Улисс

– Насчёт матроса?– спросил м-р Повер.

– Да. Просто класс, правда?

– Что там ещё?– спросил м-р Дедалус.– Я не слыхал.

– Вобщем, появилась какая-то девушка и он решил отослать его на остров Мэн от греха, но когда они вдвоём…

– Что?– спросил м-р Дедалус.– Тот долбаный недоросль, что ли?

– Да,– сказал м-р Цвейт,– подходят они к пароходу и он бросился утопиться…

– Барабас – утопиться!– вскричал м-р Дедалус.– Молю Бога, чтоб так и сделал!

М-р Повер испустил долгий смешок сквозь свои прикрытые ноздри.

– Нет,– сказал м-р Цвейт,– это сын его…

Мартин Канинхем беспардонно прервал его повесть.

– Ребен Дж. и сын поспешали вдоль реки на пристань, к пароходу до острова Мэн и этот резвак-молодчик извернулся и через парапет—бултых!– в Лиффи.

– Божже!– испуганнол воскликнул м-р Дедалус.– Утонул?

– Утонет!– крикнул Мартин Канинхем.– Держи карман! Матрос схватил багор и выудил за штаны, и его положили перед отцом на пристани. Полумертвого. Полгорода сбежалось.

– Да,– сказал м-р Цвейт.– Но что забавно…

– И Рейбен Дж.,– продолжал Мартин Канинхем,– дал матросу флорин за спасение сына.

Натужный вздох вырвался из под руки м-ра Повера.

– Ну, разве не классный?– горячо проговорил м-р Цвейт.

– Переплатил шиллинг и восемь пенсов,–сухо молвил м-р Дедалус.

Сдавленный смех м-ра Повера тихонько взорвался в экипаже.

Колонна Нельсона .

– Восемь слив за пенни! Восемь слив за пенни!

– Нам бы не мешало выглядеть посерьёзней,– сказал Мартин Канинхем.

М-р Дедалус вздохнул.

– Да ведь,– сказал он,– бедняга не осерчал бы на нас за смех. Немало забористых и сам рассказал.

– Прости меня Господи!– сказал м-р Повер, утирая влажные глаза пальцами.– Бедняга Пэдди! На той неделе я видел его в обычном здравии и разве мог тогда подумать, что это в последний раз и что так вот поеду следом за ним. Ушёл от нас.

– Порядочнейший малый из всех, что когда-либо носили шляпу,– сказал м-р Дедалус.– Весьма скоропостижно взял и преставился.

– Приступ,– сказал Мартин Канинхем.– Сердце.

Он c печалью постучал себя по груди.

Полыхающее лицо: калёнокрасное. От переизбытка Джона Ячменное зерно. Зелье для украснения носа. До черта надо выхлыстать, чтоб добиться такого оттенка. Прорву денег пустил на его окраску.

М-р Повер понимающе-сокрушённо глядел на тянущиеся мимо дома.

– Так внезапно умер бедняга,– сказал он.

– Самая лучшая из смертей,– произнес м-р Цвейт.

Их широко открытые глаза взглянули на него.

– Без мучений,– пояснил он.– Секунда и всё позади. Как смерть во сне.

Никто не откликнулся.

Это дохлая сторона улицы. Вялый бизнес днём, земельные агенты, безалкогольный отель, контора железной дороги Фалькона, училище государственных служащих, Джилс, католический клуб, плотно занавешено. С чего бы? Есть причина. Солнце или ветер. По вечерам тоже. Трубочисты и поломойки. Под покровительством покойного отца Мэтью. На закладной камень Парнелу. Приступ. Сердце.

Белые лошади с белым плюмажем на лбах вынеслись из-за угла Ротанды, галопом. Гробик промелькнул мимо. Живей схоронить. Карета провожающих. Незамужнюю. Замужним чёрных. Пегих вдовым. Монашенкам серых.

– Печально,– сказал Мартин Канинхем.

Ребёнок. Лицо гномика сизое и сморщенное, как было у маленького Руди. Карликовое тельце, слабое как мякуш, в белопростынном ящичке. Похоронное товарищество оплачивает. Пенни в неделю за пласт дёрна. Наш. Маленький. Попрошайка. Младенец. Ничего не значит. Промашка природы. Если здоров, это от матери. А нет – мужчина виноват. В другой раз старайся лучше.

– Бедная крошка,– сказал м-р Дедалус.– Уже отмаялась.

Экипаж, замедляясь, взбирался на горку площади Рутланд. Гремит костями. Над камнями. Нищий в стужу. Никому не нужен.

– На заре жизни,– сказал Мартин Канинхем.

– Но хуже всего,– сказал м-р Поверогда человек сам лишает себя жизни.

Мартин Канинхем выдернул свои часы, кашлянул и положил обратно.

– А для семьи какой позор,– добавил м-р Повер.

– Временное помешательство, конечноешительно произнес Мартин Канинхем.– Тут надо быть поснисходительней.

– Говорят, что на такое идут только трусы,– сказал м-р Дедалус.

– Ну, уж об этом не нам судить,– сказал Мартин Канинхем.

М-р Цвейт, собравшийся было что-то сказать, вновь сомкнул губы. Большие глаза Мартина Канинхема. Вот отвёл их в сторону. Такой человечный и понимаюший. Умён. В лице что-то от Шекспира. И у него всегда найдется доброе слово. Они нетерпимы к этому, а ещё к детоубийству. Запрещают хоронить по-христиански. И даже был обычай вбивать деревянный кол сквозь сердце, уже в могиле. Будто оно и без того не разбито. Бывает и спохватывается, да уж поздно. Найдут на дне реки, а в ладонях осока – хватался. Посмотрел на меня. И надо же, чтоб ему досталась эта ужасная пропойца-жена. Раз за разом обставляет для неё дом, и чуть ли не каждую субботу приходится выкупать мебель в ломбарде. Жизнь, как у проклятого. Тут и каменное сердце не выдержит. А в понедельник с утра всё сызнова. Плечом в лямку. Господи, ну и видик у неё был в тот вечер, как мне Дедалус рассказал, когда он зашёл к ним. Вымахивалась, пьянючая, по всему дому с зонтом Мартина.

Меня кличут сокровищем Азии,