Откровение в Галисии

– Здесь не о чем думать! Альваро скрывал, кто он на самом деле и чем занимается. Я пятнадцать лет прожил с человеком, которого не знаю; я ведь даже не подозревал, что у него есть близкие. А тут еще и наследство, которого я не заслуживаю и которое мне не нужно… Я принял решение и не собираюсь менять свое мнение!

Гриньян продолжал нарочито спокойно пить кофе, не отрывая глаз от чашки. Мануэль оглянулся вокруг: немногочисленные посетители кафе явно делали вид, будто ничего не слышали. А он и не заметил, что почти кричал.

* * *

Писатель ехал на своем «БМВ» за «Ауди» юриста – сначала сорок минут по автостраде, затем еще пятнадцать по жилой зоне. Прогноз погоды обещал дождь, и небо было затянуто плотным слоем облаков, едва пропускающих солнечный свет, из-за чего краски природы стали приглушенными. Городок оказался небольшим. По обеим сторонам дороги и вдоль железнодорожных путей простирались сельскохозяйственные угодья с амбарами на задворках. Автомобили свернули с шоссе, и постройки теперь попадались реже, а вокруг раскинулись изумрудно-зеленые поля, огороженные древними каменными стенами и настолько живописными заборами, что привлекли бы внимание любого фотографа. Мануэль завороженно разглядывал небольшую группу ухоженных деревьев. Их листья отливали серебром, и писатель решил, что это, должно быть, эвкалипты. Темные кусты дрока с ярко-желтыми цветами прекрасно оттеняли розовые заросли вереска, окаймлявшего дорогу. Гриньян свернул направо, по направлению к лесу, проехал метров сто и остановился перед массивными, широко распахнутыми коваными воротами. Писатель припарковался рядом с «Ауди», вышел и направился к юристу, который ожидал его у входа. Адольфо не мог скрыть своего воодушевления.

– Мы могли заехать внутрь на автомобилях, – объяснил Гриньян. – Но мне хотелось, чтобы вы в полной мере оценили великолепие этого места.

Грунтовая дорога была окаймлена вековыми деревьями и усыпана хвоей. Повсюду валялись похожие на розы раскрывшиеся шишки. Пологий спуск вел к поляне, где взгляду открывался аккуратно постриженный газон и одноэтажное каменное строение с полукруглыми арками и великолепными дверями.

Мануэль повернулся к юристу, который наблюдал за его реакцией.

– Потрясающе красивый дом.

Гриньян довольно улыбнулся.

– Так и есть, но это всего лишь хозяйственная постройка. А дальше – конюшни. Сам дом вон там. – Адольфо указал направо. – Сеньор Ортигоса, вы в родовом имении Ас Грилейрас, резиденции всех, кто носил титул маркиза де Санто Томе начиная с седьмого века. Как раз здесь и родился ваш супруг.

Прямоугольное здание по размерам было втрое больше хозяйственной постройки. Стены из светло-коричневого камня, маленькие окна утопают в глубоких нишах. Дом располагался на вершине невысокого холма, возвышаясь над округой, а позади простиралась обширная долина. Перед фасадом раскинулась маленькая рощица из старых оливковых деревьев, частично загораживая здание, но писатель был уверен, что с верхних этажей открывается прекрасный вид на окрестности. Входную группу, выполненную в ватиканском стиле, украшали кованые фонари и каменные кадки с растениями, перемежаясь с живой изгородью из блестящих зеленых листьев и белых цветов – настолько ароматных, что их запах чувствовался даже у ворот.

– Это гардении. Родовое имение Ас Грилейрас может похвастаться самой богатой коллекцией этих цветов в Европе, если не во всем мире. Катарина, жена Сантьяго, стала экспертом в этой области. Она занялась разведением после свадьбы и даже получала премии на разных престижных выставках. У пруда есть оранжерея, там выращивают некоторые удивительные гибридные сорта. Если хотите, мы туда попозже наведаемся.

Мануэль подошел к живой изгороди, желая полюбоваться блестящими листьями и нежными кремовыми цветами растений, дотронулся до лепестков, провел пальцем по толстому стеблю, взял бутон в ладони и вдохнул аромат, такой насыщенный, что, казалось, тот сочится сквозь руки. Объяснения Гриньяна, толпа родственников и наследников и их высокомерное отношение к людям другого класса – все это казалось писателю чужим и враждебным и заставляло чувствовать стыд и унижение, провоцируя на то, чтобы сбежать подальше. Он не задержится ни на минуту после похорон, хоть и не получил ответы на все вопросы. Не желая демонстрировать свое негативное отношение дружелюбно настроенному юристу, Мануэль спросил:

– Что означает «Ас Грилейрас»? Похожим словом[7 - Исп. grillera; «Ас Грилейрас» пишется «As Grileiras».] называют места, где много сверчков.

– Да, но никакого отношения к этим насекомым название не имеет. Ас грилейрас, или, по-другому, эрбамейра, – волшебная трава с чудесными живительными свойствами. Растет по берегам озер и прудов, рядом с источниками. Название происходит от местного слова grilo, или grelo, что означает «побег», «росток».

Писатель сорвал нежный цветок, положил его в карман пиджака и последовал за Гриньяном.

– Кладбище примерно в двухстах метрах отсюда, рядом с церковью.

– В имении есть еще и церковь?

– Скорее часовня приличных размеров. Несколько месяцев назад молния ударила в деревенскую колокольню, и с позволения семейства де Давила жители какое-то время пользовались церковью родового имения, пока шли работы по восстановлению пострадавшего здания. Приходский священник был доволен. Помимо воскресных служб, он проводил ежедневные мессы, на которые собиралось немало людей – полагаю, ими руководило желание побывать во владениях маркиза. Многие хотят прикоснуться ко всему этому.

– К чему?

– Религиозные обряды всегда были так или иначе связаны с классовой сегрегацией. Маркизы де Санто Томе веками владели этими землями. Половина местных жителей в разное время работала на них и до сих пор сохраняет ощущение, что находится под феодальной защитой. Для них прийти сюда – значит воздать дань уважения.

– Тем, кому это не нужно.

– Я бы так не сказал, – не согласился Гриньян. – Испанские аристократы, за исключением нескольких человек, регулярно появляющихся на страницах желтой прессы, ведут весьма скромную жизнь. И все же многие стремятся завязать дружбу с представителями дворянских семей в погоне за их рекомендациями, спонсорской помощью, содействием в продвижении по службе.

Далеко не каждая деревня могла похвастаться храмом подобного размера. Обсаженная вековыми оливами аллея вела к идеально круглой площадке, где располагались церковь и кладбище. Вход в святилище был прямо напротив аллеи, но в здании имелась и боковая дверь с двумя узкими витражными окошками справа и слева и тремя крутыми ступенями.

Оливковые деревья почти не сдерживали ветра, который обдувал открытую с трех сторон церковь и засыпал аллею хвоей. Кладбище находилось позади храма. Мануэль насчитал около двадцати простых каменных крестов, возвышавшихся тут и там посреди аккуратно постриженной травы. Возле свежевырытой могилы зловеще высилась куча земли. Ни ограды, ни забора, да и зачем? Всем было известно, чьи это владения.

Значит, Альваро хотел, чтобы его похоронили здесь… Писатель не винил его. В конце концов, что он мог предложить взамен? Разве что поминальную службу в похоронном зале около автострады М-30 да место на переполненном мадридском кладбище Альмудена. Впрочем, они ни разу не обсуждали эту тему. Несмотря на бесспорную красоту окружающего пейзажа и скромное достоинство разрушающихся под воздействием природных сил каменных могил, от этого места веяло безысходностью. Хотя, наверное, так и должно быть. Писатель был вынужден признаться себе, что ожидал увидеть какой-нибудь уродливый семейный склеп.

– Семья Альваро – рьяные католики и, как и другие представители аристократии, связывают смерть с простотой и аскетизмом в противовес той роскоши, которой окружены при жизни, – объяснил юрист.

Они подошли ко входу в церковь. Снаружи уже собралась толпа – человек сто, не меньше. Люди перешептывались, кутаясь в темные куртки, чтобы защититься от утренней прохлады. Многие обернулись, чтобы посмотреть на них, но никто не приближался. Доваль, помощник Гриньяна, укрывшийся за стеной от порывов холодного ветра, подошел поздороваться. Только теперь Мануэль заметил, что его спутники одеты в безупречно сшитые черные костюмы. Писатель в синем пиджаке и мятой рубашке выделялся на фоне остальных, и собравшиеся рассматривали его с нездоровым любопытством, бросая неодобрительные взгляды. Адольфо успокаивающим жестом положил ему руку на плечо и повел ко входу.

– Народу собралось немного. Конечно, сейчас рано… – принялся объяснять юрист.

– То есть как «немного»? – Писатель не стал оглядываться, но прекрасно слышал за спиной гул толпы, которая, похоже, удвоилась в размере с момента их прибытия.

– Поскольку Альваро скончался внезапно, родственники решили, что будет достаточно скромной церемонии. В противном случае…

Мануэль грустно взглянул на Гриньяна. Тот отвел глаза, решив не развивать тему. Доваль поспешил сгладить неловкий момент:

– Мы можем зайти внутрь. Сейчас прибудут члены семьи… – Помощник тут же осознал допущенную ошибку и поправился: – Приношу свои извинения. Я хотел сказать, остальные члены семьи.

В церкви было полно народу. Если писатель до этого удивлялся, сколько человек ждет снаружи, то теперь понял, что они там только потому, что далеко не всем хватило места. Уставший и растерянный, Мануэль смотрел под ноги. Юрист уверенно вел его по центральному проходу к алтарю, за что Ортигоса был благодарен. Рядом послышались горестные рыдания, и писатель с удивлением увидел группу стенающих и поддерживающих друг друга женщин. Сводчатый полоток церкви отражал и усиливал скорбный плач. Ошеломленный Мануэль не мог отвести глаз. Меньше всего он ожидал, что на похоронах Альваро кто-то будет заливаться слезами. Кто все эти люди? Почему они здесь? Казалось невероятным, что подобные церемонии еще существуют. Писателю несколько раз приходилось бывать на погребении, и обычно присутствовали лишь близкие родственники и человек двадцать друзей и знакомых покойного. Чаще всего организовывали скромную службу, не более того. К чему такой размах? Мануэль молча проклинал консервативные традиции этого региона, дикий обычай устраивать похороны в поместье, услужливость, которую одобрял Гриньян и которая смущала писателя. И в то же время он чувствовал, что благодаря этой толпе не ощущает себя одиноким, отверженным и обиженным.

С самого начала они с Альваро привыкли довольствоваться обществом друг друга и мало с кем общались. В период работы над книгой Ортигоса становился затворником, а после рекламных туров предпочитал отсиживаться дома, и круг знакомых, и так не слишком обширный, сузился еще больше. Друзья, конечно, были, но Мануэль запретил Мей сообщать им о случившемся. Он не хотел, чтобы кто-то видел его таким несчастным и униженным, а перспектива объяснять то, чего писатель и сам не мог понять, ужасала.

На скамьях, сжимая в руках отутюженные носовые платки, сидели мужчины. Словно старые собаки, они бросали печальные и затуманенные слезами взгляды на блестящий черный гроб. Радуясь, что тот закрыт, писатель, словно завороженный, оторвался от Гриньяна и подошел поближе. Вид полированного дерева и горестные стенания женщин будто ввели его в транс. Мануэль протянул руку и погладил лакированную поверхность. И в этот момент по залу пронесся шепот, заглушая и жутковатые завывания, и тихие всхлипывания: в церковь вошли родственники Альваро.

Писатель осмотрелся: только две передние скамьи были свободны. Он сел справа. Неожиданно наступила тишина. Ортигоса оглянулся и увидел, как вдовствующая маркиза, одетая в траурный наряд и опирающаяся на руку сына, замерла на месте. Затем она что-то шепнула юристу. Тот быстро подошел к Мануэлю, наклонился и с упреком произнес:

– Вам не положено здесь сидеть. Эти места зарезервированы для родственников.

Писатель в смятении поднялся, сделал два шага по направлению к проходу, как будто собираясь сбежать, но чувство неловкости вдруг сменилось возмущением.

– Я и есть родственник. Если семейство Альваро держится особняком, это их дело. Человек, который лежит в гробу, – мой муж, и, если не ошибаюсь, даже скамья – моя собственность. Поэтому я не сдвинусь с места, а сеньоры могут сесть, где захотят.

Гриньян побледнел. Мануэль вернулся обратно; у него даже руки тряслись от ярости, и он сжал их, чтобы унять дрожь. Позади послышались перешептывания прихожан, а затем – шаги по направлению к пустым местам слева.

Во время службы Ортигоса даже головы не повернул в ту сторону. Отпевание длилось почти два часа. Священник, человек лет сорока, похоже, хорошо знал семью усопшего и, судя по неподдельно печальному виду, был лично знаком с Альваро. В церкви собралось непривычно много служителей более почтенного возраста, и держались они достаточно холодно. Писатель насчитал девять фигур, выстроившихся за алтарем почетным полукругом.

Мануэль не мог сосредоточиться на происходящем, чувствуя себя истощенным из-за злости и отношения родственников Альваро. Поднялись, сели. Снова поднялись, снова сели. В какой-то момент писатель заметил, что столпившиеся в проходе женщины пристально его разглядывают, и быстро опустил глаза, прячась в свою раковину, стараясь сдержать усиливающуюся боль, борясь с желанием встать и уйти…

Служба закончилась. Группа мужчин с мозолистыми руками и отутюженными носовыми платками подняла гроб и понесла на кладбище. К счастью, ветер несколько стих. Сквозь скучившиеся облака проглядывало солнце.

Пока все выходили из церкви, Гриньян шепнул Мануэлю:

– Я проинформировал маркиза о вашем решении.

Писатель кивнул, удивляясь, когда юрист успел все провернуть. Должно быть, во время службы. В конце концов, Адольфо сам признался, что семейство де Давила – самые важные его клиенты. Чтобы они и дальше продолжали пользоваться его услугами, следовало продемонстрировать свое проворство.

Ортигоса отстал, дав возможность остальным уйти вперед. Присутствующие сгрудились вокруг могилы, а Мануэль наблюдал за ними издалека, не желая подходить. Стычка в церкви оставила его без сил, и вступать в новые конфликты совершенно не хотелось.

В отличие от службы, погребение прошло быстро. Короткая молитва об усопшем – вот и всё. Из-за скопления людей писателю не было видно, как опустили гроб. Толпа начала рассеиваться. Служители должным образом выразили почтение родственникам, после чего направились в церковь – несомненно, чтобы снять свое облачение.

Чья-то ручка дотронулась до Мануэля, и он узнал малыша из переговорной. Писатель наклонился, собираясь заговорить с мальчиком, а тот обнял его за шею и поцеловал в щеку. Затем побежал к ожидавшей его поодаль матери, улыбнулся и зашагал в сторону особняка.