Дом Судьбы

– Почти на восемь лет старше тебя.

– Восемь лет – это ничто. Возраст не имеет значения. Ты не знаешь его так, как я. Ты не понимаешь.

– Я понимаю, что ты – Брандт. А это кое-что да значит.

– Может, в прошлом и значило, – говорит Тея. – А сейчас – нет. Я думала, тебя не волнуют правила общества. Ты никогда не была замужем. У тебя здесь собственная комната. Свобода.

– И все?таки для меня тоже существуют правила, нравятся они мне или нет, – возражает Ребекка. – Просто будь с ним осторожна. Ты – куда больший трофей, чем думаешь, и ты заслуживаешь лишь самого лучшего.

– И она получит все самое лучшее, – произносит голос у двери.

Женщины одновременно оборачиваются, и серд-це Теи выпрыгивает из груди. Ребекка отводит взгляд, а Тея поднимается на ноги. Он пришел за ней, главный художник декораций Схаубурга. Она стремится к нему, будто сокол к запястью хозяина, летит навстречу своей любви.

IV

Вальтер Рибек – не первый, кто обосновался в мыслях Теи. Когда ей было шестнадцать, она свято верила, что самый красивый мужчина на свете – это Роберт Хуфт, который доставлял Корнелии куриные яйца. А до него она считала таковым Абрахама Моленара, продавца метел. А до него, в пятнадцать, был Дирк Свертс, который мыл окна в гостиной, – тоже красавец. Когда Тее было четырнадцать, ее воображение занимал Герт Бреннеке, доставлявший соленую свинину от мясника Класа, ведь его тоже вполне можно было назвать усладой для глаз. Тея ничего не могла с собой поделать, она повсюду видела прекрасных юношей. Юношей, которые не понимали, что она в них видит, юношей, которым все равно. Бог дал ей глаза, но взор их был направлен лишь в одну сторону. И ответных взглядов от этих созданий она никогда не получала.

Но Вальтер оказался другим с самого начала. Однажды Тея случайно забрела в мастерскую, гуляя по коридорам, пока Ребекке надевали серебряную луну к вечернему представлению. И там был Вальтер: он стоял в лучах августовского солнца, что падали на пол из высоких окон, и созерцал возвышавшийся перед ним задник буколической красоты, подкрашивая кистью земляничный куст.

Вальтер обернулся на звук открывшейся двери, и Тея застыла. Он хмурился, будто возмущенный тем, что его прервали, но увидел ее – и изменился в лице. Он глядел сперва с удивлением, затем с интересом, и Тея, на которую еще ни один мужчина так не смотрел, приросла к месту.

– Хорошее лицо, – произнес он. – Новенькая?

Все мысли о Роберте Хуфте и куриных яйцах тут же ушли в прошлое.

Как и Ребекка, Вальтер обратил на Тею внимание. Одобрение Вальтера каким?то образом переплетается с теплотой Ребекки. Все это происходит под одной крышей, в дарующем безграничные возможности Схаубурге. Задники и конструкции Вальтера необыкновенны. Протяни руку – и сорвешь ягоды, а среди пейзажей можно поселиться. На всей земле Божьей не сыскать человека талантливее, но дело не только в его красоте, голосе, руках, гении. Все в нем неповторимо, даже те фрагменты, до которых Тея еще не дотянулась. Ему двадцать пять, он мечтает путешествовать по городам Европы и создавать декорации, каких не видывали Друри-Лейн [8 - Старейший из ныне действующих театров Великобритании.] и Парижская опера. Это будут голландские шедевры из красок и дерева.

Тея слушает речи Вальтера о побеге, о новых начинаниях, о том, как он заслужит высочайшее уважение, и между этими строками она видит место для себя в его парижской постели, крючок для ее плаща у его лондонской двери. Облечь Вальтера в краски его будущего так просто, ведь кисть уже у него в руке. Легко представить, как из ничего он создает целый мир. Тея понимает, что мечты Вальтера осуществятся, по тому, как легко порхает его кисть по декорации, как благодаря одному лишь волшебству его мастерства возникают деревья и пляжи, лесные рощи, венецианские палаццо и скромные фермерские домики. Восхищение Теи его талантом неотделимо от предвкушения его как мужчины. Тея неспособна разделить эти два чувства, неспособна распутать то, что сплетается воедино быстрее, чем она успевает осознать, да и не хочет. Бывают дни, когда она одержима всем тем будущим, которое обещано и ей, если все продолжится как есть. Даже облака на небе, когда она идет после встречи домой, складываются в черты лица Вальтера. И глубочайшую радость Тея находит в том, что он чувствует то же самое. Они тесно слились в своем мирке, навеки любящие.

* * *

Оставив Ребекку в ее комнате, Тея следует за Вальтером по сумрачным коридорам Схаубурга, мимо свернутых канатов и сброшенных после завершенного представления костюмов, из которых будто испарились герои. Тея так хорошо знает дорогу в мастерскую, что могла бы найти ее с закрытыми глазами. Вальтер толкает дверь и отходит в сторону, чтобы пропустить Тею. Ей нравится здесь, нравится запах льна, краски, свежераспиленного дерева. Ей нравится бродить среди наполовину сделанных декораций, под аркой, что еще не раскрашена, или открывать маленькую дверку, которая ведет лишь к груде тряпья. Все это напоминает прихожую будущей жизни. Однажды, совсем скоро, Тея чувствует это всем своим существом, они выйдут из мастерской, и что?то изменится. Что?то будет построено, раскрашено, крепко поставлено на ноги.

– Я занят пальмами, – говорит Вальтер. – Новые декорации. «Жизнь есть сон» Кальдерона.

– О да, – отзывается Тея, хотя пьесу не читала. Нужно будет обязательно это сделать.

– Постановщик желает перенести действо в жаркие края, и я предложил пальмы. Пусть зрителю захочется сорвать с себя шерстяную одежду.

Тея замирает перед тремя высокими полотнами. Набросок побережья совсем не похож на морские пейзажи Нидерландов – ни темно-коричневых или синевато-серых вод, ни усеянной камнями отмели. Вода почти бирюзового цвета, она простирается бесконечно далеко, к горизонту. К берегу прибило огромные витые раковины, они покоятся на песке, почти как живые, и загадочное, скрытое от взора нутро так и манит познать их ближе. Бледно-желтый песок ведет к опушке леса, где огромные деревья кренятся в разные стороны, отбрасывая тени.

Вальтер указывает на верхнюю часть задников.

– Это кокосовые деревья, – поясняет он. – Говорят, если встать под таким и кокос упадет на голову, то, скорее всего, погибнешь. Представляешь? Не знаю, насколько правильно у меня получилось изобразить кокосовые деревья. Никогда их не видел.

Вальтер настолько талантливо создает иную реальность, что Тею и правда может лишить жизни деликатес, что прячется среди его нарисованных ветвей.

– Как это прискорбно, пасть жертвой дерева, – замечает Тея, – даже написанного твоей рукой. Они выглядят чудесно.

Вальтер поворачивается к Тее и заключает ее в объятия. Ему нравится похвала.

– Далеко не так чудесно, как ты, – произносит он и утыкается лицом Тее в шею.

Все тело девушки пробирает сладкая дрожь, рожденная где?то глубоко внутри. Вальтер стягивает с нее шарф.

– Позволь-ка мне сорвать с тебя одежду, – бормочет он.

– Вальтер! – одергивает его Тея, но ей приятно позволять ему расстегивать ее плащ, чувствовать, как скользят вверх-вниз по спине пальцы. Кажется, будто Вальтер касается всего ее тела сразу, и кожа покрывается мурашками. Ощущение, что кроется в этом ощущении… не описать словами.

Иногда Тея думает, что стоило бы здесь и остановиться: на поглаживании спины поверх блузы. Может, этого вполне достаточно. Однако в глубине души Тея понимает, что есть еще очень много мест, где Вальтер бы ее коснулся. Наверняка у него уже были женщины, как бы Тею ни ранило осознание, что они превосходят ее в опыте. Вероятно, это лишь вопрос времени, когда изгибов шеи и спины Вальтеру станет мало. И самой Тее тоже, наверное. Она хочет от него всего, хочет, чтобы он ее жаждал и чтобы время с ним было посвящено только этому. Удовольствие от поглаживаний по спине творит с Теей странное, пробирает до кончиков пальцев, до тайного местечка меж бедер.

– Нельзя и дальше вот так перехватывать мгновения, – шепчет она. – Я все время боюсь, что сюда кто?нибудь ворвется. Ребекка говорит…

– Ребекке Босман просто нравится чинить неприятности, – с раздражением перебивает ее Вальтер. – Она странная одинокая женщина. Неспособная видеть разницу между ролями, за которые ей платят, и жизнью, которую ведет за их пределами.

– Вальтер! Нехорошо так говорить.

Он отстраняется, смотрит на Тею сверху вниз.

– А ты веришь, что Ребекка хорошая? Она думает лишь о своих спектаклях.

– Но…

– Тшш.

И Вальтер, приподняв подбородок Теи, приближается к ее губам. Дара речи как не бывало. Тея немеет от удовольствия, когда их языки соприкасаются. Она крепче прижимается к Вальтеру, целует глубже, и он обхватывает ее руками, заставляя встать на цыпочки.

– Я могла бы приходить к тебе домой, – шепчет Тея. – Зачем встречаться в театре, когда ты снимаешь жилье?

– Я бы рад. Но владелица не позволяет мне принимать гостей, – бормочет Вальтер в ответ. – Она меня выгонит. И здесь нет ничего плохого, не так ли? Мы можем уединиться. Ты в моем распоряжении, а я в твоем. Мы – тайна друг друга.

– Да.

– Хочешь, я устрою тебя поудобнее? Принесу подушки…

– Вальтер, все прекрасно. И, полагаю, здесь мы можем не сомневаться, что нашу тайну сохранят.

– Надеюсь. – Вальтер отводит взгляд, почти смущенный. – Как думаешь… ты когда?нибудь расскажешь обо мне семье?

– О, хочу, – вздыхает Тея. – Очень хочу. Но как вообще начать такой разговор? Отец, тетя… будет очень тяжело. Ты Пирам, а я Фисба, и мы зажаты в холодных тисках судьбы, разделенные толстой стеной.

Вальтер смеется.

– Это не смешно! – возмущается Тея. – Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю.

– А я тебя. Больше всего на свете.

– Даже больше живописи?