, которые я видел, когда подходил к дому?

– Вы уверены, что видели?

– Да, черт возьми, на все сто процентов!

– Хм… Сейчас жаркая пора, мы открываем окна в разных комнатах, чтобы не было духоты. Но разбитые…

– Что за вздор! – гость развернулся и стуча каблуками направился к лестнице. – Идемте, я докажу вам! Этот дом выглядел так, будто в нем разорвалась бомба!

Он выбежал из особняка и, не сомневаясь в своей правоте, принялся разглядывать фасад.

Мистер Морель ненавидел, когда его оставляли в дураках. Но потрясение, испытанное им в тот момент, вымело из головы даже злобу.

Перед ним, по-прежнему, стоял ветхий, не знавший ремонта, однако, ничем больше не доказывающий свою бесхозность, дом. Все окна в высоких решетчатых рамах были безупречно застеклены. Некоторые из них, и правда, оказались приоткрыты.

«Эд подтвердит! Надо позвонить домой, пусть вернется сюда и докажет… Ах, чтоб его! Он же еще в пути!»

– Как видите, сэр, окна у нас в порядке.

Дворецкий с усталым презрением в глазах подковылял к незадачливому обличителю.

– Единственный раз, когда мы лишились стекол – это было пятнадцать лет назад. Во время грозы ветром повалило клен…

– Так, ладно! Хотя я готов поклясться… М-м… Знаете, возможно, я погорячился, и ваш дом не так уж плох.

«У меня тепловой удар!» – пришла в голову внезапная догадка.

– Но, в любом случае, нужно починить мост. Это просто мерзость! Оскорбление любым визитерам!

Подбирая с земли собственное достоинство и проклиная в мыслях весь мир, Морель вернулся в дом. На пороге его вдруг охватил дремавший все это время на дне души панический страх. Он вспомнил (не умом, которым помнил об этом всегда), а сердцем конечную (без какой-либо двусмысленности) цель своего приезда.

Закурил, чтобы сбить тревогу.

– Когда я увижу хозяина дома?

– Завтра. Возможно. Если обстоятельства его не задержат.

– Хах! Прекрасно! Я сделал его семью наследниками моего состояния, а этот… чертов каббалист даже не счел нужным меня встретить!

– Прошу прощения, сэр. Он оставил вам письмо в вашей будущей комнате.

Зайдя следом за дворецким в одну из роскошных спален особняка, Морель поднял с ночного столика исписанный лист бумаги.

«Дорогой мистер Морель, приношу глубочайшие извинения… Да-да… Для нас огромная честь… Хм-хм… Да, конечно, честь! Как же иначе!»

В его памяти соткался тот недавний (и уже несказанно далекий) день, ставший ни то Рубиконом, ни то Стиксом во всей его судьбе.

Он, развалившись в кресле и дымя сигарой, с ленивым сарказмом раскрывает перед автором письма самые темные сундуки своей души:

– Да, вы не ошиблись, я смертельно болен! Лет через тридцать, в лучшем случае, сорок, я превращусь в холодный серый труп. Жизнь – самая долгая и безнадежная болезнь из всех, что существуют. Но я хозяин своей жизни! Много лет назад я дал себе слово не доживать до старости. Эта игра не стоит свеч, надо бросать карты и уходить из казино, пока ты в выигрыше! Вы согласны? Я испытал все, что только можно на этой дурацкой планете и теперь желаю для себя королевской эвтаназии! Я хочу умирать в течение многих дней от наслаждения и восторга. Понимаете, о чем я? Ваши рекламные агенты заверяли, что вы в состоянии это сделать с помощью ваших гипнотических трюков и разного рода химии. Только ни слова про магию, я в нее не верю! Так вот, если вам это удастся, я озолочу ваше семейство на пять поколений вперед. Если же нет… Поймите правильно, как только я почувствую фальшь или какое-то насилие над собой, я проживу ровно столько, чтобы заставить вас дорого пожалеть об этой афере. Вас будут судить за покушение на мою жизнь. Се клэр по ву, как говорят французы. Вам ясно? Ну что ж… Да! Важнейший пункт: кроме физического наслаждения и душевной эйфории я хочу испытать изумление. Хочу увидеть то, чего нет и не может быть. Что-нибудь э-э… Только без пошлятины, вроде парящих в воздухе предметов. С детства ненавижу цирк! В общем и целом, выражаясь деловым языком, я хочу купить у вас за свои девять миллионов достойную, комфортную смерть, которой позавидовал бы каждый. Вы ответственны за качество товара.

Он вернулся к тексту письма:

«В вазе рядом с вашей кроватью…»

На столике, и правда, стояла широкая хрустальная ваза, полная каких-то симпатичных шершаво-золотистых шариков, размером с крупные бусины.

«Каждая из этих золотых сфер вмещает один год вашей предстоящей жизни. Чтобы испытать счастье, раздавите сферу пальцами и, растерев осколки в мелкую пыль, развейте в воздухе».

Морель запустил пальцы в шарики и осторожно поигрался ими.

«Н-да! Вдыхать пыль… Боже, как оригинально!»

– Через два часа начинается ужин, – прервал тишину дворецкий. – Вы хотели бы спуститься в зал или принять пищу здесь?

– Мне все равно, я не голоден.

– Если вам что-то понадобится…

– Как ваше имя?

– Себастьян.

– Себастьян… Идите, поиграйте со своим гомункулом!

– Да, сэр.

– Исчезните!

Дворецкий поклонился и, с ледяной злостью сверкнув глазами, покинул комнату. Еще с минуту из коридора доносилось его угрюмое шарканье и стук палки.

Оставшись один, Морель выпил из графина воды, нервно вытер вспотевшие ладони и, чувствуя себя так жутко-прекрасно, как ни разу в жизни, сел на кровать.

Взял из вазы одну сферу. Он не был уверен, что хочет ее раздавить, лишь представил себе это.

Потом ему на ум пришла весьма остроумная и оригинальная вещь. Он отложил шарик. Принялся бегать глазами по комнате, в поисках карандаша. Карандаш оказался под рукой.

Морель схватил его и, облизываясь, аккуратно вывел на обоях над изголовьем своей кровати: «Арчибальд Артур Морель. 1890—1929».

При написании последней даты его рука дрогнула, и двойка вышла кривой, как лебедь со сломанной шеей.