Бугорландские Хроники

Раненый медведь, привстав с диким ревом на задние лапы, сделал пару шагов вперед, потом присел и, наконец, повалился сонный на землю. Где его тут же и переехала черепаха, которая в виду своей тяжеловесности не смогла сразу остановиться или свернуть в сторону. И как не пытался Вова избежать столкновения, как не тянул он из всех сил поводья, ни чего не помогло – Тора со всего размаху припечатала медведя к земле. И тот стал плоским как блин.

Подоспевшие охотники озадаченно осмотрели плоского медведя, после чего поздравили Гран-Градуса с великолепным трофеем, и вручили ему этого самого плоского медведя на память. Все равно для дальнейшей охоты он больше не годился.

– Хоть у нас и не так уж много медведей, чтобы их пришмекивать черепахами, проворчал себе под нос Виргеум, – ну да ладно уж, дело сделано. Забирайте его себе на память, не пропадать же добру. (В душе он был даже рад, что все так закончилось, и ему уже больше не нужно будет ходить каждый год на эту чертову охоту).

Только Гран-Градусу такой медведь и даром был не нужен. Скептически оглядев плоский трофей со всех сторон, первый       советник хотел было закинуть его куда подальше в кусты, но тут случилось неожиданное.

Ни когда не дававший бесплатных советов Али ибн Лура вдруг встрепенулся, и буркнул себе под нос:

– Не стоит!

Охотники дружно зааплодировали Али ибн Луре, впервые в жизни совершившему альтруистский поступок.

Таким образом, охота неожиданно для всех закончилась на удивление удачно. Недовольным остался один лишь Виргеум, который столько раз задавал своему придворному мудрецу всевозможные вопросы но ни разу не получил на них хоть какого-нибудь мало–мальски вразумительного ответа. А тут этому выскочки и медведь достался и бесплатный совет, – все сразу. Но, не смотря на все свое недовольство, король вынужден был аплодировать и улыбаться вместе со всеми. Ведь рядом с ним стояла его жена – Киса де Мура, которая не любила, чтобы кто-либо еще, помимо нее самой, капризничал и дурил.

– Друзья, прошу всех в тюрьму, предложил тут Горох. – Это дело надобно обмыть. И охотники всей гурьбой направились в тюрьму.

3.15.5.

Заметив приближающуюся к ним толпу охотников, Грифусс с присущей ему прямотой принялся орать в рупор, прямо с крепостной стены, о том, что «свободных мест в тюрьме нет, и в ближайшем будущем не предвидится».

– Да не ори ты так, осадил палача Шампиньон, – это же свои.

– Свои в такую погоду дома сидят, у камина греются, недовольно пробурчал Грифусс, все же открывая перед охотниками тюремные ворота. Заметив среди них короля с королевой, он уже ни чему не удивился, только печально заметил:

– И вы туда же, Ваши Величества…

Потом опомнившись, он тут же «настучал» Гороху на баронов, что те, дескать, ловят и незаконно удерживают в тюрьме посторонних лиц.

– То есть как это посторонних лиц, изумился Горох, – их, что много что – ли?

– Пока их может быть и не очень много, смутился Грифусс, – но ведь со временем, когда они начнут размножаться…

– Епископам размножаться не положено, грубо перебил начальника тюрьмы Шампиньон. – Да и не с кем ему там размножаться.

– Сейчас может и не с кем, а…

– Тихо, тихо, закричал тут царь Горох, – не ссорьтесь друзья мои. И выпустите же, наконец, его преосвященство. Вам, что ловить больше не кого?

– Вот так всегда, взмахнул руками, до этого не вступавший в разговор, Батон. – Воюешь, воюешь себе, из кожи вон лезешь, а потом – бац, и… – И, всё. И всё это оказывается абсолютно напрасно! Пап, я правильно возмущаюсь? Как настоящий барон?

– Не совсем так, сынок. Настоящий барон вообще не возмущается. Ведь настоящий барон живет так, как ему нравится, и у него просто не бывает поводов для возмущения. Что же касается попа, то ему и впрямь тут делать нечего, пусть лучше работать идет.

К чести Епископа нужно отметить, что он вполне достойно перенес свое пленение. Когда его, наконец, развязали, и выпустили из камеры, он не стал жаловаться, кричать, или топать ногами. Нет, он лишь посмотрел на всех с немой укоризной, и принялся, как ни в чем не бывало, отряхивать сутану от тюремной пыли. Внешний вид Епископа оставлял желать лучшего, – некогда парадная ряса была разорвана в нескольких местах, волосы всклочены и под правым глазом виднелся огромный иссини – фиолетовый синяк.

– Ну, всё, – не видать нам теперь тюрьмы как своих ушей, огорчился Гран-Градус.

– Ну, это как сказать, пробурчал Епископ. – Тьфу ты, я тут совсем с вами запутался.

– Ваше высокопреосвященство, не судите их строго, вступился за баронов Гран-Градус. – Они это не со зла.

– Конечно, не со зла, пробурчал себе под нос Батон. – Было бы со зла, – он бы так легко не отделался.

– «На войне – как на войне», добавил со своей стороны Шампиньон.

Епископ искоса посмотрел на баронов, и вновь ни чего на это не ответил. Такое необычно тихое поведение Епископа объяснялось тем, что тот, сидя в камере, трезво рассудил, что уж лучше ему здесь немного посидеть, чем встречаться один на один с диким зверем в лесу.

Тут, вспомнив про свои прямые обязанности по сбору информации, (а ведь именно для этого он якобы и сиганул в тюрьму), Епископ обратился ко всем присутствующим со своим традиционным теперь уже вопросом:

– Есть у кого-нибудь, какие ни будь жалобы, просьбы, предложения?

– У меня есть, встрепенулся Грифусс, – у меня есть жалоба, Ваше Высокопреосвященство. Это что же получается, раньше все было нормально, все тюрьму за версту стороной обходили. А сейчас все словно сбесились, затараторил палач, высказывая все, что накопилось у него на душе. – Толпами валят, словно здесь медом намазано.

– Много текста, перебил палача Епископ, – говори короче.

– Это не тюрьма, это проходной двор какой-то, не унимался Грифусс, – все лезут сюда, кто не попадя. Вы вот и сами…. того … тоже… Палач испуганно замолк, поняв, что затронул больную для Епископа тему, но было уже поздно.

– Проходной двор говоришь, не на шутку разозлился Епископ. – Все лезут, говоришь, а кто в камеру всех подряд без разбору запирает, уж не ты ли?

– Да у меня должность такая…

– Цыц, вертихвостка тюремная. На-ка вот – выпей, и дело с концом, протянул Епископ тюремщику небольшую фляжку со своим чудодейственным бальзамом.

– Ваше высокопросвященство, пощадите, я больше так не буду, взмолился Грифусс, падая перед монахом на колени.

– Пей, давай, нечего здесь нюни распускать, приказал Виргеум. – Хоть ты этого и не заслужил, конечно же, но все равно – пей.

– Пей, пей, заорали остальные охотники.

– Вот вы как, все на одного… Я сразу вас всех раскусил… болтали тут о возвышенном… – А у самих одно на уме – конкурентов устраняете…

– Ну, ладно, решился Грифусс, – если вы все этого хотите – я выпью. Только своего… – Не привык, знаете ли, чужим инструментом пользоваться.… И начальник тюрьмы, с трудом поднявшись с колен, достал из кармана своего сюртука маленький хрустальный флакончик, на котором крупными красными буквами было написано – «ОСТОРОЖНО! ЯД».

– Ну, ну, не балуй, прикрикнул тут на палача Епископ, одновременно с этим отбирая у того флакончик с ядом. Он давно уже подумывал о том, что неплохо было бы иметь у себя под рукой такой вот флакончик с ядом. Так, на всякий случай, в жизни ведь всякое может случиться. Бывает, что против иных врагов и ракетная установка не всегда помогает, а вот яд действует быстро и безотказно. Спрятав яд в карман (от греха подальше), Епископ вновь протянул Грифуссу фляжку со своим бальзамом.

– Испей сего напитка, неразумный брат наш, и – пусть разум твой освободится.

Грифусс на этот раз спорить с ним не стал, и, зажмурившись, сделал несколько крупных глотков из монашеской бутыли. После чего, отойдя в сторонку, он лег под ближайший к нему куст ракиты, закрыл глаза, и приготовился к смерти.

– Ничего, ничего, успокоил всех присутствующих священник, – палачу полезно иногда подумать о смерти. Ну, а мне, господа, с вашего соизволения, разрешите откланяться. Работа, как говориться, не ждет. Материал нашей комиссией собран большой… не побоюсь этого слова – всеобъемлющий материал… Епископ с нежностью оглядел свою черепаху, доверху забитую всевозможными съестными припасами, оружием, хозяйственным инвентарем и другими не менее замечательными вещами, прикарманенными им во время этой экспедиции. Даже те мушкеты, что охотники получили на время охоты Епископ возвращать ни кому не собирался. В крайнем случае, он всегда мог сослаться на то, что мушкеты эти временно конфискованы в качестве вещественных доказательств. Так, что, от всей этой инспекции Епископ в накладе не остался, по крайне мере с материальной стороны.

– Осталось дело за малым – все это переработать. Но это дело я не доверю ни кому. Лично сам все изучу, переработаю, в смысле – обработаю, и…

И тут на глаза Епископу попался большой зазубренный топор, воткнутый в старую дубовую колоду. Плаха эта, с воткнутым в нее топором издавна была неким своеобразным символом бугорландской тюрьмы. Символом и только. Голов на ней не рубили уже лет двести. Епископ всего этого не знал, а впрочем, если бы и знал, это вряд ли бы его остановило. Уж больно приглянулся епископу этот топор. Тем более что ему нужно было как-то материально компенсировать свое сидение в тюрьме. С большим трудом, отодрав топор от плахи, монах сильно размахнулся, и с первой же попытки закинул его на борт черепахи, в то время как владелец этого самого топора – Грифусс лежал себе под ракитой, не живой ни мертвый.

– Ну, вот и все, господа, заметил тем временем Епископ, удовлетворенно потирая руки. – С таким собранным материалом можно и… – Прощайте, господа, не поминайте лихом. Мы с вами неплохо повеселились, а это в наше время, не так уж и мало. После чего с трудом вскарабкавшись на черепаху, Епископ направил свое единственное в мире передвижное епископство в дальние районы Бугорландии, подальше от людских глаз.

Остальные же охотники тоже поспешили разъехаться по своим квартирам, пока деятельная Киса де Мура еще чего-нибудь не придумала для всеобщего веселья.