Рассвет в моем сердце

Я заблудился, потом нашел тебя.
Никогда не думал, что это произойдет
таким образом.
Я показал тебе свое сердце,
Оставил его незащищенным.
Как вор в ночи, ты украла его.

    (с) Bon Jovi, «Love Lies»

Константин

Осень, 2016. Москва

Суббота и воскресенье – мои нелюбимые дни недели. Честно говоря, мне, безработному, так-то плевать, я не встаю раньше обеда. Но по выходным большинство людей остается дома, а Москва уже встретила меня сюрпризом: сосед снизу начал день с русского рэпа. Не то чтобы я нетерпим к чужим музыкальным вкусам, но, черт побери, девять утра!

Мои запросы просты: мне нужна только ты.
Человека исправит боль и могила,
А миром правят любовь и дебилы[6 - Мот – «Капкан».].

Не-а, только дебилы.

Зевая, я скатился с матраса. Спал на полу, и на паркете ощутил, как басы колонок отдались дрожью во всем теле – бодрит сильнее кофе, рекомендую! Включу-ка этому умнику сегодня в полночь These Days[7 - These Days – шестой альбом американской рок-группы Bon Jovi, изданный в 1995 году.].

Я встал и потянулся, разминая спину. Взъерошил волосы. Отыскал среди неразобранных вещей чистую футболку.

Ночевал я на чердаке, обустроенном под лофт, в новостройке спального района, и не ожидал, что стены (и пол) настолько тонкие.

Зевнул снова. Я жутко хотел спать и врезать соседу, но вспомнил вечер… Ладно, Яна стоила того, чтобы не выспаться. Я огляделся. Комната, она же спальня, она же кухня, завалена вещами: вчера, в третьем часу ночи, я устроил хаос, пытаясь впервые за два года что-то нарисовать и не расплескать на одежду вино. Пустая бутылка звякнула, когда я споткнулся об нее по дороге к столу. Выругавшись, расчистил поверхность от смятых черновиков, взял альбомный лист и посмотрел на рисунок трезвым взглядом: четкие линии, хорошая анатомия. Мои руки помнили, как держать карандаш.

Но все же набросок есть набросок. По памяти, грубыми штрихами. Для серьезной работы, достойной авторства Константина Коэна, потребуется несколько часов, а в идеальном случае – несколько дней наедине с музой. Рисовать по памяти и с натуры – разный опыт, как смотреть на фотографии других стран или путешествовать самому. При работе с натурой я словно видел истинное «я» того, кто мне позировал. Смущение, радость, предвкушение. Все эти эмоции передавались и мне, а я как проводник перенаправлял их на холст. За это мое творчество полюбили.

Яна удивляла необычной энергией, тем и зацепила меня. Она словно перекрытый камнем родник. Ее глаза, серые, грозовые, раньше наверняка были светлыми, возможно, голубыми, и блестели как драгоценные камни. Но ее небо затянуло тучами.

Что скрывает моя муза? Почему приходит метать нож в дерево? Как говорил Фицджеральд: «Дайте мне героя, и я напишу вам трагедию». Плоть. Кровь. Суть. Вот что отличает обыденную работу от искусства. Писатель выворачивает наизнанку себя, а художнику доступны иные пути – чужие души. Сломленные. Прекрасные.

Я воспользуюсь Яной? Пусть так. Свою душу я закрыл, поэтому не блефовал: у нас не могло быть никакого совместного будущего. Рад, что в этом Яна со мной согласна. Мне жаль, если она вдруг начнет на что-то надеяться. Но… Что не сделаешь ради искусства.

Правда же?

Я вернусь. Триумфально. По остывшему пеплу.

Осень, 2014. Москва (Через три часа после разговора с Марией)

Я бродил из комнаты в комнату, как раненый тигр. Моя клетка в элитном жилом комплексе, на высоте двенадцатого этажа, с дорогой мебелью и видом на Арбат. Я посмотрел в панорамное окно. Насмешка судьбы… Мог легко представить, как по старому Арбату сейчас бродил девятнадцатилетний мальчишка. Его пальцы перепачканы краской, из кармана торчат кисти, а к груди он прижимает складной мольберт. Очередной день провинциального художника. Все изменила одна встреча. Сладкие слова: «Хочешь, покажу тебе новый мир?» Моргнул – два года спустя я тут, на высоте во всех смыслах. Купался в роскоши: каждый день новая одежда, вкусная еда, секс с красивой женщиной, искусство…

Я ударил ребром ладони о стекло. Прочное. Прочнее, чем мои нервы.

Сегодня я все потерял. Какая жалость. Или нет? В последний раз смотрю на огни столицы, а на моих плечах – рубашка от знаменитого дизайнера. Я достал из кармана брюк пачку. И курю сигареты премиум-класса тоже в последний раз.

Щелкнув зажигалкой, прикурил. Усмехнулся. Ну и представление устроил! Костик, что рисовал прохожих на Арбате и питался «Дошиком», как тебе такое? Поверь, Костик, я не сожалею. Ты никогда не стремился к богатству. Тебе нравилось получать похвалу, ее похвалу. Но… Любая краска рано или поздно высыхает.

Выкурив сигарету, я сгреб вещи и кинул их на кровать. Что мне пригодится? Что я мог забрать? На адреналине не осознавал, в какую передрягу попал. Мной был подписан контракт. С огромной неустойкой. С безумными последствиями. Спасибо судьбе – или Дима подсуетился? – всего на четыре года. Осталось два. Мне следовало исчезнуть, раствориться в воздухе, умереть… Я скрипнул зубами. Они отнимут все: квартиру, которая не была по-настоящему моей – только на бумаге; Москву – тут я не прижился; коллекцию картин – то, что успел нарисовать за время работы-рабства. Забирайте. Подавитесь. Мне не жаль ничего. Кроме…

Сердце рвано ударило о ребра. Кроме… любви. Я собрал спортивную сумку и сел посреди коридора, освещаемый луной и оживленным шоссе. Провел ладонью по лицу – чертова щетина, колется. Вскочив, дошел до ванной и посмотрел в зеркало: лопнули сосуды на белках – три дня я спал урывками, дорисовывая картину, – а волосы склеены краской и гелем. Пропустив сквозь зубы воздух, я растрепал светлые пряди. Коснулся подбородка… Пошло оно все!

Я достал триммер, которым аккуратно подравнивал растительность на лице, поставил настройку «под ноль» и сбрил к чертовой матери всю щетину. Свобода! Я провел ладонью по лицу, снова и снова. Покрасневшая гладкая кожа.

Я рассмеялся, но заметил флаконы духов – мои и Марии. Взял «Гуччи», открыл крышку. Аромат восточных пряностей. Ее аромат. Я зажмурился. Почему она не здесь? С момента, как мы повздорили, прошло три часа. Три. Гребаных. Часа. Она злится? Она меня разлюбила? Эта мысль ударила в солнечное сплетение, и я, аккуратно убрав духи на место, вышел из ванной. Эйфория, будто анестезия, покидала тело. Часть меня жаждала, чтобы Мария вернулась. Уговорила меня. Околдовала темными очами и сладкими речами. Я бы вновь запустил пальцы в ее черные локоны, а губы… сладко-кислые, как вишня, я бы долго целовал.

Мария не приходила. Разочаровалась? Разлюбила меня?

Нет. Она не могла так поступить.

Я взял телефон. Ноль пропущенных вызовов. Это ошибка. Мы неправильно друг друга поняли. Обязательно поговорим. Помиримся. Куда я уеду? Идиот! Я же люблю ее. Не смогу без нее. Мария подарила мне все…

Я вновь посмотрел на Арбат и увидел в стекле на фоне города свое отражение. Сутулый, маниакально проверяю телефон и жду, как верный пес. Я расправил плечи. Да, я любил Марию. Она моя первая женщина. Моя богиня, ради которой я рисовал бы до полного истощения.

Она ради меня даже не поборола свою гордость.

Значит, это финал. Подхватив сумку, я оставил за дверью молчаливый телефон и свою прошлую жизнь.

Улица встретила освежающей прохладой. Ветер ерошил волосы, пробирался под куртку. Выкинул бы проклятую джинсовку – очередной подарок Марии, – но октябрьским вечером в столице холодно.

Москва не мой город. Шумная. Лживая. Вряд ли вернусь, когда кончится контракт. Я думал о деревне, скучал по размеренному сельскому темпу, но к себе домой приехать не мог. Я бы застрял в области, как в трясине. Брат меня предупреждал. Не оглядывайся, Костик.

Мурашки рябью по позвоночнику. Проклятый ветер.

Я включил музыку в плеере, шел в сторону вокзала и думал, куда бы поехать, поэтому не сразу заметил тень. Кто-то преследовал меня от дверей подъезда, но я понял это, только когда меня настигли в пустом переулке.

Удар. Подножка. Я не сориентировался и упал на колени. Наушники выпали, оказались в луже. Что за?.. Попытался повернуть голову, рассмотреть нападавшего, но тень ударила меня ботинком в живот. Осязаемая, надо сказать, тень. Из легких выбило весь воздух.

Меня решили ограбить именно сейчас? Да я везунчик! Самое время покупать лотерейный билет! Новый удар пришелся в солнечное сплетение.

– У меня нет денег! – проорал сквозь боль. – Только шмотки и плеер!

Нападавший никак не отреагировал. Он пару раз пнул меня – и перестал. Надоело? Понял, с меня нечего взять? Я медленно убрал от лица руки. Парень, высокий, весь в черном. Его лицо скрыли капюшон и медицинская маска. Я оперся о мокрый асфальт, пытаясь встать.

Снова удар в грудную клетку – я завалился на спину, едва успев приподнять голову. Сотрясение мозга явно не входило в мои планы.

– Чего ты, мать твою, хочешь?!

Он наклонился, придавив меня ботинком к земле. В нос ударил древесно-восточный аромат с нотами кардамона. Такой же, как у меня.

– Это за Марию, – прохрипел парень.

Что-то сверкнуло в лунном свете. Я прищурился. Это же не…

– Су-у-ука! – заорал я, когда боль волнами расползлась по пальцам.

Нападавший занес над головой и снова опустил на мою ладонь железный молоток. Второй рукой он крепко держал мое запястье.