Кадет королевы и другие рассказы

Она была похожа на причудливые портреты красивых девушек, которые иногда можно увидеть, потому что она была божественна, совершенна, как мечта какого-нибудь энтузиаста или самое счастливое представление художника. Долгий вздох, вызванный восхищением, восторгом и болью от моей раны, вырвался у меня. Она была такой изысканно белокурой, нежной и бледной, среднего роста и хрупкой, но очаровательно округлой, с совершенными руками и чудесными золотистыми волосами, которые волнистой массой ниспадали на лоб и плечи и из-под которых выглядывало ее пикантное личико, как из шелкового гнездышка. Я никогда не забуду это лицо, и мне не позволят этого сделать, по крайней мере, пока длится жизнь, – добавил он со странным искажением черт, выражавшим скорее ужас, чем пыл. – Оно всегда перед моими глазами, во сне или наяву, запечатлено в моем сердце и в моем мозгу! Я попытался встать, но она успокоила или остановила меня ласковым жестом, как мать своего ребенка, в то время как ее яркие сияющие глаза мягко улыбались мне, возможно, больше с нежностью, чем любовью; в то время как во всем ее облике было много достоинства и уверенности в себе.

– Где я? – был мой первый вопрос.

– Со мной, – наивно ответила она, – разве этого недостаточно?

Я поцеловал ей руку и сказал:

– Пуля, я помню, сразила меня в месте захоронения на дороге в Салбро – странно!

– Почему странно?

– Я люблю бродить среди могил, когда бываю в задумчивом настроении.

– Среди могил, почему? – спросила она.

– Они выглядят такими мирными и тихими.

– Смеялась ли она над моей непривычной серьезностью, но такой странный огонек, казалось, заиграл в ее глазах, на зубах и на всем ее прекрасном лице? Я снова поцеловал ее руки, и она оставила их в моих. Обожание начало наполнять мое сердце и глаза и едва слышно слетать с моих губ; ибо необычайная красота девушки сбивала меня с толку и опьяняла; и, возможно, меня ободрил прошлый успех не в одном любовном романе. Она попыталась отдернуть руку, сказав:

– Не смотрите так; я знаю, как легкомысленно вы относитесь к любви другого человека.

– Вы о моей кузине Марии Луизе? О! Что из этого? Я никогда, никогда не любил до сих пор! – и, сняв с ее пальца кольцо, я надел на него свой прекрасный опал.

– И ты любишь меня? – прошептала она.

– Да, тысячу раз, да!

– Но ты солдат, к тому же раненый. Ах, если бы ты умер до того, как мы встретимся снова!

– Или, если ты умрешь раньше? – сказал я, смеясь.

– Умру? Я уже мертва для мира, но, живые или мертвые, наши души едины, и…

– Ни небеса, ни подземные силы теперь не разлучат нас! – воскликнул я, когда к искренности внезапной страсти, которую она внушила мне, начало примешиваться что-то мелодраматическое. Она была такой импульсивной, такой яркой и пылкой по сравнению с холодной, гордой и спокойной Марией Луизой. Я смело заключил ее в объятия; тогда ее великолепные глаза, казалось, наполнились тонким светом любви, в то время как в ее прикосновении и, более всего, в ее поцелуе был странный магнетический трепет.

– Карл, Карл! – вздохнула она.

– Что?! Ты знаешь мое имя? А твое?

– Тира. Но больше не спрашивай.

– Есть всего три слова, чтобы выразить охватившие меня эмоции: замешательство, опьянение, безумие. Я осыпал поцелуями ее прекрасные глаза, ее мягкие локоны, ее губы, которые наполовину встретились с моими, но избыток радости вместе с болью от моей раны начали одолевать меня; сон, растущее и дремотное оцепенение, с которым я тщетно боролся, овладело мной.. Я помню, как сжал ее маленькую крепкую ручку в своей, словно желая спасти себя от погружения в забытье, а потом – больше ничего, больше ничего!

Когда я снова пришел в сознание, я был один. Солнце вставало, но еще не взошло. Пейзаж, заросли, через которые мы продирались, казались темными, как глубочайший цвет индиго, на фоне янтарного неба на востоке; и последний свет убывающей луны все еще серебрил лужи и болота по краям озера Лангсе, где были восемь тысяч человек, павших во вчерашнем сражении, они лежали неподвижные. Мокрый от росы и крови, я приподнялся на локте и огляделся вокруг с таким изумлением, что у меня защемило сердце. Я снова был на кладбище, где меня сразила пуля; маленькая серая сова ухала и моргала в углублении осыпающейся стены. Была ли драпировка в комнате всего лишь плющом, который шелестел по ней? Там, где стоял освещенный буфет, была старая квадратная могила, где лежали мой меч и шапка из медвежьей шкуры!

Последние лучи убывающей луны пробирались сквозь руины на свежевырытую могилу – воображаемый диван, на котором я лежал, – усыпанную вчерашними цветами, а в изголовье ее стоял временный крест, увешанный белыми гирляндами и венками из бессмертников. Каким образом на моем пальце оказалось еще одно кольцо, но где же она, дарительница? О, что за опиумный сон или что за безумие это было?

Какое-то время я оставался совершенно сбитым с толку яркостью моего недавнего сна, ибо таковым я его считал. Но если это сон, то откуда у меня на пальце это странное кольцо с квадратным изумрудным камнем? А где было мое? Озадаченный этими мыслями, преисполненный удивления и сожаления о том, что красота, которую я видел, не имела реальности, я пробирался по призрачным обломкам поля битвы, ослабевший, охваченный лихорадкой и жаждой, пока в конце длинной липовой аллеи не нашел приют в величественном кирпичном особняке, который, как я узнал, принадлежал графу Идштедтскому, дворянину, в гостеприимство которого, поскольку он благоволил к голштинцам, я намеревался вторгаться как можно реже.

Однако он принял меня вежливо и доброжелательно. Я застал его в глубоком трауре, и, случайно узнав, что я был тем офицером, который остановил шеренгу стрелков, когда накануне проезжал похоронный кортеж, он искренне поблагодарил меня, добавив с глубоким вздохом, что это были похороны его единственной дочери.

– Кажется, половина моей жизни ушла с ней – моей потерянной дорогой! Она была такой милой, герр капитан, такой нежной и такой необыкновенно красивой, моя бедная Тира!

– Как вы сказали? – воскликнул я голосом, который звучал странно и неестественно, приподнимаясь с дивана, на который я бросился, чувствуя боль в сердце и слабость от потери крови.

– Тира, моя дочь, герр капитан, – ответил граф, слишком печальный, чтобы заметить мое волнение, потому что это было причудливое древнедатское имя, произнесенное в моем сне. – Смотрите, какого ребенка я потерял! – добавил он, отдергивая занавеску, закрывавшую портрет в полный рост, и, к моему растущему ужасу и изумлению, я увидел одетую в белое, точно такую, какой я видел ее в своем видении, белокурую девушку с массой волос. Золотистые волосы, прекрасные глаза и пикантная улыбка освещали ее черты даже на холсте, и я прирос к месту.

– Это кольцо, господин граф? – ахнул я.

– Он выпустил занавеску из рук, и теперь им овладело ужасное волнение, когда он чуть не сорвал драгоценный камень с моего пальца.

– Кольцо моей дочери! – воскликнул он. – Оно было похоронено вместе с ней вчера, ее могила была осквернена, осквернена вашими печально известными войсками.

Пока он говорил, мое зрение, казалось, затуманилось; головокружение заставило мои чувства пошатнуться, затем рука, нежная маленькая ручка прошлой ночью, с моим кольцом с опалом на безымянном пальце незаметно коснулась моей руки! Более того, поцелуй с дрожащих губ, которых я не мог видеть, был прижат к моим, когда я откинулся назад и потерял сознание! Остальная часть моей истории должна быть рассказана вкратце.

Моя служба в армии закончилась; моя нервная система была слишком сильно расшатана для дальнейшей военной службы. Возвращаясь домой, чтобы соединиться с Марией Луизой и обвенчаться с ней – союз с которой теперь был мне крайне противен, – я глубоко задумался о странном нарушении законов природы, вызванном моим приключением; или, возможно, о безумии, которое на меня нашло.

В тот день, когда я представился своей нареченной невесте и подошел, чтобы поприветствовать ее, я почувствовал, как чья-то рука, та же самая рука, мягко легла на мою. Вздрогнув и дрожа, я огляделся вокруг, но ничего не увидел. Пожатие было крепким. Я провел по нему другой рукой и почувствовал тонкие пальцы и изящное запястье, но я по-прежнему ничего не видел, а Мария Луиза наблюдала за моими движениями, моей бледностью, сомнениями и ужасом со спокойным, но холодным негодованием.

Я собирался заговорить, объяснить, сказать, сам не знаю что, когда поцелуй с губ, которых я не мог видеть, запечатал мои, и с криком, похожим на вопль, я вырвался от своих друзей и убежал.

Все считали меня сумасшедшим и с сочувствием говорили о моей раненой голове; и когда я выходил на улицу, люди смотрели на меня с любопытством, как на человека, над которым нависла какая-то злая судьба, как на человека, с которым случилось что-то ужасное, и мрачные мысли отбрасывали меня в тень. Мой рассказ может показаться невероятным, но этот сопровождающий, невидимый, но ощутимый, всегда рядом со мной, и если под влиянием какого-либо порыва, такого даже, как внезапное удовольствие от встречи с вами, я на мгновение забываю об этом, мягкое и нежное прикосновение женской руки напоминает мне о прошлом и преследует меня, как демон-хранитель – если можно так выразиться – правит моей судьбой.

Сейчас в жизни для меня нет удовольствий, а только ужасы. Печаль, сомнение, и вечный ужас подорвали корни существования; ибо дикий и неистовый страх перед тем, что может произойти в следующий момент, всегда живет в моем сердце, и когда приходит это прикосновение, моя душа, кажется, умирает внутри меня.

Вы знаете, что преследует меня сейчас – Боже, помоги мне! Боже, помоги мне! Вы бы сказали, что всего этого не понимаете. Еще меньше понимаю я, но во всех праздных или экстравагантных историях о привидениях, которые я читал, историях, которые когда-то были моей забавой и предметом насмешек из-за вульгарных суеверий или невежества, – так называемый сверхъестественный посетитель был виден глазу или слышен ухом, но призрак, дьявол, невидимая вещь, которая всегда находится рядом с Карлом Хольбергом, ощутима только на ощупь – это невидимая, но осязаемая субстанция призрака!

Он зашел так далеко, когда у него перехватило дыхание, он побагровел и, проведя дрожащими пальцами правой рукой по левой, примерно на дюйм выше нее, сказал:

– Это здесь, сейчас здесь, даже в вашем присутствии я чувствую ее руку на своей; пожатие крепкое и нежное, и она никогда не покинет меня, только вместе с жизнью!

И тогда этот когда-то веселый, сильный и отважный парень, ныне сломленный телом и духом, упал вперед, уткнув голову в колени, рыдая и теряя сознание.

Четыре месяца спустя, когда мы с друзьями охотились на медведей на Хаммерфесте, я прочитал в норвежской газете Афтенпостен, что Карл Хольберг застрелился в постели в канун Рождества.

История бомбардира

Очень немногим людям в этом мире повезло увидеть привидение или быть свидетелем того, что они видели его; но почти все мы встречались с кем-то еще, кто видел что-то странное или неземное. А теперь моя собственная небольшая история, из которой вы узнаете, что в свое время я не раз сталкивался с призраком или с тем, что, возможно, было хуже, чем может быть любой призрак.

В Рождество, предшествовавшее битве при Альме, я, Боб Твайфорд, был молодым бомбардиром Королевской артиллерии, кавалером ордена «За хорошее поведение», очень гордился этим и своей формой с желтыми кружевами и рядами медных пуговиц с девизом «Я люблю тебя и славу» и так далее, когда я поехал домой в месячный отпуск, чтобы навестить старую мать и всех моих друзей в нашей маленькой деревушке в Уэлд-оф-Кент.

Я так же был горд показать им, что благодаря единственному шеврону моя нога твердо стоит на первой ступеньке длинной лестницы продвижения по службе. Я был также счастлив, что было кому это показать – моей двоюродной сестре, малышке Бесси Лейборн, хотя она была теперь большой Бесси – моя возлюбленная и моя будущая жена, если меня повысят по службе или если я получу увольнение и займусь бизнесом с некоторыми деньгами, которых мы ожидали, деньгами, которые должны были прийти очень, очень скоро.

Не раз, в прекрасную пору осени, Бесси Лейборн была королевой сборщиков хмеля, и тогда я думал, что она выглядит яркой и прекрасной, как фея, когда на ее солнечно-каштановые волосы надевали венок из цветов, а ее темно-синие глаза сияли удовольствием и нежностью, выражая удовлетворенное тщеславие.

Накануне ночью мне приснился сон о Бесси. Сон, от которого мне стало не по себе и который дал мне много поводов для размышлений; и поэтому смутное предчувствие грядущего зла омрачило радость моего возвращения домой.

Я видел Бесси во всей ее красоте и храбрости в роли королевы хмеля, но она взывала ко мне, чтобы я защитил ее, потому что она изо всех сил пыталась освободиться от объятий и уговоров красивого и пресыщенного мужчины, чей костюм и осанка были одинаково модными и утонченными. Рядом с ними, явно забавляясь, стоял его друг, крючконосый, угрюмый и мрачноватого вида парень с черными усами и злобными глазами, который удерживал меня, как железной хваткой, издавая странный, хихикающий смех, звук которого разбудил меня. Лица этих людей произвели на меня яркое и болезненное впечатление, так как все видение казалось таким отчетливым и реальным, что я верил, что узнал бы их где угодно.