Улисс

che parlar ti piace
mentreche il vento, come fa, si tace

Ему они виделись троицами, приближающимися девами, в зелёном, розовом, бoрдовом, per l'aere perso, в сиреневом, фиалковом, quella pasifica oriflamma, в червлено-золотом, di rimirar fe pui ardenti. А у меня старцы, полны раскаяния, свинцом налиты мощи, под мракотьмою нощи: рот грот: муть грудь.

– Защищайтесь,– сказал м-р О'Мэден Берк.

СГОДИТСЯ ДЛЯ ПОВСЕДНЕВНЫХ НУЖД

Дж. Дж. О'Моллой, бледно улыбаясь, принял вызов.

– Достолюбезный Майлз,– сказал он отбрасывая сигарету,– вы возвели ложное строение на моих словах. Я не выступаю, как только что тут советовали, в защиту третьей власти, qua власти, однако, вас занесло на ваших ирландских ногах. Отчего ж тогда не вспомнить Генри Гратена и Флада и Демосфена и Эдмунда Берка? Игнатиус Берк всем нам прекрасно известен, как Печатальный Босс, знаем мы и его американского кузена из помоечного листка Боври, не говоря уж про БЮДЖЕТ ПЭДДИ РАСТА, ВЕСТИ КЛИТА РАНА, или нашего недрёмного друга КУРВЯНСКОГО ОРЛА. Зачем припутывать такого мастера судебного красноречия как Вайтсайд? Помянутая газетёнка вполне пригодна для повседневных нужд.

НЕРАЗРЫВНО С ДНЯМИ ПРОШЛОГО

– Гретем и Флад писали для этой самой газеты,– орал редактор ему в лицо.– Ирландские добровольцы. А что вы? Основана в 1763 году доктором Лукасом. Кто из ваших нынешних сравнится с Джоном Филпотом Кураном? Фе!

– Ну,– сказал Дж. Дж. О'Моллой,– Буши К. С., например.

– Буши?– сказал редактор.– Ну, да. Буши – да. У него это в крови. Кендал Буши, то есть, я хотел сказать Сеймур Буши.

– Он давно бы уже заседал в парламенте,– сказал профессор,– если б… Впрочем, ладно.

Дж. Дж. О'Моллой обернулся к Стефену и произнёс раздельно и тихо:

– Один из самых отточеннейших периодов, что мне доводилось слышать, исходил из уст Сеймура Буши. Рассматривалось дело о братоубийстве, дело об убийстве Чайлдза. Буши защищал его.

И в арку уха моего налил…

Кстати, как он догадался? Ведь умер-то во сне. Или опять история, зверь с двумя спинами?

– О чём конкретно?– спросил профессор

ITALIA, MAGISTRA ARTIUM

– Он говорил о достаточности улик,– сказал Дж. Дж. О'Моллой,– про римское право в сравнении с ранним кодексом Моисея, lex talionis. И сослался на Микеланжелова Моисея в Ватикане.

– Ха.

– Пара ловко присобаченных слов,– предварил Лениен.– Тихо!

Пауза Дж. Дж. О'Моллой достал свой портсигар. Деланное затишье. Что-то совсем тривиальное. Судейский вынул свои спички и задумчиво прикурил сигару. Я часто думал с той поры, оглядываясь на то странное время, что именно это небольшое движение, такое обыденное само по себе, зажжение той спички, определило всё последующее течение жизней нас обоих.

ОТТОЧЕННЫЙ ПЕРИОД

Дж. Дж. О'Моллой продолжил, чеканя слова:

– Сказал он так: Это музыка застывшая в каменном изваянии, в рогатом, грозном, божественно человечьем образе, ставшим вечным символом мудрого пророчества, которое отчасти выразили во мраморе воображение и рука ваятеля, что бушующая душа, мятущаяся душа имеет право на жизнь, должна жить.

Тонкая его рука волнисто благословила эхо и полегла.

– Отлично!– мгновенно отозвался Майлз Крофорд.

– Божественное вдохновение,– откликнулся м-р О'Мэден Берк.

– Нравится?– спросил Дж. Дж. О'Моллой Стефена.

Стефен, чью кровь взволновала изящность языка и жеста, покраснел. Он достал сигарету из пачки.

Дж. Дж. О'Моллой предложил свой портсигар Майлзу Крофорду.

Лениен поднес огонь к их сигаретам и взял свой трофей, говоря:

– Большойус спасибиус.

ЧЕЛОВЕК ВЫСОКОЙ МОРАЛИ

– Профессор Магенис говорил со мной о вас,– обратился Дж. Дж. О'Моллой к Стефену.– А какое лично у вас мнение об этих герметистах, поэтах камейной тиши? А. Э. мастер мистики? Это всё пошло от Блаватской. Умела подзавернуть старушка. А. Э. сказал в разговоре с каким-то янки, что вы приходили к нему, ни свет ни заря, с вопросом о ступенях сознания. Магенис считает, что вы просто подшутили над А. Э. Он человек высочайшей морали, Магенис.

Говорил обо мне. Что? Что он сказал обо мне? Не спрашивай.

– Нет, благодарю,– сказал профессор Макью, отводя портсигар в сторону.– Одну минуту. Позвольте мне сказать. Наилучшим образцом ораторского искусства, что мне когда-либо довелось слышать, была речь Джона Ф. Тейлора на собрании исторического общества колледжа. Выступал м-р Фицгибон, нынешний лорд кассационного суда, а темой обсуждения было эссе (новинка в те дни), призывающее к возрождению ирландского языка.

Он повернулся к Майлзу Крофорду и сказал:

– Ты же знаешь Джеральда Фицгибона. Так что можешь представить стиль его выступления.

– Он заседает с Томом Хили,– сказал Дж. Дж. О'Моллой,– в комиссии по недвижимости колледжа Троицы, такие ходят слухи.

– Он посиживает с милашкой в детском платьице,– сказал Майлз Крофорд.– Давай дальше. Ну и?

– Это была речь, заметьте,– продолжил профессор,– отшлифованного оратора, полная придворной заносчивосчти, в которой, с поставленной дикцией, извергал, не хочу сказать громы и молнии, но чванное презрение к зарождающемуся движению. Это было в самом его начале. Мы были слабы, а стало быть и никчемны.

Он закрыл свои длинные тонкие губы на миг, но горя желанием продолжить, поднял высунувшуюся руку к очкам и, чуть коснувшись дрожащими большим и средним пальцами чёрной правы, установил их на новый фокуc.

ЭКСПРОМТ

Торжественным тоном он обратился к Дж. Дж. О'Моллою.

– Тейлор же, учтите, пришёл туда больным, поднявшись с кровати. И я не думаю, что он готовился выступать, поскольку в зале не было ни одного стенографиста. Его тёмное худое лицо обросло клочковатой щетиной. Галстук распущен и вобщем выглядел он (хоть и не был) умирающим.– Его взгляд замедленно, но сразу, перешёл с Дж. Дж. О'Моллоя на Стефена, и тут же искательно потупился. Ненакрахмаленный воротничок вытарчивал позади его склонённой головой, засаленный усыхающими волосами. Все ещё запинаясь, он продолжил.

– Когда закончилась речь Фицгибона, Джон Ф. Тейлор поднялся с ответной. Вкраце, насколько могу восстановить по памяти, слова его были такими.

Он решительно вскинул голову. Глаза его засомневались напоследок. Глупые моллюски плавали туда-сюда в толстенных линзах, ища лазейку.

Он начал:

– М-р Председатель, дамы и господа. Велико было моё восхищение, с которым только что я слушал наставления нашего высокообразованного друга, обращенные к молодежи Ирландии. И мне показалось, что я очутился в иной, далёкой стране, далёкой от нынешней эпохи. Словно бы в далёком Древнем Египте, стоял я и слушал речь кого-то из верховных жрецов, обращенную к юному Моисею.

Его слушатели отставили сигареты, чтоб слышать, их дым вздымался хрупкими стеблями, что расцветали вместе с его речью. И пусть наши вьющиеся дымы. Высокие слова подступают. Внимание. Хотел бы испробовать себя в этом?