– Да, в иносказательном смысле слова, – ответил вице-директор, намекая на то, что посольства считаются территорией той страны, которую собой представляют. – Но это подробности. Я с вами об этом заговорил, потому что ваше правительство более всего недовольно нашей полицией. Вы видите, мы не так уж плохи. Мне хотелось сообщить именно вам о нашей удаче.
– Очень вам благодарен, – пробормотал м-р Вальдер.
– Здешних анархистов мы всех по пальцам знаем, – продолжал вице-директор, точно цитируя слова Хита. – А теперь нужно только отделаться от провокаторов, и тогда можно жить спокойно.
М-р Вальдер поднял руку, останавливая проезжающий кэб.
– А вы не зайдете сюда? – сказал вице-директор, указывая на внушительных размеров здание с ярко освещенным подъездом, перед которым они стояли. Это был фешенебельный клуб, и м-р Вальдер состоял его почетным членом. Но в эту минуту вице-директор подумал, что едва-ли м-ру Вальдеру придется часто бывать здесь в будущем. Он взглянул на часы. Было половина одиннадцатого. Вечер проведен был не без пользы.
XI.
После ухода инспектора Хита, м-р Верлок стал ходить по комнате и от времени до времени смотрел на жену через открытую дверь. «Она знает», – думал он, глубоко ее жалея, но все же с некоторым чувством облегчения. Самое ужасное было бы именно сообщить ей страшную весть, и от этого инспектор Хит избавил ее. М-р Верлок никак не ожидал, что придется сообщать ей именно о смерти брата, так как отнюдь не ждал и не желал его смерти. Напротив того, мертвый Стэви становился источником гораздо больших бед, чем живой. М-р Верлок рассчитывал на благополучный исход, полагаясь не на собственную сообразительность мальчика, а на его слепое послушание, так как знал, с каким доверием и с какой слепой преданностью мальчик его во всем слушался. Он надеялся, что Стэви уйдет из стен обсерватории живом и невредимым и нагонит его за парком. Четверть часа – совершенно достаточное время даже для самого глупого человека, чтобы положить снаряд и уйти. Стэви, очевидно, наткнулся на что-нибудь, и взрыв произошел через пять минут. М-р Верлок предвидел все, кроме этого. Он думал, что Стэви мог заблудиться, не нагнав его, и что его где-нибудь арестуют. Этого он не боялся, уверенный, что мальчик его не выдаст. Он ему достаточно говорил, во время их долгих прогулок вдвоем, о необходимости молчания. Гуляя со Стэви по улицам Лондона, он сумел совершенно изменить взгляд мальчика на полицию, и мальчик сделался его покорным, преданным сообщником. М-р Верлок искренно полюбил его за это. Но что жена его пришьет адрес на подкладке пальто – это ему не приходило в голову. Так вот что она имела в виду, когда говорила, что нечего беспокоиться, если Стэви и потеряется на улице. Она уверила его, что мальчик наверное вернется домой. Да, он вернулся, – чтобы жестоко отомстить.
М-р Верлок вошел за прилавок. Он внутренне решил, что во всем виновата жена, не предупредившая его о принятой ею мере предосторожности. Но он все-таки не чувствовал злобы против неё, так как был фаталистом, и решил, что бывает только то, что должно быть. Теперь все равно делу не помочь. Он подошел в ней и сказал:
– Я не хотел погубить мальчика.
М-сс Верлок вся вздрогнула при звуке его голоса, но не отняла рук от лица и не произнесла ни звука. М-р Верлок чувствовал настоятельную потребность поговорить с ней.
– Это болван Хит так тебя ошеломил. Разве можно так сразу все сказать женщине! Я целые часы сидел в кабачке, все обдумывая, как тебе сообщить это. Ведь ты сама понимаешь, что я не желал зла мальчику.
Тайный агент Верлок говорил правду. Он действительно прежде всего ужаснулся за жену, когда раздался взрыв.
М-сс Верлок снова вся вздрогнула, но так как она продолжала сидеть, закрыв лицо руками, то он решил, что лучше всего оставить ее в покое, и ушел в комнату за лавкой. Увидев на столе приготовленную для него еду, он отрезал себе кусок мяса и стал есть. Он только теперь вспомнил, что за весь день ничего не ел, и в эту минуту почувствовал острее всего остального физическое чувство пустоты в желудке. Он стал медленно есть, поглядывая из-за двери на жену, потом снова вошел в лавку и близко подошел к Винни. Он не мог выносить вида этой скорби с закрытым лицом. Он ожидал, конечно, что жена его будет страшно потрясена, но надеялся все-таки на её опору в новых обстоятельствах, с которыми сам уже почти примирился со свойственным ему фатализмом.
– Ничего не поделаешь, – мрачно сказал он. – Нужно подумать о завтрашнем дне, Винни. Когда меня заберут, ты должна будешь действовать толково.
Опять ни звука, кроме судорожного вздымания груди. М-р Верлок начал даже слегка возмущаться. – Взгляни хоть на женя, – сказал он несколько резким тоном.
– Я никогда больше на тебя не взгляну, – раздался глухой ответ.
М-р Верлок отнесся со снисходительностью доброго мужа к восклицанию, явно вызванному чрезмерною скорбью. Тяжело же она приняла свое несчастье! Всему виной Хит, который не сумел сказать как следует. Но, конечно, ради неё же самой, нельзя ей позволить слишком предаваться своим чувствам.
– Нельзя тебе тут оставаться в лавке, – сказал он с напускной суровостью, в которой звучала нота действительной досады на жену. Нужно было до ночи обсудить много важных вопросов, а она все тормозила своим упрямством. Но как он ее ни убеждал разными доводами, она продолжала сидеть неподвижно.
– Ну, да будь же, наконец, благоразумна, Винни, – сказал он. – Что же было бы с тобой, если бы погиб я?
Он был уверен, что этот довод заставит ее вскрикнуть, но она не двинулась с места и по-прежнему не отнимала рук от лица. Нельзя говорить с человеком, когда не видишь его лица. М-р Верлок попытался силой отнять у неё руки от лица, но тогда она вдруг вырвалась от него, пробежала через всю лавку и скрылась в кухне. Он только на минуту увидел её лицо, и убедился, что она не взглянула на него.
Можно было подумать, что между ними происходила главным образом борьба из-за стула, так как в ту же минуту, как вышла м-сс Верлок, место её занял её муж. Он не закрыл лицо руками, но лицо его омрачилось тяжелыми мыслями.
Он знал, что ему не избежать тюрьмы, но не особенно этого боялся. Тюрьма укроет его во всяком случае от беззаконной мести, которой он мог опасаться с разных сторон. Он предвидел сравнительно скорое освобождение и затем жизнь за-границей. Обидно было только то, что неудача его постигла в тот самый момент, когда он мог рассчитывать на полное торжество. Ему казалось, что он блестяще доказал м-ру Вальдеру свою силу и могущество, и его престиж в посольстве сделался бы огромным – если бы только не несчастная мысль жены, вздумавшей пришить адрес к воротнику Стэви. Строго обдуманный, доведенный почти до конца план разбился из-за ничтожного обстоятельства, как бывает, что ломаешь ногу, поскользнувшись об апельсинную корку.
М-р Верлок все-таки не питал в эту минуту злобы против жены. Он думал о том, каково ей будет, когда его заберут, как она будет первое время тосковать по Стэви, и как тяжело ей будет оставаться совершенно одной во всем доме. Если бы хоть мать была с нею. Он чувствовал, что нужно обо всем серьезно потолковать, но понимал, что ни о каких делах разговаривать в этот вечер нельзя. Он поднялся, спокойно запер входную дверь, затушил газ в лавке и, отделив себя таким образом от внешнего мира, пошел к жене. Она сидела у стола, у которого обыкновенно сидел бедный Стэви за рисованием, опустив на руки голову. М-р Верлок не знал, с чего начать с ней разговор. Он никогда не говорил с ней о себе, так как она не любила вникать ни во что, что не касалось её непосредственно, и начать вдруг теперь, в трагических обстоятельствах, открывать ей душу – было бесконечно трудно. Нужно было объяснить страшное гипнотизирующее влияние Вальдера, толкнувшего его на преступление.
М-р Верлок ходил взад и вперед по комнате, потом остановился в дверях и, глядя в кухню, сказал, сжав кулаки:
– Ты не можешь себе представить, с каким негодяем я имел дело… Как он обошелся со мной!.. – продолжать м-р Верлок, чувствуя наконец силу открыть свою душу. – Ведь я рисковал головой в этой игре. От тебя я, конечно, все скрывал. Зачем было доставлять лишнее беспокойство! За семь лет нашего супружества, я не раз подвергался опасности жизни, – а он вздумал грозить мне… Мне, которому обязаны своим спасением величайшие люди в государстве!
Он заметил, что жена его подняла голову. Он смотрел на нее сзади, точно мог судить о действии свояк слов по движению её спины.
– За последние одиннадцать лет не было ни одного заговора, к которому я бы не был причастен. Скольких я, посылал на то, чтобы их ловили на границе. Старый барон знал, чего я стою. И вдруг является наглец, который осмеливался вызывать меня к себе в одиннадцать часов утра! Ведь если бы кто-нибудь увидел меня входящим в посольство, мне бы не снести головы. Какое негодяйство – подвергать опасности такого человека, как я!
М-р Верлок подошел к крану, подставил стакан и выпил один за другим три стакана воды, чтобы утолить душившее его пламя бешенства.
– Если бы не мысль о тебе, я бы схватил его за горло и сунул бы его голову в камин. Мне не трудно было бы справиться с этим розовым бритым негодяем.
М-р Верлок в первый раз в жизни открывал свою душу этой равнодушной женщине. Личное озлобление кипело в нем так сильно, что он совершенно забыл о судьбе Стэви. И когда он поднял глаза на жену, он был поражен неожиданностью её выражения. Она смотрела не обезумевшим и не рассеянным взглядом, а скорее взглядом, сосредоточенным на чем-то за м-ром Верлоком. Впечатление это было до того сильно, что м-р Верлок оглянулся; но за ним была только белая стена и больше ничего.
– Я бы схватил его за горло, – продолжал он, снова повернувшись в жене. – Если бы не ты, я бы не постеснялся. А ведь он бы даже не посмел обратиться в полиции. Ты понимаешь, почему не посмел бы?
Он подмигнул жене с лукавым видом.
– Нет, – глухо ответила м-сс Верлок, не поднимая на него глаз – О чем это ты говоришь?
М-ра Верлока охватило чувство полной безнадежности и усталости после страшного напряжения дня, закончившегося неожиданной катастрофой. Его карьера рушилась самым неожиданным образом, но во всяком случае он, может быть, наконец, будет в состоянии проспать целую ночь. Поглядев да жену, он, однако, в этом усомнился. Она была какая-то непонятная, чужая.
– Пряди же, наконец, в себя, – сказал он. – Пойди, ляг в постель. Тебе нужно выплакаться как следует.
Как и большинство, м-р Верлок думал, что лучший всход для женской печали – слезы. И, может быть, действительно, если бы Стэви умер на её руках, м-сс Верлок нашла бы облегчение в обильных словах. Она обрела бы в себе достаточно смирения, чтобы принять с покорностью все естественное в человеческой судьбе. Но ужасные обстоятельства смерти Стэви осушили сразу источник слез, точно ей провели по глазам раскаленным железом, а сердце превратилось в кусок льда. Черты её застыли, а в неподвижной голове носился рой мыслей. Вся жизнь пронеслась в её памяти, и она видела в ней только одну центральную заботу – о брате. Все обусловливалось только мыслью о нем. Она вспоминала все мелочи его детских лет, как она его мыла и причесывала, как ограждала его от ударов отца; который ругал его идиотом, а ее – чертовкой. Она точно слышала теперь звук этих слов. А потом пред нею проносились картины жизни в меблированных комнатах матери, бесконечное беганье по лестницам с завтраками жильцам, подсчет грошей, постоянная работа по дому, в то время как мать, едва ступая распухшими ногами, варила обед в темной кухне, а бедный Стэви, бессознательный центр их забот, чистил сапоги жильцам. Среди этих воспоминаний промелькнул образ красивого молодого человека, который мог бы быть ей желанным спутником жизни. Но Винни со слезами на глазах отказала ему, отдав предпочтение м-ру Верлоку, очень милому и приветливому жильцу, у которого всегда звенели деньги в кармане. Он казался менее приятным, но более надежным товарищем в жизни, так как мог быть опорой для всей её семьи.
М-сс Верлок вспоминала семь лет беспечной жизни Стэви в доме мужа. В ней самой укрепилось мирное чувство преданности домашнему очагу. Чувство её в мужу было глубокое, как стоячий пруд, поверхность которого изредка только шевелилась от мимолетного появления товарища Озипона, красивого, коренастого анархиста, с дерзкими глазами.
И еще одно, очень недавнее воспоминание пронеслось в памяти м-сс Верлок. Не прошло еще двух недель, как её муж и бедный Стави вышли вместе из лавки. М-сс Верлок так отчетливо видела их в эту минуту перед собой, что, воссоздавая иллюзию действительности, пробормотала побелевшими губами:
– Точно отец и сын!
М-р Верлок остановился и, повернув в ней озабоченное лицо, спросил:
– Что ты сказала?
Не получив ответа, он стал снова ходить по кухне. Потом, погрозив кому-то кулаком в воздухе, он снова заговорил.
– Я им отомщу, этим посольским… – кричал он. – Жизни не рады будут. Все расскажу. Все выйдет наружу. Ничто не может теперь меня остановить.
Давая волю бешенству этими словами, он однако остановился среди потока слов и снова посмотрел на жену, которая сидела неподвижно и глядела на стену перед собою. её молчание смущало его. Он знал её несловоохотливость. Их взаимно-доверчивые отношения и были основаны на том, что она не вмешивалась в его дела, а он ей ничего не рассказывал, но всегда был уверен в ней, как в верной, преданной жене. На этот раз, однако, молчание её было какое-то странное и зловещее. Ему хотелось бы, чтобы она высказала то, что думала в эту минуту.
М-сс Верлок, может быть, и сама была бы рада говорить вслух, но она не владела голосом в эту минуту. Она могла бы или громко кричать, или молчать, – и инстинктивно предпочла второе. А мысленно она повторяла все только одну фразу:
– «Он увел с собой мальчика, чтобы его убить! Он увел с собой мальчика, чтобы его убит!» Эта сводившая ее с ума фраза наполняла все её существо. Рыдания, которые не могли вырваться наружу, душили ее. Она вся дрожала и глаза её горели пламенным бешенством. По своей натуре Винни вовсе не была покорным существом. Она любила брата воинствующей любовью, – и мысль, что она сама позволила увезти его на заклание, сводила ее с ума. А этот человек посмел потом вернуться домой к жене!..
– Я еще боялась, что он дрожит от простуды, – пробормотала м-сс Верлок, глядя на стену.
Услышав эти слова, м-р Верлок понял их буквально и поспешил успокоить жену.
– Пустяки, – сказал он. – Я был только расстроен. – расстроен из-за тебя.
М-сс Верлок медленно перевела взгляд на мужа, который быстро опустил глаза.