Пленники вечности

– Отчего же со всем светом?

– Тут же битые недавно свены захотят обиды выместить, еще кто-нибудь вспомнит, что крестоносцы ливонские суть птенцы всей Европы…

– Все одно татар восточных больше было, злее они, а мы победили.

– Татары… ведь не только казанские да асторо-канские есть татары-то. Ногайские, что озоруют до самой Тулы, крымские. Если собрать полки да на Европу повести, ударят на Русь. С Европой да с Крымом нам точно не сдюжить.

– Путано все как-то у нас, смутно. Голова кругом идет.

Басманов сочувственно покивал, думая о своем.

– Закордонный балаган не убег часом? – наконец спросил он.

– Куда же они денутся? Тешат народ на площади, собирают злато.

– Скоро закончат они, отправятся на Москву, ко двору государевому. Ярослав об охране справлялся?

– Я дал людишек, хоть и не ведаю, зачем Иоанну Васильевичу эта латинская бесовня.

– Это не бесовня, Никита Романович, а театр, утеха для праздных толп и услада утонченного вкуса. Не можем мы позволить, чтобы у какого-то Радзи-вилла при дворе имелось такое, чего нет в Кремле. Я и свой балаган завожу, слыхал небось?

Серебряный чертыхнулся и торопливо окрестил рот.

– Скуратов жаловался, что увели у него мастера толкового.

– Он себе другого найдет пищали ломанные ладить. А этот пусть кукол хитрых мастерит. Появлялся ли купец Баженов?

– Тут он, в Тирзене. Как и пристало новгородцу, торгуется с немчурой, объегоривает помаленьку.

– У меня к нему дело есть. Пусть зайдет в шатер, как в лагере объявится.

… На следующий день появился Баженов.

– Надобна мне книжица басурманская, с виршами. Ариосто некоего писания.

– Надобна, княже, так будет. Чтобы новгородцы – и не нашли?

– Долго ли ждать?

" – А совсем немного. Тут и без меня бы справились, коли с умом бы подошли. В Тирзене есть человечек генуэзский, у которого всякие латинские книжицы и свитки имеются. К обеду пришлю тебе Аиста.

– Ариосто, Илья Анисимович, а не Аиста.

– Пришлю обоих.

– И еще слово и дело есть к тебе, касаемо Генуи, Есть там артель балаганная, бродячих артистов содержащая. Надобно им отписать ладную грамоту. Дескать, русский князь Басманов заводит при себе театр тележный, да отправляет в Европу злато зарабатывать.

– Отступную уплатить цеху, – догадался хваткий Баженов. – Это дольше времени займет, но сладим.

– Сколько надо злата и серебра – проси.

– Пока без надобности мне. Но коли расходы велики окажутся – вспомнит торговый человек Баженов княжье слово.

– Как дела у тебя с Ганзой идут? Баженов помялся.

– Плоховато.

– А что так?

– Все из-за витальеров некоего Карстена Роде. Громит он их караваны морские, словно белка орехи.

Оттого нищают тамошние купцы, неохотно ведут навигацию в студеном море. Стали с туркой товарами обмениваться, да с гишпанцами. Унять бы датчанина, княже, ведь совсем Новгород зачахнет. Англия далеко, а Ганза близко.

– Новгород не зачахнет, не тот город и не тот люд там обитает, чтобы чахнуть. – сурово произнес Басманов. – А если уймется, как ты советуешь, Карстен Роде, то завтра же Орден вновь воспрянет.

Баженов покорно кивнул головой. С опричниками не поспоришь о коммерции. Воевода улыбнулся:

– Да тебе-то что кручиниться, Илья Анисимович? Небось прознал уже, что северная навигация с аглицкой стороной скоро сладится? Так ты в накладе не останешься.

– Слыхал я кое-что, – осторожно поддакнул Баженов. – Про Вологду и все прочее. Но то – дело далекое, а Ганза…

– А Ганза кормит Орден и иных наших злейших врагов. Так что быть ей битой на студеном море, пока не отречется от магистра да от свенов.

– Этого никак не может случиться.

– Значит, никак не может случиться, и чтобы унялся Карстен Роде!

С чем Баженов и удалился, тяжело вздыхая и качая головой. Ему ли было не знать, что доселе лояльно относившиеся с Иоанну Грозному торговые круги Великого Новгорода постепенно склоняются к скрытой измене. Во все времена предпочитая торговлю войне, купцы видели в экспансии на запад угрозу своим привилегиям служить для России единственным окном к франкам и англичанам, гишпанцам да генуэзцам.

Уже Нарва стала составлять определенную конкуренцию для хольмгардских воротил, а что будет, если отойдет к Москве Ревель? А иные порты орденские?

Но Илья Анисимович, хоть и оказывал Басманову и опричнине в целом определенные услуги, никогда не рассказывал государевым людям о своих собратьях по ремеслу. Да и в советники князьям не нанимался…

А ведь случись так, что заговорил бы он про настроения новгородские, не вышло бы известной карательной экспедиции опричников годами позже, когда вызревшую измену рубили с корнем, резали по живому, нанеся городу непоправимый урон, сказывавшийся еще долгие века…

Следующим днем появился у шатра князя косой мастер, гордо неся завернутую в рогожу куклу. Басманов велел развернуть творение, долго рассматривал, кряхтел, вспоминал заморский образец. Не удовлетворившись, велел вызвать сицилийца вместе с его куклой и толмачом.

Ясное дело, шумный выходец со средиземноморского острова принялся лаять поделку московита, но в глазах читал Басманов удивление.

Сам он положил напротив себя две искусственные натуры, помолчал и молвил умельцу:

– Проси любой награды, но прежде знай – ни в чем не будешь знать ты нужды, если станешь делать для моего балагана подобные фигуры.

Вызвали в шатер ангмарца.

– Готовы ли твои люди показать, как двигаются эти истуканы?

– Готовы, – выдохнул назгул, положившись на слово Дрели и Кормака.