Рассвет в моем сердце

Яна пыталась доказать, что ее сигареты лучше, а я рассказал ей, как понимаю свободу. Лицо моей новой знакомой посветлело, она словно услышала о святом Граале. «Свобода». Красивое слово. Обманчивое. Если без романтизации, то свобода – та же мечта, что и все остальные: о семье, детях, своем жилье, новой машине и прочих земных благах. Интригует лишь процесс. Но, осуществив мечту, мы в лучшем случае испытаем удовлетворение. В худшем – разочарование, желая большего.

Первые месяцы свободы, несмотря на травму и разбитое сердце, принесли мне радость: я путешествовал, перебивался случайными заработками и жил для себя. Но без рисования, без близких рядом я заскучал и сбился с курса. Теперь наивно поверил, что вдохновение в лице Яны подарит мне истинную свободу: баланс между творчеством и рутиной. Гармонию. Я надеялся влететь с ноги в мир искусства и сотворить массу шедевров, принадлежавших только мне.

– Возьми.

Яна вновь полезла в карман пальто и достала пачку дорогих сигарет.

Я усмехнулся. Наверное, Яна учительница. У нее, так сказать, профессиональная деформация – доказать свою правоту и убедить поступить так, как говорит она.

Бунтарский дух во мне торопился спорить, но я его осадил. Милашка-эльфийка, оказывается, строгая дама! Посмотрев на пачку, я согласился. Давно не курил приличные марки, это правда. Ради разнообразия и улыбки моей музы сделаю исключение.

Яна судорожно глотала воздух, пока я тянулся к сигаретам. Между нами, едва знакомыми друг другу людьми, искрилась химия, отчетливое влечение, но я тушил его, как сигареты о воду в консервной банке. Яна нужна мне для других целей. Яна неприкосновенна. А коснувшись тоненьких пальцев, вдруг испытал мощную потребность узнать ее ближе, поддаться порыву, перейти грань. Яна если и испытала подобное, то не подала виду. С ее губ сорвалось громкое, отчаянное «Нет!». Она выронила пачку, сжалась, отступила. Первый крючок – что-то из прошлого повлияло на нее? Не заострив внимания на ее реакции, не задавая вопросов – всему свое время, – я поднял пачку, закурил. Шутка. В таких случаях всегда спасает шутка.

– Мою свободу похитили. Браво, Яна. Ты должна мне рисунок.

Думал, стушуется. Пожалел о сказанном, но Яна вновь меня удивила. Дерзко вздернув подбородок, она стрельнула серыми глазами:

– Я рисовать не умею.

Смех вырвался из моего рта, согревая изнутри и слегка растопив лед беседы, – я еще на шаг приблизился к тому, чтобы узнать мою музу. Понять ее. Нарисовать.

Мы долго говорили. Темы словно находились сами собой. Родственные души? Я не верил в подобный бред. Но фактом было то, что разговаривать с Яной мне намного интереснее, чем со многими знакомыми. С ней я нашел гораздо больше тем, чем, например, с Эдуардом, хотя мы знали друг друга намного дольше.

Яна мало говорила о себе, я тоже не спешил открывать главы своей судьбы. Внутри теплилась надежда, что у нас будет много времени восполнить пробелы в изучении биографий друг друга, да и мои ошибки, свойственные юнцу в большом городе, не понравились бы Яне. Не то чтобы я стыдился прошлого, но давно не ассоциировал себя с тем мальчишкой.

О Яне за вечер я узнал немного: она работала в отделе аналитики рекламного агентства, любила французское кино и черный кофе без сахара, знала английский и французский языки. Про возможные отношения или подруг она умолчала. Я не стал настаивать или давить на нее. Отчего-то был уверен, что у нас будет уйма времени наедине.

– Все равно нарисую тебя, – завел я старую песню. Объяснил, почему для меня так ценно встретить ее, вдохновиться ей.

Яна вновь смутилась, поблагодарила… и начала протестовать – упрямо, отчаянно. Я рассмеялся, взлохматив свои волосы. Будто я тащил ее в постель! Или это скрытое желание? Намеки? Я был абсолютно сбит с толку.

«Осознанно выбрала одиночество», – сказала она и потеребила шарф. Хмурилась, будто пыталась убедить в словах саму себя. Человеку нужен человек – твердят все, твердит природа. Мы племенные создания, нам нужна стая. Но… лучше ей узнать правду. Честность – хороший фундамент для деловых отношений. И если Яна кокетничает, ей стоит сейчас же прекратить. Моя выдержка не железная, а ее привлекательность глупо отрицать.

– Муза не стоит моего сердца, Яна. Со мной ты в безопасности.

Хрупкие мостики, которые мы выстроили, беседуя несколько часов, вмиг рассыпались. Забавно, на реальном мосту мы обрушили мосты метафоричные. Но не сожгли, верно? Есть шанс. Пусть я, вместо того чтобы разбить лед, сам провалился под воду. Барахтаясь в ее безразличии, я забыл про уважительную дистанцию, подошел, сказал:

– Ко мне вернулось вдохновение, я его не упущу.

– Поздравляю, – хрипло, сбитым дыханием.

Эльфийка… Тело говорит за тебя. В первые минуты, когда ты бросила в меня нож, тело диктовало тебе: «бойся», а в последние минуты, перед тем как я ушел, твое тело закричало: выкручивай на максимум разум, прячься в коконе травм, отрицай, но…

Ты прошла точку невозврата. Ты задела художника. Ты навсегда останешься в его памяти. На его холсте.

– До встречи, Яна.

От темных волос исходил цветочный аромат. Я медленно вдохнул, заполняя легкие до отказа, чтобы вспоминать. Чтобы найти ее по запаху, как собака. Откуда же ты такая взялась, Яна… Словно послана мне судьбой.

Направляясь прочь от моста, я сломал пополам несколько сигарет в попытке обуздать досаду. Мне не нарисовать Яну по памяти. Мне нужно, чтобы она позировала. Мне необходимо, чтобы она открылась.

Рисунок – отражение души, такова моя философия. В коммерции оказалось тяжело творить. Заказчики просили: «Нарисуйте как тот известный художник», «Вот фотография, добейтесь стопроцентного сходства». Тайно я мечтал о своей выставке, где никто бы не диктовал мне, как правильно рисовать, а мои работы принимали бы и любили. Портрет Яны мог стать началом смелого движения к цели. Душа моей музы, определенно, интересна. Жаль, спрятана за семью замками. Чтобы создать шедевр, достойный имени Константина Коэна, я должен найти все ключи. Открыть все двери. Что думает Яна? Мне все равно. Эгоизм свойственен творческим людям. Но я верю, что Яне нужна свобода.

В лофте я позволил эмоциям утихнуть: выплеснул их в непонятную мазню маслом – с детства мой любимый способ успокоиться и не разбить что-нибудь, тем более на съемной квартире.

Остыв, всерьез задумался: «Зачем мне искать новых встреч с девчонкой, раз она отказывается идти на контакт? Хочу ли я растопить Снежную королеву? Или мне поискать другую музу?»

Я выругался. Нет, черт возьми. Другая муза мне не нужна. Впервые с болезненного разрыва я кем-то заинтересовался. Не только физически. Не чтобы потешить эго или снять напряжение. Мне льстили ее смущение и дерзость, ее тайны и острый язык, и мне мало короткой встречи. Впервые за годы мне мало. А главное, Яна не похожа на Марию.

Я двигался вперед.

– Соберись, Коэн, – приказал, глядя на отражение в зеркале – взъерошенный и растерянный. Художник. Приятно вновь считать себя творцом. – Ты нарисуешь ее. Ты убедишь ее, чтобы она стала твоей музой.

Отражение согласилось. Оно хотело вновь увидеть Яну. А я… тоже хотел ее увидеть. Я плохо запомнил черты ее лица, мне бы взглянуть на сероглазую брюнетку всего раз…

– Ложь.

Я заметил (или почувствовал): Яна хотела что-то получить от меня. Я не против, но ей придется отдать что-то взамен. Яна восхитилась мной, но по-иному, не так, как остальные. Мой талант не волновал ее. Моя внешность не была главной причиной. Совсем иное…

Моя свобода? Моя… душа?

Глава 3

За тихой маской неопределенности
Я жду света, словно дождя с небес,
И я снова потеряна.

    (с) Christina Perri, «Sea Of Lovers»

Яна

Осень, 2016. Москва

Солнце пробивалось в кабинет офиса сквозь жалюзи с тем же упорством, с которым мысли о встрече на мосту лезли в мою голову. Все воскресенье я била себя по рукам, чтобы не искать в интернете информацию о Косте, и не смогла сосредоточиться на работе. Я приготовила еду на неделю вперед, посмотрела залпом второй сезон «Американской истории ужасов» и пришла в офис без готового отчета. Хуже всего, что все оказалось зря! Лучи играли солнечными зайчиками на стенах, а я, наклонившись к монитору, читала статью: «Талантливый художник Константин Коэн заключил контракт на четыре года с компанией „Пейнт“». Что ж, не обманул. Он и правда художник.

В понедельник я проснулась радостная: наконец-то новая неделя! Смогу загрузить себя работой и выбросить из памяти зеленые глаза, кривоватую обаятельную улыбку и шепот: «До встречи, Яна». Но, когда включила компьютер, пальцы сами – клянусь, сами! – вбили в поисковик «Константин», «художник», «Москва».

На экране замелькали десятки ссылок. Я сделала глоток кофе, открыла статью авторитетного журнала про искусство… и не смогла закрыть. В сотый раз за утро рассматривала фотографию: Константин Коэн стоял посреди конференц-зала и гордо держал свою картину. Он, молодой парень в потрепанном пальто, с неаккуратной прической и счастливой ухмылкой, казался неуместным на фоне стерильно-белых стен и панорамных окон. Выделялся Костя и среди других людей на фото: они, в деловых костюмах, смотрели в объектив хмуро, а он – по-мальчишески наивно.

Я вглядывалась в фотографию: у Константина такие же светлые волосы, впалые скулы, широкие брови, но глаза… на фото два изумрудных огонька сияли, а в ночь на мосту – тускло светились.

Статью я не прочитала, снова и снова возвращаясь к снимку. Сравнивала подростка с фотографии и реального мужчину из парка. Всего четыре года прошло, а Коэн сильно изменился. Любопытство щекотало мне ребра: что случилось? Почему он бросил успешную карьеру и для чего выбрал в музы меня?

Я встрепенулась. Какая разница! Не мои заботы, а он – пофигист и эгоцентрик.

Нахмурившись, я закрыла браузер и уставилась на пустую страницу с заголовком «Отчет». Что-то в Константине зацепило и меня… Загадочная «свобода». Забытое, казалось бы, чувство безопасности. Подумав немного, я снова открыла статью, сохранила фотографию на рабочий стол компьютера и почистила историю браузера.

– Тут ночуешь, а?