Перекрёстки, духи и руны

Олаф Бергесен нахмурился. – Шлейфт[31 - Schlecht – плохо (на немецком).], – сказал он, и вкратце объяснил открывшуюся ему картину. Ирина, разволновавшись потянулась за сумочкой, в которой лежал ингалятор, спасавший её от приступов астмы. Старик убрал руны обратно в мешок. Юля, внимательно следившая за разговором, была заворожена ритуалом и испугана за свою подругу, одновременно, и могла поклясться, что видела, как руны светились, когда Ирина доставала их из мешка. Протянув руку рунолог, взял несколько конвертов и положил их перед Ириной, затем снова произвёл некоторые манипуляции с мешком. -Сейчас руны выберут тебе подходящий набор ставов, который я уже приготовил для тебя, вместе с рекомендациями, а ты поможешь им, протяни руку и бери также по три руны, но прежде сконцентрируйся на первом конверте. Первая руна ответит на вопрос: -Подходит ли тебе этот конверт? Вторая руна ответит на вопрос: -Каковы возможные изменения от применения этого конверта? Третья руна ответит на вопрос: -Каков итог от применения этого набора ставов? Думай только об этих вопросах! Хорошо?

Ирина, кивнув снова закрыла глаза и повторила ритуал. Теперь Юля была уверена, что руны действительно светятся, хрустальные пластины были окружены ореолом мистического света магии. Выпавшими рунами были: Первая Иса[32 - Иса – руна холода, смерти, остановки движения, стагнации.], вторая Райдо[33 - Райдо – руна движения и развития, в самом широком смысле этого слова.] и третья Ингуз[34 - Ингуз – руна движения и полноценного развития, символизирует приход удачливого периода.]. Что означало, во-первых, конверт не подходит, во-вторых, найти иной путь решения проблемы, и третье не паниковать. Старик также вкратце объяснил значения и этой тройки выпавших рун, затем ритуал был повторен ещё четыре раза, пока все пять конвертов не были продиагностированы. По мимо ранее уже выпадавших рун, выпадали и Турисаз[35 - Турисаз – мощная руна, критической ситуации, требующая полной отдачи.] и Лагуз[36 - Лагуз – руна предчувствий и фантазий, символизирует море, воду и необходимость прислушиваться к своей интуиции.] и Феху[37 - Феху – руна богатства и приобретений, также руна огня.]и уже известная Иса, замораживающая всякое движение, и многие другие руны. В конце Олаф убрал со стола не подошедшие Ирине конверты, оставив только два из пяти. -Выбирай, – сказал он. Но помни ты сейчас на распутье, перекрёстке, конверт, который ты выберешь повлияет на твой путь и изменить его потом будет сложно. Ирина, которая сначала было быстро потянула руку отдёрнула её, вспоминая трактовку по оставшимся конвертам, она закрыла глаза и погрузилась в себя, в омут терзавших её переживаний и проблем, стараясь найти из него тропинку, единственно верную дорогу, к одному из конвертов. Но видимо так и не найдя в себе ответа спросила: – А можно взять ещё по одной дополнительной руне на каждый конверт? Старик кивнул, протягивая мешочек. Ирина уже привычно опустила руку в мешок, вытащив сначала одну хрустальную пластину, которую она положила слева, затем вторую, которую она положила справа, после чего открыла глаза.

На конверте, что слева лежала Беркана, а на том, что справа Дагаз[38 - Дагаз – руна прорыва трансформации, начала дня и восхода солнца.].

–Я выбираю первую дорогу, – сказала она, положив руку на левый конверт, и чуть не заплакала, услышав, как где-то вдалеке в её пусть пока не ясном и туманном будущем заплакал ребёнок, появившийся на свет из чрева матери. И тут же после этой мимолётной слабости в её взгляде появилась сила, убеждённость и понимание своего дальнейшего пути в жизни, но ещё в них появилась и радость от появления надежды или даже лучше – веры в приход лучших времён и исполнение заветных желаний. Старый рунолог улыбнулся возникшей в этой девушке перемене и убрав лишний конверт, открыл тот который выбрала Ирина, начав объяснять то, что ей предстояло делать, и когда, особенно это касалось обращений к богам – Одину верховному богу скандинавского пантеона и Тору богу грома и бурь, защищающего людей. Юля слушала, открыв рот, она тоже была убеждена, что теперь всё в жизни её подруги наладится и эта искренняя непринуждённая радость за неё фонтанировала в её сознании фейерверком праздничных огней.

Ирина внимательно слушала старика, успевая задавать свои вопросы по каждому ставу, ритуалу и их работе.

–Спасибо вам, – с восхищением и уважением в глазах, прошептала Ирина, поднимаясь из-за стола. Да сохранят вас Северные Боги!

Юля тоже поднялась вслед за подругой. Но тут старик, глянув на неё, остановил, взяв за руку.

–Присядь, – сказал он. У тебя же тоже есть проблема?

–У меня? – удивилась Юля, предпочитавшая держать свои проблемы при себе. Какая?

–Ты одинока и беззащитна, – спокойно с какой-то интонацией обыденности и естественности, ответил ей старик.

Юлю прошиб озноб, и она испугано посмотрела на него, её не испугали его слова, она признала в них правду, скорее интонация вместе с акцентом прозвучали так будто речь шла не о её одиночестве и боли, а о том предпочитает ли она, пить чай с лимоном или молоком и сколько сахара ей положить. Тон старика передал ей право выбора и сделал её сопричастной к своей судьбе. Мысль о том, что она сама выбрала свою боль и дорогу, по которой идти, была ужасающей, кошмарной, от этой мысли хотелось прямо здесь на месте забиться под плинтус и погрузиться в забвение или спасительный сон.

–Не надо ничего говорить, – добавил старик, все это время, внимательно следивший за её реакцией. И выдвинув ящик из шкафа достал другой конверт более тонкий и синего цвета, и протянул его Юлии. -Тут все просто, – кивнул он. Если, что твоя подруга тебе подскажет.

Юля не помнила ни как сказала спасибо, ни как на негнущихся ногах вышла из дома рунолога, не осознано прижимая к себе конверт из ярко голубой бумаги, ни как ехала, домой слушая по дороге рекомендации Ирины, которая ни слова не сказала о самой себе, будто уже существуя в другой реальности.

«Видимо она уже прошла свой перекрёсток», – рассеяно, как в тумане подумала Юля, глядя с какой уверенностью теперь держится её подруга. Приняв душ и поужинав приготовленной на скорую руку запеканкой и бутербродами с сыром, она устроилась возле новогодней ёлки, которую не спешила разбирать. Включив гирлянды и яркую красную звезду на вершине зелёной красавицы, она вспомнила про конверт. Теперь спустя время, она могла трезво оценить свои последние мысли и чувства.

–Беззащитна и одинока, – сказала она вслух, вспомнив слова старика и с грустью посмотрела на мигающую огнями ёлку, которую она наряжала одна, в утешение себе от подступающего Нового года, который она будет встречать одна и просто в эту праздничную ночь ляжет спать.

Всегда скептически относившись к любой вере и религии, она вдруг поймала себя на мысли, что хочет поверить в этот путь Северных Богов и их традицию.

Современные религии никогда не вызывали у неё ни трепета, ни понимания. Мусульманство, регулярно убивающее невинных людей своими терактами, как когда-то её маму и папу. Буддизм с их непонятными ценностями, вечным смирением к проживанию бесконечной череды реинкарнаций Сансары[39 - Сансара или самсара– круговорот рождения и смерти в мирах, ограниченных кармой, одно из основных понятий в индийской философии: душа, тонущая в «океане сансары», стремится к освобождению (мокше) и избавлению от результатов своих прошлых действий (кармы), которые являются частью «сети сансары».]. Христианство с их верой в сотворение мира за семь дней, опуская существования динозавров и притянутое за уши чудо непорочного зачатия, с регулярной потребностью потреблять кровь и плоть своего бога. Последнее вообще казалось какой-то вампирской – каннибальной фантасмагорией. «Как можно пить и есть своего Бога?» «И при этом ещё улыбаться?» «Это же твой Бог?»

Она снова бросила взгляд на конверт и на этот раз взяла его в руки.

–Трот – свободная форма религии, это мне подходит. Да это мне подходит. А что касается веры в богов грома, солнца, то это не бредовее веры в сотворение мира за семь дней или непорочного зачатия, а ещё есть научный подход с верой в то, что все люди произошли от обезьян, хотя за последние тысячи лет ни одна обезьяна ещё человеком не стала, но ведь многие верят в это написаны тысячи и даже сотни тысяч книг, проводятся конференции, собрания, читаются лекции. Из всего этого можно сделать вывод. Каждый верит в то, во что хочет верить. Условие, наверное, должно быть, только одно вера – должна нести счастье, украшать жизнь, каждодневный быт и существование человека от колыбели до могилы, и возможно даже чуточку дальше. Открыв конверт, она вытащила оттуда, став призыва Духа-защитника, восхитившись причудливому кружеву вязей, сколько гармонии и красоты было в нем в каждой его точке и символе, зная от своей подруги, что здесь не только скандинавские руны, но ещё как минимум исландские, она прочла о том, что ей необходимо сделать. Завтра же воскресенье? Что там Ирина говорила, про воскресенье?

Воскресенье. В европейских странах это первый день недели. Как и в дохристианской Руси, кстати. И перевести его можно как «день Солнца», первый день недели, первый день жизни, рассвет – солнце, все логично, – быстро прикинула в голове Юля, согласившись с правильностью, этой древней мудрости. Наступила полночь, новогодняя ель продолжала играть своими жизнерадостными огнями, а Юля, выполнив все инструкции уже заканчивала, свой первый ритуал в Северной традиции. Ей было так грустно и одиноко все эти последние дни, месяцы, годы, что она вложила в этот призыв духа-защитника всю свою душу – всю боль и печаль. Она звала на помощь так, как никогда ещё не звала, ведь раньше она не верила, что ей помогут, что её услышат, но теперь, теперь она верила и слезы боли, грусти и в тоже время надежды текли по её щекам. А ещё она боялась своих кошмаров, боялась заснуть, желая отсрочить момент сна или лучше вообще не спать, чем каждую ночь жить в этих кошмарах. Она не знала сколько времени просидела, с этой мольбой на устах, но вдруг атмосфера в комнате изменилась, свеча погасла так стремительно, что она даже вскрикнула от неожиданности, но испугаться она не успела, свеча зажглась вновь, с более мощным и сильным пламенем и горела так стройно и ровно, словно сторожевая собака, готовая по команде ринуться на обидчика её хозяина.

В комнате стало теплее и спокойнее, Юля, рассмеявшись, даже заплакала от радости. И прошептав: – «Спасибо», погрузилась в спокойный, умиротворяющий сон.

Фламандец

Я увожу к отверженным селеньям,

Я увожу сквозь вековечный стон,

Я увожу к погибшим поколеньям.

Был правдою, мой зодчий вдохновлён:

Я высшей силой, полнотой всезнанья

И первою любовью сотворён.

Древней меня, лишь вечные создания

И с вечностью пребуду наравне.

Входящие, оставьте упованья.

Данте Алигьери «Божественная комедия»

Его жёсткие, соломенные волосы развивались на морозном ветру, а мутные воды Москвы-реки, приковавшие внимание его холодных небесно голубых глаз, покачивали серые от грязи льдины. Так паршиво ему не было очень давно, он бы, наверное, утопился в этих мрачных и грязных водах, если бы уже не был мёртв.

Он жил и умер ещё в том веке, когда помнили полки Наполеона, жил и трудился на благо Франции Пьер Эмиль Левассёр – экономист и историк, жил в этом веку и Альфонс-Луи Констан больше известный под псевдонимом Элифас Леви, – французский оккультист и таролог и член тайных обществ того времени, а где-то в стенах Парижской академии, работал Андре-Мари Ампер, оставивший глубокий след на станицах истории и науки, где последняя отвела ему достойное место. Жить в эпоху столь великих людей, исторических переломных моментов может быть, как невероятной удачей, так и проклятьем, он же всегда относился к этому с гордостью сопричастности. Родившись во Французской Фландрии, также известной, как Южная Фландрия находящейся на северо-востоке Франции, он, разумеется, как всякий житель этих мест был фламандцем[40 - Фламандцы – народ германской языковой группы, коренное население Бельгии, наряду с романо язычными валлонами. Населяют северную часть Бельгии – Фландрию, южную часть Нидерландов и северо-восточную часть Франции (Французская Фландрия; 250 тыс. чел.). Язык – нидерландский. Этнически фламандцы – в основном потомки германских племён франков, батавов, саксов и фризов. В состав фламандского этноса влились также кельтские племена белгов, жившие на этой территории до франкского нашествия и ассимилированные франками. Как этнос сформировались в XVII—XIX веках. В средние века территория современной Бельгии была поделена на разрозненные княжества: Фландрия, Эно (Генегау), Брабант, Намюр, Лимбург, Люксембург, Камбре, Турне, епископство Льеж. Частично они подчинялись Франции, частично Германии.] по праву рождения. Среднего роста, широкоплечий, с мощными и сильными руками и ногами, он напоминал медведя, особенно своей неуклюжей, косолапой походкой. Но эта неуклюжесть была обманчива, оказавшись в опасности, он действовал стремительно и жёстко, его клинок был быстр, а револьверы в его руках били без промаха. И что не мало важно, он любил свою родину, любил Францию, потому без труда попал из французской армии во Второе Бюро.

После поражения Франции во франко-прусской войне с тысяча восемьсот семидесятого года по тысяча восемьсот семьдесят первый, во многом из-за слабости разведывательного обеспечения деятельности французских войск, структура генерального штаба Вооружённых сил Франции подверглось коренной перестройке, и прежде всего разведывательного управления, которое называлось Вторым бюро. А сам штаб французской армии, теперь делился на Первое – кадровое, Второе – разведка, Третье – оперативное и Четвёртое – тыл бюро. Второе бюро, после реорганизации, скорее напоминало ребёнка, делающего первые шаги в мокрых подштанниках, чем опытного вояку, потому остро нуждалось в хороших кадрах. Так после короткого курса обучения в разведывательной школе фламандец Адриан Янсен попал во Второе разведывательное бюро французской армии.

Бросаясь в каждое дело с полной самоотдачей, он как верный, сторожевой пёс берёг покой своей страны и её граждан, снискав себе славу надёжного и преданного слуги республики. И вскоре его отправили в самостоятельное плавание, почти самостоятельное, Жак Дюбуа, был его единственным компаньоном в грядущем деле. Узкоплечий, с маленькими бегающими хитрыми глазками и тонкими, женоподобными кистями рук, он являл полную противоположность фламандцу. Адриан даже удивился впервые увидев, своего коллегу: – «Как он прошёл через французскую армию и разведывательную школу?» Их миссия была уже в не Пруссии, старом и понятном враге Франции, а в Германской империи, образованной восемнадцатого января тысяча восемьсот семьдесят первого года, ещё до окончания войны, министр-президент Пруссии Бисмарк и прусский король Вильгельм I объявили о создании Германской империи, именно с этой даты начинается история Пруссии в составе единого Германского государства. В задачу Адриана и Жака входило перехватить письма, в которых упоминались молодые аристократы Франции, которые, не имея должного патриотического образования, но имея прославленную родословную были вхожи во многие знатные дома, и могли при определённых обстоятельствах, не только получить важную информацию, но и склонить отдельных деятелей парламента Франции к нужным решениям. Знание имён этих высокородных господ, позволило бы французской разведке, чувствовать себя значительно уверенней. Однако все с самого начала, пошло не по плану, вертлявый и скользкий Дюбуа, постоянно норовил ставить палки в колёса, очевидно считая миссию весёлой игрой, в которую играют дети, расставляя солдатиков на импровизированном поле для сражений или же тайно скрывал свою. Не в силах добиться от Дюбуа чёткого ответа относительно двусмысленности его действий, и не имея возможности доверять ему, Адриан начал действовать самостоятельно, да и сообщить в бюро о действиях своего напарника, без угрозы рассекретить себя, он не мог. Каким-то чудом ему удалось заполучить злосчастные письма и даже шифр, для их прочтения, но триумф оказался не долгим. Дюбуа знал, что тягаться с таким цербером как Адриан на шпагах или пистолетах, почти самоубийство, в добавок фламандец обладал поразительным звериным чутьём на неприятности и засады, и просто обходил их стороной, оставляя своих преследователей и недругов с носом. И тогда Дюбуа возник план усыпить бдительность своего напарника, признав свою несостоятельность как солдата французской армии и согласиться с тем, что по возвращению он покинет их отважные ряды, применив всю свою скользкость и артистизм ему это удалось, и подсыпав яд, он не только сумел завладеть письмами, но и выгодно торговать ими по возвращению во Францию шантажируя высокородных господ фактом их разоблачения перед общественностью и французской разведкой.

Белая пена закипела на губах Адриана, лицо залилось кровью, глаза таращились вокруг, с удивлением и не осознанностью умирающего человека, сверкая красными прожилками на фоне белых белков. С непониманием глядя на кружку совершенно нормального по вкусу пива, он умирал, но последние мысли вопреки логики умирающего солдата были не о службе и не выполненном долге, а о матери, которая обещала познакомить его с милой Жюстин и приготовить после его возвращения особый ужин. Адриан умирал в агонии и одиночестве, солдата, оказавшегося на чужбине в окружении чужих и подчас вероломных людей, готовых выкинуть его тело в ближайшую канаву, он не выполнил долг перед страной, матерью, он так и не увидел Жюстин, которая приглянулась его матери, и которую та очень хвалила, он так и не стал отцом, мужем, семьянином и видимо хорошим сыном, так как оставил свою уже не молодую мать доживать век одну. Многие люди справедливо полагают, что после смерти, они сразу окажутся на небесах, но это не так любой умерший прежде всего оказывается в лабиринте прожитой им жизни, и только затем идёт постепенное осознание не естественности окружающего мира, разумеется думающий и духовно развитый человек, пройдёт через лабиринт быстро, но увы таких людей не много, таким же был и Адриан, будучи простым человеком, не задумывающимся о тайнах бытия, он оказавшись в лабиринте стал жить в нём ловить и убивать врагов Франции, получать ордена и награды, выпивать за благо республики в месте с друзьями в кабаках и барах, есть необычайно вкусную стряпню своей матери, и лишь спустя время устойчивое чувство дежавю стало расти в нём, пока он не начал замечать огрехи в окружающей действительности, не естественные, не свойственные вещам свойства, а друзьям поступки. Это больше походило на сон, ведь только во сне можно видеть лестницу, широкую парадную лестницу, ведущую на крышу, где находится вход в здание, и считать это нормальным. В очередной раз оказавшись в месте, где он уже был, в событии в котором он уже участвовал, он понял, что это все не реально. И тут он вспомнил всё, обстановка стала меняться, окрашиваться во мрачные цвета, непреодолимой злобы, ненависти и отчаяния. Небо перестало существовать, солнце кончилось, дома стали рассыпаться на ветру улетая ветхой пылью куда-то в сторону, земля стала сырой и холодной, какой и должна быть кладбищенская почва, наступило безмолвие сравнимое с заколоченным в крышку гроба последним гвоздём.

–Будь ты проклят Дюбуа! Будь ты проклят! – кричал Адриан, не слыша своего голоса, словно крышкой гроба для него стало само небо.

Затем Адриан начал существовать совсем в другом лабиринте, лабиринте боли, ярости, отчаяния, не исполненного предназначения, через которые он не мог переступить, он сотню раз убивал Дюбуа, самыми не мыслимыми способами, и наслаждался этим принимая каждое убийство за правду, и тут же забывая о нём, он убивал других, попадавшихся ему под руку то ли призраков, то ли фантомов людей, которых знал и не знал, твёрдо веря, что они желают ему зла. Он ходил по кругу, в чёрном густом тумане негативной эссенции, концентрате, чьи всполохи и мгла заменили ему родные стены. Спасение пришло неожиданно, оттуда откуда оно редко приходит, вдруг где-то во мгле возникло свечение. Зло мыча, и готовясь отразить очередную угрозу, Адриан пошёл туда, крепко сжимая свои белые омертвевшие кулаки, холодной плоти, в воздухе посреди мглы и тумана висела свеча, от которой шёл неразборчивый шёпот и жар. Он подошёл ближе, и яростно замычав махнул рукой, желая сбить свечу, но его рука прошла сквозь неё, не причинив вреда, он попробовал снова, потом снова, после нескольких попыток, он вдруг понял, что ему нравиться это тепло, и подняв руки он приблизил их к пламени, и улыбнулся, эта новая мимика лица испугала его ввергла в такое смятение, что он отошёл от свечи, потрогал лицо, посмотрел на свои руки, холодные и не живые, снова посмотрел на свечу, и сделав вокруг неё круг, поднял руки к пламени, позволив огню погреть себя.

Вскоре он привык к огню, открыв для себя новое чувство привязанности, и когда в первый раз свеча, догорев погасла, побежал искать её, принюхиваясь к запаху, оставшемуся после неё, он увидел, женщину, которую знал, когда-то, но не мог вспомнить имени. Затем свеча возникала вновь, уже в другом месте, это повторялось много раз вызвав у него привычку, ждать этой свечи сидя во мраке колышущегося тумана, в забвении снов, которые видят мёртвые. Прислушиваясь к шёпоту, исходящему из свечи, он стал узнавать голос, каждый раз, поднимаясь на новую ступень лестницы, что существовала внутри пламени этой свечи, живым плетением солнечных лучей. Поднявшись достаточно высоко, он наконец узнал голос, голос матери, которая молилась за него, до сих пор веря, что её сын обязательно вернётся, что он где-то там, выполняет важное задание своей страны, именно это она говорила всем, а окружающие кивали головами, оставаясь каждый при своём мнении. Осознав, как существовал, последнее время, и повторно вспомнив всё, он обогатился внутренне, увидев, как изменилось очертание его тела, вокруг которого возникла белая дымка света, да и окружающий мир стремительно менял внешность с непроглядного мрака, на сумеречное одеяние, вечного бело-серого неба. Его отношение к вере всегда было весьма прохладным вот и в этот раз его привлекла не вера, а желание увидеться с матерью, о которой теперь он думал неустанно, ведь она была, пожалуй, самой главной ценительницей его жизни. В его сознании далёкими пушистыми облаками, плыли воспоминания о матери и детстве. Он вспомнил как когда-то, когда он был маленьким, он заблудился в лесу, и устроившись под замшелым деревом долго плакал, пока не услышал голос матери, которая звала его и как он побежал к ней на её голос, с криком: -«Мама!» Вспомнил её улыбку и грустные глаза, которые смотрели на него, и видели в нём отца, не вернувшегося с войны. Поцеловать, прикоснуться бы к серебряной пряди её волос, ощутить зеленную неистребимую надёжность жизни, чувствуя за своей спиной мать, словно родную землю, на которой он вырос, его Францию. Простившись с ней тогда у родного порога, он никогда больше не видел её, он желал снова постучать в дверь и сказать: -«Я вернулся мама!» И хотя он знал, что она его не услышит и не увидит, пусть так, но она обязательно почувствует, что он рядом и сидит за столом, как прежде наблюдая как она печёт свои пироги. Он знал, и то, что она все эти годы плохо спала, тревожась не попал ли её мальчик в беду и существовала в вечности этих беспокойных мыслей. Внезапно он остановился, став болью, чистой болью, его душа трепетала и вибрировала, огненный всплеск разрушенной солнечной лестницы, на которой он видел мать, пронёсся сквозь него и от его неистового крика, зашелестела за скорбела вместе с ним эта суровая серо-белая масса призрачного сумрака, в которой живут все мёртвые. Его душа болела и ныла, распадаясь на части от отчаяния. Жить с мысленным зовом матери в душе, желая добежать до неё и преклонить колени, и вдруг так и не добежав осознать, что тебя больше никто не зовёт, что нет больше этих колен, в которые ты раньше ребёнком тыкался носом протягивая руки. Он понял, что стоит на кладбище, возле её могилы, с простеньким серым надгробием, настолько серым и скромным, что оно вряд ли понравилось ей, да и ему будь он жив тоже. Он сел рядом и заплакал, как иногда плачут призраки, души не способные найти покой.

«Какое это красивое слово Мама» – думал он, чувствуя холод могильного камня. Возвращаться уже некуда, там в его доме живут уже другие люди и ему там нет места. Пройдут века, но материнское окно маленького деревянного домика, будет с ним всегда. Просидев так, тихо, отстранено уставившись в мутный вечно серый горизонт неба, несколько недель, возможно и месяцев, он не заметил, как в один из таких промозглых дней к нему подошёл старик и сел рядом.

– Давно сидишь? – то ли спросил, то ли подтвердил, очевидное тот. Адриан молча кивнул, не глядя на старика, однако спустя минуту все же повернул голову, он слишком давно не слышал человеческой речи, будучи оторванным от других яростью и отчаянием. Старик выглядел настолько чудно, что Адриан вышел из своего мрачного оцепенения, внимание привлекло не то, что старик не человек, а то, что своей внешностью, он как будто сошёл, с игральных карт начала девятнадцатого века[41 - Изначально фигурки на картах изображались в полный рост и только после 1830-го года для удобства игры изображения стали симметричными. Одна из гипотез происхождения французской версии карт, в том виде очень близком к современному, гласит, что придумал её некто Жакмен Грингоннер – шут французского короля Карла VI Безумного. Король страдал душевным расстройством, а потому пребывал в печали и унынии. Чтобы как-то развлечь своего господина, шут занимал его разными карточными играми, которые тоже придумывал сам. именно благодаря ему, современная колода из 54-х карт называется французской.]. Красный жилет с меховой окантовкой из кроличьего меха, снизу виднелась белая рубаха с высоким воротником, на которой были изображены карты разного достоинства, рубаха была заправлена в белые штаны на шести медных пуговицах, а штаны в свою очередь заправлены в чёрные ботфорты. Лицо старика, было не естественным, плоским как изображение на картах, только глаза ярко зеленные, как два фонаря, посреди предрассветного тумана, говорили о кишащей внутри него жизни.

–Кто ты? – спросил Адриан, с интересом изучая причудливую одежду старика.

–Я Миро. А, ты? – спросил старик, чей хитрый и ироничный взгляд, блуждал по Адриану, его явно забавляло возникшее знакомство.

–Я Адриан! Так кто ты? Ты же не человек?

–Можно подумать ты человек, – также с иронией ответил ему старик, нисколько не обидевшись. Я дух, в том смысле, в котором нас воспринимают люди.

–И чем ты промышляешь? В смысле, что делаешь, как…, – Адриан запнулся, слово живёшь, явно утратило своё значение, как для него, так и для его собеседника.

-Говорю, что было, что будет, что происходит сейчас, – улыбнулся старик. Служу, своей хозяйке, она хорошая, понимает нас духов. Я вон оттуда, – добавил он, указав на холмистую часть леса, справа от кладбища. Там сейчас стоит наш цыганский табор!

Адриан все ещё ничего не понимая, на всякий случай кивнул головой. -Ты говоришь нас?

–Ну да. Вон и Мириам гуляет с Антоном. Адриан посмотрел в ту сторону, где ещё минуту назад был просто туман, теперь зеленел луг, по которому шла высокая, статная женщина в длинном белом платье и в чёрном жакете, тёмные волосы были убраны «узлом Аполлона[42 - Узел Аполлона – волосы заплетались в косички и укладывались на макушке в высокую «корзинку», для устойчивости использовался проволочный каркас.]», что лишь подчёркивало статность и женственность женщины, рядом бежал и кувыркался парень лет пятнадцати или даже тринадцати, в простой крестьянской рубахе и штанах, не особо заботясь о своём внешнем виде и том впечатлении, которое он может оказать на окружающих.