Улисс

Они всмотрелись. Место убийства. Угрюмо проплыло мимо. Заколочено, нежилое, запущенный сад. Все пошло прахом. Невинно осужденный. Убийство. Отображение убийцы в глазу жертвы. Они любят читать про такое. Человеческая голова найдена в саду. Её одежда состояла из. Как она встретила смерть. За последнее время крайне. Орудием оказался. Убийца всё ещё отпирается. Улики. Шнурок. Тело будет извлечено для экспертизы. Убийство не скроешь.

Заточён в этом экипаже. Ей может и не понравится, если нагряну нежданно, не написав. С женщинами нужно осторожнее. Застукаешь раз на горячем, потом во всю жизнь не простит. Пятнадцать.

Высокая ограда Проспекта замелькала поперёк их взора. Тёмные тополя, редкие белые фигуры. Скульптуры пошли погуще, белые образы разбросанные средь деревьев, белые формы и фрагменты немо текли мимо, воздев в воздух запечатлённые жесты безнадёжья.

Ободья заскребли о мостовую: стоп. Мартин Канинхем протянул руку и, вывернув ручку двери, распахнул коленом. Сошёл. М-р Повер и м-р Дедалус следом.

Теперь переложим это мыло. Рука м-ра Цвейта расстегнула задний карман, поспешно, и перенесла облипшее бумагой мыло во внутрений карман для платка. Он выступил из экипажа перескладывая газету, что всё ещё оставалась в другой руке. Скудные похороны: катафалк и три экипажа. Ни малейшего сравнения. Процессия с венками, золотые позументы, месса, реквием, прощальный залп. Показуха смерти. За последним экипажем стоял разносчик со своей тележкой пирожков и фруктов. Сладкие эти пирожки, слипаются: пирожки для покойников. Бисквиты собачья радость. Кто их ест? Провожающие на выходе.

Он последовал за участниками, шагая позади м-ра Кернана и Неда Ламберта. Корни Келехер, стоявший у открытого катафалка, достал два венка. Один протянул мальчику.

Куда запропастились те похороны ребёнка?

Упряжка лошадей с тяжелым мерным топотом прошла от Финглас-Роуд, в похоронном молчании таща кряхтящую телегу с уложенным на неё гранитным блоком. Возница, идущий во главе, отсалютовал.

Теперь гроб. Опередил нас, хоть и покойник. Лошадь оглядывается на него из-под своих плюмажных перьев. Тусклый глаз: хомут тесен, передавливает вену на шее, или ещё какая напасть. А они сознают что возят сюда каждый день? Наверно, двадцать или тридцать похорон ежедневно. Да ещё Монт-Жером для протестантов. Во всём мире ежеминутно где-то похороны. Ссыпают их туда повозками на удвоенной скорости. Тысячами, каждый час. Чересчур расплодились.

Проводившие вышли из ворот: женщина и девушка. Гарпия с костлявой челюстью, мёртвая хватка, шляпка перекособочилась. Замурзанное, зарёванное лицо девушки, держит женщину под руку, выжидая сигнал разрыдаться. Рыбье лицо, бескровное и сизое.

Плакальщики взяли гроб на плечи и понесли в ворота. Мёртвый вес куда тяжелее. Чувствовал себя отяжелелым, выбираясь из ванны. Сперва покойник, потом друзья покойного. Корни Келехер и мальчик несут свои венки. Кто это там рядом с ними? А, шурин.

Все пошли следом.

Мартин Канинхем шептал:

– Мне до смерти неловко было, когда вы начали про самоубийц при Цвейте.

– Что?– прошептал м-р Повер.– Как так?

– Его отец отравился,– шептал Мартин Канинхем.– Владелец отеля КОРОЛЕВА в Эннисе. Вы же слышали как он говорил, что собирается в Клэр. Годовщина.

– О, Боже!– прошептал м-р Повер.– Впервые слышу. Отравился!

Он оглянулся назад, где лицо с тёмными вдумчивыми глазами миновало мавзолей кардинала. Тоже в беседе.

– Он застрахован?– спросил м-р Цвейт.

– По-моему, да,– ответил м-р Кернан,– но под страховку много было занято. Мартин старается пристроить младшего в Атейн.

– Сколько всего детей оставил?

– Пятерых. Нед Ламберт говорит, что попобует устроить одну из девушек к Тодду.

– Печальный случай,– произнес м-р Цвейт мягко.– Пять несовершеннолетних.

– Тяжкий удар для бедной жены,– добавил м-р Кернан.

– Что верно, то верно,–согласился м-р Цвейт.

Победа за нею.

Он смотрел вниз на свои ботинки, которые наваксил и начистил. Она пережила его, утратила супруга. Для неё мертвей, чем для меня. Кто-то должен пережить другого. Мудрые речи. В мире больше женщин, чем мужчин. Пособолезнуй ей. Ваша горькая утрата. Надеюсь, скоро последуете за ним. Это ж только индийские вдовы. Выйдет за другого. За того? Нет. Хотя, как знать. Вдовство вышло из моды с кончиной старой королевы. Везли на орудийном лафете. Виктория и Альберт. Мавзолей во Фрогморе. А всё-таки она прицепила пару фиалок себе на шляпку. Тщеславна в глубине души. Всё ради тени. Консорт, он даже не король. Сын уже кое-что. Какая-то надежда, на то, что уже миновало, но хотелось возвратить, надеялась. Возврата нет. Сперва надо уйти: одному, в сырую землю: и больше уж не нежиться в своей теплой постельке.

– Как ты, Саймон?– сказал Нед Ламберт мягко, пожимая руку.– Сто лет тебя не видел.

– Лучше некуда. Как дела в славном городе Корк?

– Я был там на скачках по пересечённой местности,– сказал Нед Ламберт,– всё та же дешёвка. Задержался из-за Дика Тайби.

– Ну, как там Дик, крепок?

– Уже ничто не отделяет Дика от небес,– ответил Нед Ламберт.

– Пресвятой Павел!– сказал м-р Дедалус в сдержанном изумлении.– Дик Тайби облысел?

– Мартин устраивает сбор в пользу детишек,– сказал Нед Ламберт, указывая вперёд.– По паре шиллингов с носа. Хоть как-то поддержать их, пока прояснится со страховкой.

– Да, да,– сказал м-р Дедалус с сомнением.– Это старший мальчик там впереди?

– Да,– ответил Нед Ламберт,–с братом жены. Потом Джон Генри Ментон. Он подписался на фунт.

– И не диво,– сказал м-р Дедалус.– Я столько раз говорил бедняге Пэдди, чтобы держался за эту работу. Джон Генри не самый худший на свете.

– Как он её потерял?– спросил Нед Ламберт.– Выпивал небось?

– Слабость многих хороших людей,– сказал м-р Дедалус со вздохом.

Они остановились у дверей кладбищенской часовни. М-р Цвейт стоял позади мальчика с венком, глядя вниз на гладко причесанные волосы и тонкую шею с желобком, в новеньком воротничке. Бедный мальчик! Он был там, когда отец? Оба без сознания. В последний миг озарило и узнал напоследок. Всё, что он мог сделать. Я остался должен три шиллинга О'Грэди. Он бы понял? Плакальщики занесли гроб в часовню. С какого конца его голова?

Через секунду он последовал за остальными, помаргивая в приглушённом свете. Гроб стоял на помосте за оградкой, по углам четыре высокие желтые свечки. Навеки пред нами. Корни Келехер, возложив по венку под каждый из передних углов, дал мальчику знак опуститься на колени. Провожающие преклонили колени тут и там между скамьями. М-р Цвейт стоял позади, возле святой воды, и, когда все опустились, осторожно выронил сложенную газету из кармана поставить на неё правое колено. Свой чёрный котелок он аккуратно пристроил на левом колене и придерживал за поля, благочестиво склонив голову.

Служка, неся что-то в медном ведёрке, вошёл в двери. За ним последовал священик в белом обрачении, оправляя одной рукой епатрахиль, другою прижимая книжечку к своему жабьему брюху. Кто почитает книжку? Я сказала мышка.

Они остановились у подставки и священик принялся читать из своей книги, мягко покаркивая.

Отец Гроуб. Я ведь и знал, что его зовут как-то схоже на "гроб". Domine-nomine. Что-то бычье в его рыле. Ведущая роль в спектакле. Мускулистый христианин. Косо взглянешь – беды не оберёшься: священик. Ты еси Петр. Ну, и разнесло ж его, как овцу от клевера, говорит Дедалус. Брюхо выперло, как у отравленной суки. Уж он как скажет, так скажет, и где только берёт. Хххм: разнесло ж.

– Non intres in judicium cum servo tuo, Domine.

Гордятся, что над ними на латыни молятся. Заупокойная месса. Плакальщики в траурных лентах. Извещения с черной каймой. Твоё имя на алтарном листке. Промозгло тут. Требуется хорошее питание, высиживать тут утро напролёт, чуть не в потёмках, стукая каблук о каблук, в ожидании следующего на умиротворение. Глаза тоже жабьи. С чего это он так раздался? Молли распирает от капусты. Может от тутошнего воздуха. Даже и с виду, будто накачан погаными газами. Тут этих вредных газов, до черта и больше. Скоторезы, к примеру: те становятся как сырой бифштекс. Кто это мне рассказывал? Мервин Браун. В склепах Св. Вербурга хороший старинный орган на сто пятьдесят, порой приходится сверлить дырку в оправе, чтоб выпустить вредные газы и зажечь. Так и прут: синеватые. Раз вдохнул и – покойник.

Колено занемело. Уф. Так удобнее.

Священик вынул из ведерка служки палочку с набалдашником и потряс над гробом. Потом зашёл с другого края и снова потряс. Затем вернулся и положил её обратно в ведерко. Чтоб не просыхала, как и ты, пока не откинулся. Всё предначертано: иным он не мог быть.

– Et ne nos inducas in tentationem.

Служка голосил ответы в терцию. Я часто думал, что лучше б фальцетом, нанимать служками мальчиков. Лет до пятнадцати. Потом уж, конечно…