Террористическая война против империи. Из архивов царского правительства

А представьте, что началось бы в регионе, согласись центральная власть на создание Закавказской республики с широкой автономией и особым парламентом? Ясно, что Южный Кавказ оказался бы в руках дашнакских боевиков, и дальнейшая история это показала со всей определенностью.

Глава 5. Террор и Русско-японская война

Терроризм в Российской империи активизировался в период Русско-японской войны. Данное обстоятельство является ключевым для понимания хода войны с Японией. По сути, боевые действия шли не только на внешнем («японском»), но и внутреннем фронте.

Неудачный исход Русско-японской войны максимально широко растиражирован как «доказательство» «бездарности и отсталости царизма» в деле ведения современной войны. Подспудно этот тезис используют и для оправдания свержения государственного строя в 1917 году. Мысль понятна: раз «царизм» был столь плох, то его и «следовало» свергнуть. Причем фактор террора обычно преуменьшают. Поэтому мы считаем необходимым остановиться подробнее на событиях Русско-японской войны и показать, что именно террористическая война и лишила Россию победы.

Началом «революции» принято считать 9 января (22 января по новому стилю) 1905 года, когда в Санкт-Петербурге произошло так называемое «Кровавое воскресенье» – силовой разгон демонстрации, окончившийся человеческими жертвами.

Расхожие представления о тех событиях и сейчас сводятся к схеме, широко растиражированной в советские времена. Суть ее в том, что находившийся в тупике монархический режим расстрелял мирное шествие рабочих, возглавляемых священником Гапоном. Причем митингующие вовсе и не требовали смены государственной власти, а вышли на улицы для того, чтобы вручить царю петицию о своих нуждах. Но утратившая адекватность власть устроила бойню, и тем самым наивные представления народа о добром царе были развеяны. Рабочие поняли, что за свои права надо бороться с оружием в руках.

Такова пропагандистская схема, а что реально? А реально то, что многие люди упорно отказываются делать очевидные выводы из событий, которые происходят прямо на их глазах. Посмотрите на украинский «Майдан». Там тоже была «мирная демонстрация», всего лишь требовавшая евроассоциации, там тоже были «студенты», там тоже говорилось о «свободе», а закончилось свержением власти и гражданской войной.

Что предшествовало «Майдану» в Петербурге?

Осенью 1904 года в Париже состоялась конференции «оппозиционных», то есть антигосударственных, партий. В ней приняло участие несколько организаций: социал-революционеры, русские конституционалисты («Освобождение»), польские социалисты, Латышская социал-демократическая рабочая партия, грузинские социал-революционные федералисты, Польская Лига народов, Финляндская партия активного сопротивления, «Дашнакцутюн», – и на съезде была сформулирована стратегическая задача – свержение монархии в России[107 - Киракосян Н. Б. История партии «Дашнакцутюн» с 1890 г. по 1907 г.: дис. … канд. ист. наук. М., 1999. С. 112.].

Участник конференции Павел Милюков оставил красноречивые воспоминания об этом событии:

«Съезд открылся 30 сентября и закончился 9 октября (старого стиля). Я участвовал в нем под псевдонимом Александрова, что и было потом раскрыто Столыпиным в Государственной думе на основании донесений Ратаева, по показаниям присутствовавшего на съезде Азефа.

Струве, вероятно, знал больше, чем я, о происхождении этого съезда. Я мог заметить только, что около съезда особенно хлопочет финляндец Конни Циллиакус и что он выступает в качестве члена новой финляндской партии активистов. Я видел также, что особенно был выдвинут на съезде польский вопрос.

По обоим вопросам Струве, видимо, ангажировался. До тех пор мы считали, что финляндцы ведут борьбу в строго конституционных рамках, и “патриарх” этого движения, Мехелин, как раз находился тут же, в Париже, где я с ним и познакомился. Мы уже приняли в России формулу этого широкого течения: “Отмена всех мер, нарушивших конституционные права Финляндии”.

Что касается поляков, представленных на съезде двумя партиями, национальной и социалистической, – наши отношения с ними по вопросу о польской автономии начались несколько позже, при посредстве А. Р. Ледницкого, популярного в Москве адвоката. Не думаю, что в 1904 г. была уже выработана какая-нибудь формула польской автономии. На съезде Струве и другие наши делегаты шли дальше меня в этом вопросе. Мое упорное сопротивление затянуло прения на целых полтора заседания и привело к тому, что никакой формулы, приемлемой для обеих сторон, выработано не было. Помню, после прений ко мне подошел коренастый поляк с умным взглядом глаз и с энергичным выражением лица и сказал мне: “Очень рад познакомиться с русским человеком, который наконец в первый раз не обещает нам всего, чего мы требуем”. Это был Дмовский.

Закулисная сторона съезда стала мне известна гораздо позднее из книги Циллиакуса о “Революции и контрреволюции в России и Финляндии”. По своему происхождению этот съезд должен был носить чисто пораженческий характер. Мысль о съезде явилась у поляков на амстердамском социалистическом съезде; прямая цель была при этом воспользоваться войной с Японией для ослабления самодержавия; Циллиакус снабдил оружием польских социалистов. Он же и ввел на съезд Азефа и, несомненно, участвовал в качестве “активиста” в попытке осуществить, по его же словам, “глупейший и фантастичнейший, но тогда казавшийся осуществимым” план ввезти в Петербург морем оружие в момент, когда там начнется восстание. План этот действительно закончился добровольным взрывом зафрахтованного для этой цели английского парохода “Джон Графтон”, застрявшего в финляндских шхерах. Деньги, которые были нужны для пораженческих мероприятий, были получены Циллиакусом, целиком или отчасти, через японского полковника Акаши с определенной целью закупить оружие для поднятия восстаний в Петербурге и на Кавказе, – и Азеф должен был быть об этом осведомлен.

Я не знал также и о том, что по окончании нашего съезда “оппозиционных и революционных групп” вместе состоялся второй съезд – одних революционных партий. На нем были намечены революционные выступления на 1905 год, включая террор. Полиция и реакционные партии пытались смешать оба съезда и приписать нам решение второго. Но уже Циллиакус возражал против этого смешения – по понятной причине: именно второй съезд принял нужные ему решения, тогда как первый держался в пределах, диктуемых наиболее умеренной из представленных в нем партий, то есть нашей»[108 - Милюков П. Н. Воспоминания. М.: ПРОЗАиК, 2017. С. 219–221.].

24 декабря 1904 года происходит демонстрация в Радоме, во время которой убивают полковника Булатова, 28 декабря в Шуше убит глава городской полиции, там же 1 января 1905 года убит податной инспектор Щербаков, 5 января в Балаханах – покушение на екатеринославского полицмейстера, а в Ченстохове прошли уличные беспорядки. 14 января 1905 года взорван дом губернатора Смоленска, на следующий день в Москве – покушение на генерала Трепова, 16 января – забастовка на столичном Путиловском заводе.

Гапон впоследствии оставил мемуары, в которых писал:

«…Мы решили, что если в течение двух дней требования наши не будут удовлетворены, распространить стачку на Франко-русский судостроительный и Семянниковский заводы, на которых насчитывалось 14 тыс. рабочих. Я избрал именно эти заводы, потому что знал, что как раз в это время они выполняли весьма серьезные заказы для нужд войны.

…Я пригласил вожаков революционной партии присоединиться к нам и поддержать забастовку, сознавая, что в данную минуту всякая помощь, откуда бы она ни шла, была хороша»[109 - Гапон Г. А. История моей жизни. М.: КНИГА, 1990. С. 30.].

19 января – возможное покушение на самого Николая II. Обстоятельства этого темного дела таковы. Царь участвовал в обряде водосвятия, который проводился на льду Невы перед Зимним дворцом. По «недосмотру» артиллеристов пушка, которая должна была салютовать царю, выстрелила боевой картечью, которая попала в палатку царя, ранила городового, выбила несколько стекол в Зимнем дворце, причем осколок стекла ранил адмирала Авелана.

В разных городах идут многочисленные митинги. В столице 20 января всеобщая забастовка рабочих.

21 января, буквально за день до шествия рабочих Санкт-Петербурга, общественные деятели обращаются к властям с просьбой предотвратить кровопролитие. О чем это говорит? Да о том, что все прекрасно понимали: обстановка накалились до предела, и страна находится на пороге большой крови. В тот же день появляется знаменитое обращение РСДРП к петербургским рабочим.

В прокламации говорится следующее: «Да здравствует вооруженное восстание народа! Да здравствует революция!» И вот настало 22 января. Если внимательно прочитать воспоминания самого Гапона, то становится ясно, какую «мирную акцию» он готовил.

Вот, пожалуйста:

«– Прямо идти к Нарвской заставе или окольными путями? – спросили меня. – Прямо к заставе, мужайтесь, или смерть, или свобода, – крикнул я. В ответ раздалось громовое “ура”. Процессия двигалась под мощное пение “Спаси, Господи, люди твоя”, причем когда доходило до слов “императору нашему Николаю Александровичу”, то представители социалистических партий неуместно заменяли их словами “спаси Георгия Аполлоновича”, а другие повторяли: “Смерть или свобода”. Процессия шла сплошной массой. Впереди меня шли мои два телохранителя…»[110 - Там же. С. 35.].

В качестве «доказательства» мирного характера демонстрации нередко приводят тот факт, что люди шли, держа иконы. Но обратите внимание на очередное признание Гапона:

«…я подумал, что хорошо было бы придать всей демонстрации религиозный характер, и немедленно послал нескольких рабочих в ближайшую церковь за хоругвями и образами, но там отказались дать нам их. Тогда я послал 100 человек взять их силой, и через несколько минут они принесли их»[111 - Там же. С. 35.].

Называя вещи своими именами: подручные Гапона ограбили церковь. Что это, если не откровенный цинизм провокаторов?

Общий сбор планировался на Дворцовой площади. Там было бы озвучено требование к царю принять «депутацию» главе с Гапоном. Николаю предлагалось сразу же подписать закон о всеобщей амнистии (то есть выпустить государственных преступников на свободу) и закон о созыве Земского собора (то есть создать иной центр власти в стране). Если царь не соглашался, Гапон должен был подать знак митингующим начать вооруженное восстание.

«Майдан» не напоминает? Нет?

Представители власти заявили, что царя нет в столице и он никого не примет. Тем не менее толпа пошла «вручать петицию». Кому? Куда? Уже из одного этого факта понятно, каковы были реальные намерения организаторов действа. Провокация с целью дискредитации монархии и разжигания революции – вот что было у них на уме.

В разных районах Петербурга собирались толпы «майданщиков». Войска попытались их рассеять. Не тут-то было – «безоружные», «мирные» демонстранты начали отстреливаться, отбирали оружие у городовых и офицеров, разгромили оружейную мастерскую, построили баррикаду.

Войска, прежде чем применять силу, неоднократно предлагали людям спокойно разойтись. Ничего не помогало, и в конце концов на Дворцовой площади собрался митинг из нескольких тысяч человек. Их попытались оттеснить, не стреляя. И снова – толпа, постепенно увеличивающаяся в размерах, взяла верх.

Солдат и полицейских избивали, закидывали камнями, палками, кусками льда. Весь день в разных районах Петербурга происходили ожесточенные столкновения, и массовые беспорядки удалось подавить только благодаря крутым мерам, а проще говоря, стрельбе.

Иностранная пресса стала распространять нелепые фантазии о тысячах убитых в России, хотя полиция провела подсчет жертв для доклада Николаю и выяснилось, что погибло 130 человек.

Поразительно, но даже сейчас Николая называют «Кровавым», что не мешает в это же самое время называть его и «безвольной тряпкой». Как кровавый деспот одновременно может быть тряпкой, объяснить совсем не просто, если вообще возможно. А вот для пропаганды каждое лыко идет в строку: не расстрелял революционеров – значит, размазня и трус, расстрелял – кровавый тиран. А ведь кровь целиком и полностью лежит на тех, кто использовал рабочих для провокации.

Нигде и никогда майданы не приводили к заявленным целям. Всегда результатом были войны, теракты, беззакония, управленческий хаос и так далее. В случае России начала XX века результатом начавшейся террористической войны стало подписание невыгодного мира с Японией.

Однако антигосударственная мифология об этом периоде наплодила множество обвинений по адресу государственной власти, вольно или невольно уводя вопрос роли терроризма в тень.

Нередко говорят, что поражения на фронте Русско-японской войны подточили и без того «прогнивший царизм», придав ускорение набиравшему обороты процессу «народного возмущения», вылившегося в революцию 1905 года. Однако революция началась до Мукденского сражения, за четыре месяца до Цусимского сражения и за семь месяцев до подписания мирного договора. То есть до конца войны было еще далеко, ни о каком поражении речь еще не шла, и тем не менее по всей стране начинаются забастовки, а затем разворачивается настоящая террористическая война.

Мало того, до сих пор можно услышать тезис о том, что Россия якобы сама и спровоцировала войну с Японией из-за лесных концессий на границе Китая и Кореи. В оборот крепко вошло выражение «безобразовская клика» по имени офицера Александра Михайловича Безобразова, предложившего идею проникновения России в Корею. Мол, целая группа «реакционеров-безобразовцев», включая, между прочим, великого князя Александра Михайловича, решила дорваться до корейского леса, оказывала влияние на Николая II, подталкивала царя к авантюристической политике на Дальнем Востоке, а в результате мы получили войну с Японией.

Иными словами, Россия располагает колоссальными запасами леса (до сих пор экспортируем), неосвоенными землями, невероятным количеством всевозможных минеральных ресурсов, а наш высший истеблишмент лезет из кожи вон ради копеечных лесозаготовок в Корее. Перед нами форменный театр абсурда. Между тем очевидно, что цели у великой империи соответствовали ее колоссальной мощи, и настоящие причины Русско-японской войны куда серьезнее.

Все интересующиеся периодом царствования Николая II наверняка встречали следующий тип рассуждений: «Зачем царь полез в Южную Маньчжурию? Не лез бы – не получил бы войну с Японией». Дальше следует целый ворох стандартных воплей про «клику Безобразова», «позорное поражение», «предателя Стесселя», «царя-дурака, Стесселя помиловавшего», «негодный флот» и т. д. и т. п.

Пришло время взяться за основу, за ту почву, на которой вся эта ахинея выросла. Имеется в виду вопрос-обвинение: «Зачем России понадобилось распространять свое влияние на территории Китая?» За тем, чтобы встретиться с Японией в Южной Маньчжурии, а не на Амуре. За тем, чтобы воевать с японской армией у Порт-Артура, а не под Владивостоком или Хабаровском.

В те годы в дипломатических и военных кругах России это понимали как банальность. Так, например, министр финансов Коковцов в письме министру иностранных дел Ламздорфу в июне 1905 года, говоря о причинах войны, отмечает, что «…они заключались главным образом в опасении нападения Японии после ее утверждения на азиатском материке и вообще враждебных действий последней по отношению к России. Стремление наше воспрепятствовать Японии стать твердой ногой на материке Азии было основано именно на этом опасении. Отсюда – вытеснение нами Японии после победы ее над Китаем завоеванного ею Ляодунского полуострова, преждевременный захват Порт-Артура, неудачное устройство, под видом лесной концессии, заслона в Северной Корее и т. п.»[112 - Красный архив. 1924. № 6 (6). С. 15.].

Как видите, все логично и очевидно, но так называемая «общественность» захлебывалась от негодования (хорошо оплаченного) по поводу «клики Безобразова», «прибылей князей от лесозаготовок на реке Ялу» и т. п.

Давайте вспомним исторический контекст событий. Во второй половине XIX века Япония резко усилилась, и неудивительно, что свою недавно обретенную мощь она захотела конвертировать в политические, территориальные и ресурсные приобретения. В таких условиях объектами японской экспансии, очевидно, становились Китай и Корея как наиболее близкие и слабые соседи. В 1894 году началась японо-китайская война, завершившаяся подписанием Симоносекского договора 1895 года, по которому Япония получала контрибуцию, Тайвань, архипелаг Пэнху и Ляодунский полуостров. Великие державы внимательно следили за этими событиями, и весной 1895 года в МИД России прошло Особое совещание, посвященное последствиям войны. В обсуждении участвовали министр иностранных дел нашей страны Лобанов-Ростовский, начальник флота и морского ведомства великий князь Алексей Александрович, военный министр Ванновский, министр финансов Витте и другие высокопоставленные лица. Лобанов-Ростовский тогда прямо сказал, что война направлена не столько против Китая, сколько против России[113 - Глушков В. В., Черевко К. Е. Русско-японская война 1904–1905 гг. в документах внешнеполитического ведомства России: факты и комментарии. М.: ИДЭЛ, 2006. С. 13.]. Заняв Южную Маньчжурию, японцы не остановятся на этом, а, несомненно, будут развивать свою колонизацию далее.

Вскоре Германия, Россия и Франция заставили Японию отказаться от Ляодунского полуострова. В 1897 году Германия заняла китайский порт Циндао и разместила там свою Восточно-азиатскую крейсерную эскадру и к тому же превратила в зону своего влияния провинцию Шаньдун. Из-за Циндао между Петербургом и Берлином возник конфликт. Русская эскадра даже получила приказ отправиться в этот порт, как только там появятся корабли Германии[114 - История дипломатии. Л.: Государственное изд-во политической литературы, 1945. С. 125.]. Впрочем, вопрос удалось уладить компромиссным решением, в результате которого Россия получила Порт-Артур, а Петербург признал германские интересы в Циндао.

В свою очередь, англичане арендовали у Китая Вейхай-вей, оборудовали там свою морскую базу, утвердились в бассейне Янцзы и провинции Шанси. Напомню, что Гонконг к тому времени уже полвека как принадлежал Великобритании. Почему-то ни британцев, ни немцев не обвиняют в авантюристических действиях, а Россия, видите ли, вела «безответственную политику», когда добилась от Китая аренды Ляодунского полуострова.

А что же Япония? Она отнюдь не смирилась с тем, что результаты ее победы над Китаем оказались гораздо скромнее, чем предполагал Симоносекский договор.