Криминология

Меры для уменьшения вреда, причиняемого преступностью, конститутивная криминология связывает с проведением в жизнь «доктрины замещения». Эта доктрина описывает процесс разрушения господствующих конструкций значения и их замены новыми понятиями, словами и фразами, которые передают альтернативные значения. Доктрина замещения содержит в себе не одну лишь критику и противопоставление. Она предполагает устранение конкурирующих притязаний на истину, а также выражает стремление к децентрализованной наиболее либеральной демократической структуре, которая признавала бы многообразие мнений.[130 - Henry S., Milovanovic D. Constitutive Criminology. Beyond Postmodernism. 1996. P. 204–205; Lanier M., Henry S. Essential criminology. P. 297.]

Применительно к мерам социальной превенции проблема уменьшения вреда, причиняемого разнообразными видами преступлений (уличных, корпоративных, государственных, совершенных по мотивам мести и т. д.), видится «конститутивистами» через призму «освободительных» концепций, которые сориентированы на трансформацию как господствующих политических экономий, так и соответствующих им моделей преступного поведения и социального контроля. Берек предлагает реализовать доктрину замещения посредством замещения изображения преступления в средствах массовой информации, опираясь на информационную криминологию. Средствам массовой информации в конститутивной криминологии вообще придается большое значение, в связи с чем разрабатывается так называемая терапия повествования. Важное место уделяется ненасильственным примирительным мерам по разрешению конфликтов, посредничеству при примирении («мирным альтернативам»), реабилитирующему правосудию. Предполагается, что учет мнения общественности способствует повышению самосознания населения.

Постмодернистское (конститутивное) направление криминологии находит живой отклик со стороны специалистов. Однако оценка криминологического постмодернизма содержит острую критику этой новой теории за трудность ее понимания (Шварц), за нигилизм и релятивизм, отсутствие критериев положительного и отрицательного (Мелишар, Хант), за низкую практическую значимость и даже некую опасность, которую теория якобы таит в себе в отношении дискриминированных групп населения. Феминистическая критика конститутивной криминологической доктрины привязана к опасению феминисток, что устранение категории пола якобы лишит женщин позиции, исходя из которой они борются за свои интересы. По мнению М. Ланье и С. Хенри, конститутивной криминологией предложено решение проблем, но еще рано судить о том, выдержат ли ее идеи критику и насколько они оправдают себя на практике.[131 - Lanier М., Henry S. Essential criminology. P. 285.]

§ 13. Интегративная криминология

Интегративная криминология возникла в конце 70-х годов XX столетия. Ее появление связывают с именами Джонсона, Эллиота и др. В 90-е годы того же века она развивается Грегом Береком и др. Не разрабатывая новой теории, эти авторы задались целью установить уже основополагающие тезисы, содержащиеся в различных криминологических теориях сегодня. В данной концепции прослеживается стремление систематизировать разрозненные положения, синтетически обосновать причины преступного поведения и контроль над преступностью.[132 - Barak G. Integrating Criminologies. Allyn and Bacon, 1998.]

Г. Берек пишет, что интегративная криминология представляет интегративный, междисциплинарный подход к пониманию преступления и общественного контроля. Он усматривает в ней попытку унификации различных отраслей знания.[133 - Ibid. P. XI.]

Метод теоретической интеграции трактуется как «комбинация двух или более существующих теорий, избранных на основе существующей между ними общности, в единую, модифицированную теоретическую концепцию, обладающую большей полнотой и познавательной ценностью, чем какой-либо из ее компонентов»[134 - Farnworth М. Theory Integration Versus Model Building // Messner S. F., Krohn M. D., Liska A. Theoretical Integration in the Study of Deviance and Crime. Albany, State University of New York Press, 1989. P. 95.]. Нельзя не отметить, что понятийная интеграция может искажать и даже полностью изменять изначальные понятия. Но если не лишать интегрируемых криминологических понятий их оригинальных значений, то их простое соединение было бы практически бесполезным.[135 - Lanier M., Henry S. Essential criminology. P. 291.] Существует точка зрения, согласно которой при сопоставлении теорий теряется больше, чем приобретается, а «теоретическое соревнование» и «изоляция конкурента» предпочтительнее интеграции.[136 - Akers Ronald L. Criminological Theories: Introduction and Evaluation. Los Angeles. Roxbury Publishing Company. 1994; Barak G. Integrating Criminologies. Allyn and Bacon. 1998.] В рамках данного направления обсуждается вопрос о том, что, собственно, подлежит интеграции, только ли сложившиеся понятие или также высказываемые в рамках различных теорий предположения. В предположениях нередко содержится много ценного, способствующего развитию науки, но столь обширная сложная интеграция может вести к чрезмерно значительному отходу от первоначальных формулировок, сделанных различными криминологами.

К интеграции применяется два основных подхода: модернистский и постмодернистский. Вторичное интегрирование теории, уже прошедшей интеграцию, именуется гиперинтеграцией.[137 - Lanier M., Henry S. Essential criminology. P. 293.]

В книге Берека «Интегрированные криминологические учения» (1988) говорится, что модернистская интеграция «имеет сомнительную цель создания некой разновидности позитивистского прогноза по вопросу о «причинах преступного поведения», тогда как в постмодернистской интеграции все факторы микро- и макроуровня оказывают влияние на все остальное и характер этого влияния постоянно изменяется по прошествии определенного времени.[138 - Barak G. Integranting Criminologies. P. 188.]

Пишут, что модернистские интегративные концепции являются гипотетическими, основанными на предположении, они построены на линейной или множественной причинности, ограничены и статичны. Постмодернистские – концептуальны и доступны для толкования. Они основываются на альтернативной или обратной причинности, холистические и динамичные.[139 - Lanier М., Henry S. Essential criminology. P. 293.] Впрочем, не исключается объединение криминологических категорий модернизма и постмодернизма.

В рамках интегративной криминологической теории основательно обсуждаются методологические вопросы теоретической интеграции, в частности, о последовательности соотнесения элементов отдельных теорий. Они могут соотноситься в непрерывной последовательности, параллельно, что предполагает рассмотрение их взаимной обусловленности, и в последовательности от более к менее абстрактным.[140 - Lanier M., Henry S. Essential criminology. P. 291.]

Теоретическая интеграция криминологических теорий существенно осложняется тем, что теории эти рассматривают проблемы преступного поведения на разных уровнях: микроуровень, на котором проистекает поведение отдельного человека, структурно-культурный уровень, уровень преступности в целом как некоего социального феномена. Подобные различия уровней анализа характеризуют также теоретическое рассмотрение проблем противодействия преступности и ее социального предупреждения. Вопрос состоит в том, допустимо ли при интеграции перекрещивание уровней либо приемлемо сочетание теорий (элементов теорий) только одного уровня. Различные теоретики в своих построениях прибегают к разным конструкциям причинности: линейная (рассматривающая последовательную цепочку явлений), интерактивная (исходящая из взаимодействия явлений и, в частности, наличия между ними обратной связи).[141 - Lanier M., Henry S. Essential criminology. P. 292.]

§ 14. Аболиционистская криминология

Аболиционисты регулирование преступности связывают с устранением учреждений лишения свободы. Криминологический аболиционизм имеет норвежско-датские корни. Его возникновение во второй половине 70–80-х годов связано с именами норвежских ученых Томаса Матиесена (1974, 1986)[142 - Mathiesen Т. The Politics of Abolition: Essays in Political Action Theory. London, Martin Robertson, 1974.] и Нильса Кристи (1976, 1981),[143 - Christie N. Conflikts as Property//Britishjournal of Criminology. 1997. N17. P. 1–19.] а также датских ученых Германа Бианки, Рене ван Сваанингена (1986)[144 - Bianchi K, Swaaningen R., van. (Ed.) Abolitionism: Toward a Nonrepressive Approach to Crime. Amsterdam, Free University Press,1986.] и Виллема де Хаана (1990).[145 - Haan W., de. The Politics of Redress. Boston, Unwin Hyman, 1990.]

Понятийный аппарат аболиционистской криминологии включает в себя понятия преступления, реабилитации, реабилитирующей юстиции, социального и экономического правосудия. Основополагающее понятие преступления трактуется как нежелательное явление, проблема, нуждающаяся в разрешении.[146 - Lanier M., Henry S. Essential criminology. P. 287–288; Abolitionist Perspectives // Pepinsky H., Quinney R. (eds.) Criminology as Peacemaking. Bloomington, Indiana University Press, 1991. P. 183.]

По мнению аболиционистов, наказание не оправдывает себя. Учреждения лишения свободы подлежат не реформированию, но полному устранению и замене общественным контролем и мерами общественного воздействия. Тюрьмы не только дискредитировали себя как инструмент регулирования преступности и предупреждения рецидива, но являют собой бесчеловечный механизм контроля за наименее продуктивными ресурсами рабочей силы. Приверженность к использованию учреждений лишения свободы является выражением духа насилия и деградации, «негативных культурных ценностей».[147 - ThomasJ., BoehlefeldS. Rethinking Abolitionism: What Do We Do with Henry? Review og de Haan, The Politics of Redress // Social Justice. 1991. N 18. P. 242.]

Контроль над преступностью сам по себе не должен причинять вреда. Необходима децентрализация, установление демократического общественного контроля, развитие направления реабилитации (де Хаан).[148 - Haan W., de. The Politics of Redress. Boston, Unwin Hyman.] Предлагается принципиально новая система «реабилитирующей юстиции». В основу ее должно быть положено социальное и экономическое правосудие с учетом интересов и потребностей как потерпевших, так и правонарушителей. Система юстиции гуманного общества должна строиться не на тюремном заключении, наказании и невнимании к жертве, а на защите и реабилитации.[149 - Knopp F. Н. Community Solutions to Sexual Violence: Feminist / Knopp. 1991. P. 183.]

Слабые стороны данного криминологического направления усматриваются, в том числе, и самими его представителями, в «романтическом идеализме», отсутствии практических предложений, касающихся воздействия на опасных преступников.[150 - Lanier M., Henry S. Essential criminology. P. 288; Thomas J, Boehlefeld S. Op. cit. 1991.]

§ 15. Миротворческая криминология

Миротворческое направление в теории криминологии более или менее отчетливо формируется со второй половины 80-х годов XX столетия. Его видные представители – Брейсвелл, Пепински, Квини, Харрис и др.

Брейсвелл называет нижеследующие идеи миротворческой криминологии: 1) единение друг с другом и окружающим миром, потребность в примирении; 2) взаимная забота и поддержка как основной принцип исправительной политики; 3) самопознание, означающее достижение мира в самой личности.[151 - Bracewell M. Peacemaking: A Missing Link in Criminology // The Criminologist. 1990. N15. P. 3–9.] По мнению М. Ланье и С. Генри, теоретики миротворческой криминологии стремятся вместо войны с преступностью строить вокруг проблемы преступности мирные отношения. В миротворческой криминологии реакция общества на преступность увязывается с проблемой осознания необходимости единения всех живущих на Земле, неразрывной связи страданий человека и страданий человечества. Чтобы изменить мир, сначала мы должны измениться сами. Это не значит, что мы должны отвечать злом на зло, которое причиняют нам, либо классифицировать и исключать из общественной жизни людей, не оставляя им свободы выбора.[152 - Cm.: Lanier M., Henry S. Essential criminology. P. 288.]

Пепински полагает, что наказание только способствует конфликту. Вместо насилия в обществе, и без того построенном на насилии, когда общественной реакцией на насилие и конфликт является конфликт и насилие, исходящее от государства в виде уголовных санкций, таких, как смертная казнь или лишение свободы, необходимо снижение уровня насилия, реагирование на насилие посредством примирительных, посреднических мер, мирного разрешения споров. «Единственный путь к миру – это собственно мир». Отказ от насилия этот автор связывает с демократией, децентрализацией, равноправной социальной структурой.[153 - Pepinsky H. Е., Quinney R. (eds). Criminology as Peacemaking. Bloomington. Indiana University Press, 1991. P. 109–110.]

Харрис пишет, что необходимо отказаться от той идеи, что люди, причиняющие другим вред, увечья, должны быть исключены из всеобщих отношений взаимного уважения и взаимного участия, которые связывают всех членов общества. «Мы должны отступить от соображений о допустимости исключения человека посредством наказания, изгнания или изоляции тех, кто оказался обществу безразличен».[154 - Harris К. M. Moving into the New Millennium – Toward a Feminist View of Justice // Pepinsky H. E., Quinney R. (eds). Criminology as Peacemaking. Bloomington. Indiana University Press, 1991. P. 93.]

Айнштадтер и Генри выступают с идеей «социального дзюдо». Имеется в виду по аналогии с одноименным видом восточного единоборства щадящий способ защиты, основанный на парадоксе: лучшая защита – ненападение. При уклонении от противника, избежании его ударов сила нападающего может быть обращена против него самого, что ведет к нейтрализации насилия.[155 - Einstadter W., Henry S. Criminological Theorie: An Analyses of Its Underlying Assumptions. Fort Worth, TX. Harcourt Brace College Publishers, 1995. P. 315.]

Оценка миротворческой криминологии включила в себя признание того, что это направление переориентирует людей на альтернативы привычному им насилию.[156 - DeKeseredy W. S., Schwartz M. D. Contemporary Criminology. Belmont, Wadsworth, 1996.] В этом отношении она близка к концепции уменьшающих преступность человеческих ценностей. Вместе с тем отмечается, что миротворчество далеко отстоит от реальности, не дает практике рецептов решения многих проблем, в том числе путей реализации идеи «социального дзюдо».[157 - Lanier M., Henry S. Essential criminology. P 289.]

§ 16. Криминология в царской России

1. Уже в начале XIX в. в России происходит осмысление преступности и воздействия на нее.

А. Н. Радищев в труде «О законоположении» (1801–1802) обосновал необходимость подробного сбора сведений о правонарушениях, их побуждениях и причинах, о причинах незаконного осуждения. Он подробно разработал основы судебной статистики, сформулировал положение о целесообразности сравнительного изучения преступлений, их причин, характера применяемых к преступникам наказаний и их результативности как в различных частях России, так и в зарубежных странах. Радищев считал, что аксиома законотворчества – «лучше предупреждать преступления, нежели оные наказывать». Он утверждал, что закон должен прибегать к воспретительным, побуждающим и предупреждающим средствам управления поведением граждан, ставил вопрос о возможном «совершенном уничтожении» смертной казни в России, рекомендуя при решении его оценить то, каким образом имевшая место при правлении императрицы Елизаветы отмена смертной казни повлияла на преступность.[158 - Радищев А. Н. О законоположении // А. Н. Радищев. Поли. собр. соч. М.; Л., 1952. С. 145–165.]

17 декабря 1823 г. и 30 июня 1824 г. на заседаниях Российской Академии наук К. Герман прочел доклад «Изыскание о числе самоубийств и убийств в России», в котором были отражены результаты первого эмпирического исследования в области криминологии. Российская цензура не пропустила доклад в печать, он был опубликован лишь в 1832 г. на французском языке.[159 - Herman. Recherches sur le nombre des suicides et homicedes commis en Russie pendant les anne2es 1819 et 1820 // Me2moires de l’cademie Imperiale des Sciences de S. Petersbourg. 1832. Se2r. 6. T I. P. 3–20.] Становление науки о закономерностях преступности в России опережало зарубежье. В докладе были высказаны идеи о закономерном развитии преступности на несколько лет раньше, чем это сделал общепризнанный бельгийский статистик А. Кетле.[160 - Лунеев В. В. Преступность XX века: Мировой криминологический анализ. М., 1997. С. 51.]

Теоретические представления о преступности российских дореволюционных криминалистов корнями уходили в традиционную русскую философскую и духовную жизнь. Русская духовность нашла яркое выражение, в частности, в беллетристике, где художественный вымысел тесно переплетался с философскими и нравственными вопросами. Примечательно, что проблему «преступления и наказания» затрагивали многие русские писатели. При этом родились идеи, значение которых для развития криминологической теории трудно переоценить.

В криминологическом учении о преступнике весьма существен вопрос о природе соблазна переступить черту дозволенного. Не менее важно понимание философских воззрений, позволяющих «избранным сверхлюдям» пренебрегать запретами. В русской беллетристике толчок для осмысления этих вопросов дали А. С. Пушкин в образе Германа («Пиковая дама») и М. Ю. Лермонтов в образе Печорина («Герой нашего времени»), причем Лермонтов, как отмечается в криминологической литературе, предвосхитил появившуюся в XX в. криминологическую теорию клеймения.[161 - Иншаков С. М. Зарубежная криминология. М., 1997. С. 169.] Особенно четко проблема личности преступника воплощена в концептуальной формулировке, предложенной Ф. М. Достоевским: «Тварь я дрожащая или право имею?» Н. В. Гоголь изобразил мошенничество с «мертвыми душами». Л. Н. Толстой в «Крейцеровой сонате» в тончайших деталях исследовал криминогенную супружескую ситуацию.

Значителен вклад русских писателей в гуманизацию идей о наказании преступников. Толстой и Достоевский многое сделали для воспитания отвращения к смертной казни. Беллетристика и философия в дореволюционной России перенесли центр тяжести с внешней кары на внутреннее искупление.[162 - Мережковский Д. С. Л. Толстой и Достоевский. Жизнь, творчество и религия // Д. С. Мережковский. Поли. собр. соч.: В 18 т. Т. 8. СПб., 1912. С. 145.]

В конце XIX – начале XX в. нарастала дезорганизация российского общества, сказавшаяся накануне революции 1917 г. в углубляющемся кризисе всех сфер общества, и в частности в росте числа самоубийств и общеуголовных преступлений. Общественному распаду противостояла философия Н. А. Бердяева, В. В. Розанова, В. С. Соловьева и др. Но кризисные явления зашли слишком далеко. Усиленные разрушительным действием Первой мировой войны, они привели в конечном счете к революции. Тем не менее русская философская мысль последних десятилетий дореволюционной России не могла не оказать воздействия на мировоззрение отечественных криминалистов, занимавшихся проблемами преступности.

Отрицательное отношение к жестокости наказания, примат общечеловеческой морали, осознание необходимости предупреждать преступления посредством решения социальных проблем – все это характеризует взгляды известных ученых М. Н. Гернета, М. В. Духовского, Е. Н. Ефимова, А. А. Жижиленко, А. Ф. Кистяковского, П. И. Люблинского, В. Д. Набокова, С. В. Познышева, H. Н. Полянского, H. С. Таганцева, П. Н. Ткачева, Н. Д. Сергиевского, В. Д. Спасовича, И. Я. Фойницкого, X. М. Чарыхова, М. П. Чубинского и др. Примечательно, что все эти ученые были, в частности, противниками смертной казни.

2. В последней трети XIX столетия в России появились новые статистические исследования преступности, попытки научного осмысления влияющих на преступное поведение факторов. И. Орлов и А. Хвостов сформулировали позицию, отрицающую сведение многообразных причин преступности к какой-нибудь одной, главенствующей среди них.[163 - Орлов И., Хвостов А. Материалы для уголовной статистики России // Журнал Министерства юстиции. 1860. № 10. С. 58.] Они же описали специфические географические особенности преступности. В частности, в тот период отмечено относительно большее число преступлений в Пермской области, что объяснялось ее соприкосновением с Сибирью, дававшей приток беглых каторжников.[164 - Там же. С. 48.]

В России конца XIX – начала XX в. криминология развивалась в социологическом и антропологическом направлениях. В 1872 г. Духовской во вступительной лекции к Курсу уголовного права подверг критике классическую школу, объяснение преступного поведения одной лишь свободной волей человека. Он обосновал важное положение, повторяемое в дальнейшем многими криминологами, стоящими на социологических позициях: «Главнейшая причина преступлений – общественный строй». В качестве причин преступного поведения ученый называл дурное политическое устройство, дурное экономическое состояние общества, дурное состояние общественной нравственности.

Позднее Духовской и Фойницкий сформулировали следующие основные положения социологического направления криминологии: 1) уголовная статистика доказывает, что источник преступлений не только в личности преступника, но и в обществе; 2) нельзя объяснять преступление лишь свободной волей человека; 3) наказание – не единственное средство борьбы с преступлениями; 4) необходимо изучать причины преступлений; 5) необходимо расширить рамки уголовного права.

Революционно настроенный П. Ткачев увязывал рост преступности с «неблагоприятными общественными отношениями, делающими из одного человека раба, а из другого – тирана», отсутствием прочного материального обеспечения, развращающими людей нищетой и бедностью.[165 - Ткагев П. Статистические этюды // Библиотека для чтения. 1863. № 10. С. 8, 28.] Значительный вклад в социологическое осмысление преступности внесли исследования М. Н. Гернета (1874–1953): «Преступность и жилища бедняков», «Социальные факторы преступности», «Детоубийство: социологическое сравнительно-юридическое исследование», «Смертная казнь» и др.[166 - Гернет М. Н. Избранные произведения. М., 1974.]

Основы антропологического направления криминологии в России в конце 80-х годов XIX столетия были сформулированы Д. А. Дрилем – последователем Ч. Ломброзо. Он утверждал, что преступность обычно возникает на почве болезненной порочности и исцеляется или медицинским лечением, или благоприятным изменением жизненной обстановки. Болезненно-порочная природа передается далее путем унаследования различных дефектов. Уделяя особое внимание индивидуальным факторам преступного поведения, ученый тем не менее считал, что они подчиняются социальным факторам. В этом направлении работали также В. Ф. Чиж, С. Н. Данило и др.

Для психологического подхода к пониманию преступного поведения и к обоснованию противодействия преступности важную роль играют воззрения Л. И. Петражицкого (профессор Санкт-Петербургского и Варшавского университетов, 1867–1931). Ученый разработал психологическую концепцию права, согласно которой основу права и движущий источник его развития составляет психология человека. Он различал «официальное», или позитивное, право как действующую систему общеизвестных норм, и «подлинное» право как свойство и продукт психологии личности. Основу других норм социального поведения (например, морали) Петражицкий также видел в психологии. Важнейшей целью юридической науки он считал разработку политики права как совокупности мер, призванных направленно способствовать упрочению «правового» в психике, а соответственно и в поведении человека.[167 - Петражицкий Л. И. 1) Очерки философии права. СПб., 1900; 2) О мотивах человеческих поступков. СПб., 1904.]

Криминологические изыскания в дореволюционной России оказывали влияние на практику государственного реагирования на преступность. Для сравнения достаточно сказать, что в советское время и после него до сих пор не удалось законодательно оформить систему мер предупреждения преступлений. В царской же России это было сделано еще в 1832 г. в виде Устава о предупреждении преступлений, который в последующем трижды (в 1842, 1857 и 1900 гг.) существенно обновлялся.[168 - Устав о предупреждении и пресечении преступлений. СПб., 1908.] В идеях специалистов, изучавших преступность в прошлом, содержится немало полезного и для современности.

§ 17. Советский период российской криминологии: до начала 30-х годов

1. После революции 1917 г. изучение преступности продолжалось. Первое послереволюционное десятилетие в стране в какой-то мере еще сохранялась гласность. В системе статистики выделялся особый раздел – «моральная статистика», в котором, в частности, отражались сведения о преступлениях и преступниках. Это создавало крупномасштабную эмпирическую базу для криминологических исследований. По всей стране при различных ведомствах действовали кабинеты и клиники по изучению преступности и преступника. Первый такой кабинет возник в 1918 г. в Петрограде. Наряду с чисто научными учреждениями криминологические проблемы исследовались также и вузами, где криминологию преподавали в рамках общей части уголовного права.

К середине 20-х годов наметилась тенденция к централизации криминологических исследований и усилению государственного контроля за ними. В 1925 г. возник Государственный институт по изучению преступности и преступника, подчинивший себе ранее разрозненные кабинеты, ставшие его филиалами в Ленинграде, Москве, Саратове и Ростове-на-Дону. Для изучения личности заключенных была организована экспериментальная клиника при институте. Она функционировала на базе одного из московских мест лишения свободы. В клинике отрабатывались рациональные методы исправительно-трудового воздействия, соответствовавшего всем типам существовавших тогда мест лишения свободы.[169 - Курс советской криминологии (предмет, методология, преступность и ее причины, преступник) / Под ред. B. Н. Кудрявцева, И. И. Карпеца, Б. В. Коробейникова. М., 1985. T. 1. С. 74.]

2. По мере нарастания в СССР большевистского тоталитаризма руководство страны во главе со Сталиным повело наступление на гласность. В начале 30-х годов была засекречена «моральная статистика». Криминологи стали подвергаться гонениям. Распространенным приемом против них служило обвинение в «неоломброзианстве». В этих целях был специально проведен диспут в Коммунистической академии, нанесший криминологии как науке удар. В 1931 г. Государственный институт по изучению преступности и преступника был реорганизован в Институт уголовной и исправительно-трудовой политики, причем объем криминологических исследований существенно сузился.

Не справившееся с решением экономических и социальных проблем руководство страны готовилось к геноциду против населения. Оно прежде всего позаботилось о том, чтобы никто не занялся анализом предстоящей его преступной деятельности. Неудивительно поэтому, что именно в 1937 г., в котором советскими властями было совершено наибольшее число преступных репрессий за весь сталинский период, Институт уголовной и исправительно-трудовой политики вновь реорганизовали во Всесоюзный институт юридических наук. Социологические исследования преступности фактически прекратились вплоть до конца 50-х годов.

3. Тем не менее в 20-е годы криминология в СССР кое-что успела. Продолжали исследования ученые, имевшие основательную дореволюционную подготовку, например М. Н. Гернет, А. А. Жижиленко, П. И. Люблинский, Е. И. Тарновский. Появились работы А. А. Герцензона, М. М. Исаева, В. И. Куфаева, А. А. Пионтковского, М. Д. Шаргородского, Е. Г. Ширвиндта, Б. С. Утевского, А. Я. Эстрина и др., в которых рассматривались различные криминологические вопросы. Было опубликовано немалое число научных трудов. Интенсивно разрабатывались темы преступного поведения несовершеннолетних, хулиганства, растрат, убийств, детоубийств, городской и деревенской преступности.

На первых порах сохранялся необходимый науке плюрализм. Преступность рассматривалась в ее социологическом, психологическом, клиническом аспектах. Взвешенно, не забегая вперед, оценивал возможности криминологии А. А. Жижиленко. Он считал, что наука еще не настолько продвинулась вперед, чтобы определить законы, управляющие преступностью. Однако при современном состоянии учения о ее факторах можно было сказать, что в области преступности, где раньше предполагалось простое проявление свободной воли человека, приходится учитывать зависимость его деятельности от ряда причин, лежащих за пределами свободного его усмотрения.[170 - Жижиленко А. А. Преступность и ее факторы. Пг., 1922. С. 50.] Факторы преступного поведения Жижиленко находил в окружающей природе, в индивидуальных особенностях личности, в условиях социальной среды.[171 - Там же. С. 13–14.] При этом он подчеркивал, что надо учитывать разнообразие факторов, не упускать из виду, что все они действуют, тесно переплетаясь друг с другом и оказывая друг на друга воздействие. Определить же удельный вес каждого из них подчас задача невыполнимая. Можно лишь говорить о преобладающей роли отдельных групп факторов. Жижиленко предвидел, что гибель капиталистического строя не приведет к исчезновению имущественных преступлений, так как обобществление орудий производства и уничтожение частной собственности еще не устраняют понятия чужого для нас имущества.[172 - Там же. С. 59.] А. А. Жижиленко избегал упрощенческого подхода к преступности. Так, он показал двойственное влияние цивилизации на совершение преступлений. С ростом культуры изменяется характер преступности, которая сама по себе не исчезает. Мало того, с постепенным развитием культуры появляются даже новые ее формы.[173 - Там же. С. 50.]

4. С первых же лет советской власти началась идеологизация криминологии. В. И. Ленин призывал по каждому судебному процессу «вскрыть и публично осветить все общественно-политические нити преступления и его значение, чтобы вынести из суда уроки общественной морали и практической политики».[174 - Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 4. С. 407–408.]

Под партийным нажимом центральное место в советской криминологии заняли рассуждения о «классовой природе» преступности. Надо отметить, что ряд западных специалистов видит заслугу марксистского подхода в том, что он связал представления о преступности с экономическими условиями и классовой борьбой.[175 - Фокс В. Введение в криминологию. С. 64.] Но это положение приобрело в советской криминологии самодовлеющее значение. Все, что не сообразовывалось с ним, стало подвергаться ожесточенной критике. Кроме того, идея о классовости преступности соединилась с не нашедшим подтверждения жизнью тезисом Ленина об «отмирании» эксцессов с устранением эксплуатации масс, нужды и нищеты их,[176 - Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 33. С. 91.] а также с его тезисом о «железной руке» в борьбе с антиобщественными элементами, воплотившимся[177 - Там же. Т. 36. С. 195.] в терроре.