Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 3. Часть 5. За Великой Китайской стеной

Об ошибках Сталина и Коминтерна в отношении китайской революции в КНР говорилось много и часто на самом высоком уровне. В июле 1949 года, когда Лю Шаоци находился в Советском Союзе на переговорах по вопросам образования КНР, Сталин признал, что советская сторона в прошлом «неподобающим образом» вмешивалась в дела китайской революции. Он сказал: «Мы мешали и препятствовали вам, и я по этому поводу испытываю угрызения совести». Но даже если бы Москва была всегда права, все равно трения между КПСС и КПК возникли бы. Корень их – в том типе взаимоотношений, который господствовал в международном коммунистическом движении.

Москва, Коминтерн были центром, штабом, руководившим своими зарубежными отрядами – французским, болгарским, американским, китайским и т. д. Архивные материалы, в том числе опубликованные, свидетельствуют, что Коминтерн держал руку на пульсе дел КПК и постоянно давал указания и советы: о необходимости сотрудничества с Гоминьданом, о важности активизации антияпонской борьбы, о наращивании рядов рабочего класса, о создании народной интеллигенции. Высказывались замечания по поводу неблагополучного положения в КПК, наличия в ней националистических тенденций, преследования лидеров партии, связанных с Коминтерном, нездоровых настроений в отношении Советского Союза и т. п.

Методы руководства были аналогичны тем, что сложились внутри партий: дисциплина, подчинение нижестоящих организаций вышестоящим, меньшинства большинству, конспиративность. Другими категориями никто и не мыслил: партии слабые, малочисленные, неопытные, теоретически плохо подготовленные, действуют в условиях господства репрессивных, враждебных режимов; дискуссии, споры, возражения ведут к ослаблению единства, играют на руку противнику; Москва знает лучше всех, и ее интересы тождественны интересам всех; ослушание центру, противопоставление своих интересов его интересам равносильно предательству, измене марксизму-ленинизму.

Отношения по схеме «старший – младший» были порочны в принципе. В решении ЦК КПК по некоторым вопросам истории (июнь 1981 года) говорилось: «Возобладавшая главным образом в конце 20-х и начале 30-х годов ХХ века в международном коммунистическом движении и в рядах нашей партии ошибочная линия превращала марксизм в догму, а постановления Коминтерна и опыт Советского в нечто священное. Это едва не завело китайскую революцию в тупик». Таких же оценок придерживаются историки Китая. Лю Цзянь-фэй в статье «Просчеты и ошибки в руководящих идеях Коминтерна» пишет, что превращение Коминтерна во «всемирную коммунистическую партию с высокой степенью централизации» не способствовало сочетанию марксизма с революционной практикой каждой страны, вело к догматизму, бюрократизму и экстремистской болезни «левизны», а в итоге – к поражению ряда революций».

В случае с КПК неравноправные межпартийные отношения были особенно чреваты негативными последствиями. Ведь на рубеже XIX–XX веков Китай был низведен до положения полуколонии. Вполне естественно, что китайское революционное движение носило и национально-освободительный характер. Китайские революционеры болезненно воспринимали полузависимое положение своей страны, и это усугубилось тем, что Китай принадлежал к числу древнейших государств мира, обладал богатой духовной цивилизацией и на протяжении веков играл важнейшую роль в международных отношениях в Азии.

На восприятие внешнего мира участниками национально-освободительного движения воздействовали и негативные элементы духовно-политического наследия старого Китая, прежде всего конфуцианский этноцентризм и легистский милитаризм.

Комплекс превосходства и одновременно чувство оскорбленного достоинства наложили глубокий отпечаток на руководителей КПК. Многие из них мечтали о восстановлении ведущего положения Китая в мире, рассматривали свою страну в качестве центра всемирной революции, непременно хотели иметь все свое, включая «собственный» марксизм-ленинизм.

Еще в 1935 году Мао Цзэдун подчеркивал, что его весьма заботит факт территориальных потерь, понесенных Китаем. В беседе со своим биографом Э. Сноу Мао сетовал: «В школьные годы я… прочел брошюру о расчленении Китая. В ней рассказывалось об оккупации Японией Кореи и Формозы, о потере сюзеренитета над Индокитаем, Бирмой и прочими странами. Когда я прочел все это, я почувствовал себя угнетенным и огорченным». В 1936 году Мао Цзэдун поведал тому же Сноу, что «непосредственной задачей Китая является не только возвращение всех потерянных районов, но и защита своего суверенитета по эту сторону стены».

Все негативные элементы духовно-политического наследия не исключали развития прогрессивных идей национального освобождения страны от империалистического засилья. Но они создавали специфику в подходах КПК, которая в сталинский период не принималась в расчет.

Как отмечалось в упоминавшемся решении ЦК КПК по некоторым вопросам истории (от 1981 года): «Нашей партии пришлось хлебнуть немало горя из-за той партии, которая, возомнив себя «партией-отцом», пыталась взять нас под свой контроль».

* * *

В 1949 году в Китае победила революция. 1 октября была провозглашена Китайская Народная Республика. Правительство КНР заявило о своем стремлении устанавливать хорошие отношения со всеми странами, включая капиталистические, на основе равенства, взаимной выгоды и взаимного уважения суверенитета. Подчеркивался миролюбивый характер внешнеполитического курса республики. Вместе с тем китайские руководители выдвинули установку «держаться одной стороны», т. е. находиться в союзе с СССР. Сделано это было, несмотря на возражения, особенно в среде буржуазии, опасавшейся изоляции Китая со стороны Запада. Такое решение Мао Цзэдуна было вызвано враждебной политикой США.

Сделав сознательный выбор, КНР стала искренним союзником СССР. Взаимные обиды и претензии отошли на задний план. Руководство КПК ощущало острую потребность в помощи СССР. В стране царил революционный подъем, идеи социализма, дружбы с советским народом охватывали многомиллионные слои трудящихся. Вспыхнувшая в 1950 г. война в Корее еще больше обострила американо-китайские отношения, усилив необходимость опоры КНР на СССР.

14 февраля 1950 года СССР и КНР подписали Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи (сроком на 30 лет с возможностью пролонгации). Были заключены соглашения, предусматривавшие возвращение правительству КНР всех прав на Китайскую Чанчуньскую железную дорогу, военно-морские базы в Люйшуне (Порт-Артур) и Даляне (Дальнем) не позднее конца 1952 года. Китай получил крупный льготный кредит. Были организованы четыре смешанных общества: гражданской авиации, по добыче нефти, цветных металлов (в Синьцзяне), по строительству и ремонту судов (в Даляне). В 1956 и 1958 годах были подписаны документы о строительстве в КНР 102 промышленных объектов. СССР согласился участвовать в становлении ядерной физики в Китае.

В целом в 1950-х годах Советский Союз помог в сооружении в КНР свыше 250 крупных промышленных предприятий и других объектов, предоставил льготные кредиты почти на 2 млрд руб. СССР внес вклад в создание авиационной, радиоэлектронной, автомобильной и других ключевых отраслей промышленности. В Китае работало свыше 10 тыс. советских специалистов, в СССР получили дипломы о высшем образовании более 11 тыс. китайцев.

В Пекине поддерживали все внешнеполитические шаги СССР, солидаризировались с советским руководством в трудные моменты, в частности во время венгерских и польских событий в 1956 году. Обе стороны выступали с одинаковых позиций по основным проблемам современности, региональным конфликтам, заявляли о своей решимости совместно противостоять «провокациям империалистических сил». В 1954 году Китай, Индия и Бирма выдвинули пять принципов мирного сосуществования государств с различными социально-экономическими системами.

В 1957 году в условиях идеологической либерализации в КНР, проходившей в рамках кампании «пусть расцветают сто цветов», правые элементы выступили с нападками на Советский Союз, выдвинули территориальные претензии. Но антисоветские акции были пресечены, китайское руководство осудило их как контрреволюционные. Вновь и вновь подчеркивалось, что КНР всегда будет идти в едином строю с Советским Союзом.

Сотрудничество между СССР и КНР в 1950-е годы отличалось динамизмом, масштабностью, глубиной. Китайские руководители не раз публично говорили о положительной роли Советского Союза в деле социалистического строительства в КНР. Вместе с тем в советско-китайских отношениях сохранялось немало проблем, многие из которых уходили корнями в коминтерновский период. К ним добавлялись новые, возникшие уже после образования КНР.

Непросто прошел визит Мао Цзэдуна в СССР в декабре 1949 – феврале 1950 гг. По свидетельству очевидцев, Мао ехал в Москву с волнением и некоторой опаской. Он не был уверен, что прием будет достаточно почетным, а главное, что удастся подписать крупные и нужные КНР политические и экономические документы. Документы в конце концов были подписаны. Тем не менее не все в ходе приема в Москве могло понравиться китайскому лидеру. Сталин с подозрением относился к Мао Цзэдуну, не считая его настоящим марксистом. Он долгое время не принимал гостя и не подпускал к нему других членов руководства. Расстроенный Мао пришел в отчаяние и заявил, что немедленно уезжает домой[6 - Khrushchev Remembers. The Last Testament. Boston, 1974. P. 272–273.]. Сталин согласился на встречи, но они оказались краткими и сухими. Как писал министр иностранных дел СССР А.А. Громыко, два лидера не смогли установить между собой необходимый контакт, чувствовалось, что они «не притерлись», им «не хватало сердечности»[7 - Громыко А.А. Памятное. Кн. 2. М., 1988. С. 128–129. Во время визита министром был А.Я. Вышинский, а А.А. Громыко стал таковым в 1957 году.].

Обиды возникали и в дальнейшем, причем прежде всего из-за пресловутого типа отношений «старший – младший», который сложился не без участия самого Мао Цзэдуна, ведь это он стал первым называть СССР «старшим братом» КНР.

Нельзя сказать, что Москве полностью изменило чувство такта. Издавались даже инструкции, в которых говорилось о необходимости уважать национальные чувства китайцев, не командовать, учитывать прошлое (агрессивную политику царской России в отношении цинского Китая) и т. д. Да и Сталин подчеркивал, что китайские коммунисты должны быть полностью самостоятельными, что ни о каком управлении Пекином из Москвы не может идти и речи. Он постоянно говорил о великом значении революции в Китае, о широчайших перспективах КПК, об огромной роли КНР в мировых делах. Восхвалял Сталин и самого Мао Цзэдуна, других китайских руководителей.

Однако на практике не все получалось гладко. Отдельные наши советники по определенному кругу вопросов стремились осуществлять в Китае диктат, настаивали на выполнении своих указаний и жаловались Сталину в случаях «непослушания» с китайской стороны. Они требовали от КПК ускорить аграрную реформу, надавить на буржуазию, прекратить уравниловку, очистить партию от «дурных» элементов. Подвергали критике даже непосредственно тех или иных членов руководства КНР. Из китайцев постоянно вытягивали выражения благодарности за помощь, признание решающей роли СССР в становлении мирового социализма, в победе во Второй мировой войне. Заслуги же самих китайцев в войне принижались.

Разногласия возникали и постепенно обострялись по целому ряду хозяйственных и других вопросов в двусторонних отношениях, в частности вокруг соглашения о совместной эксплуатации Китайской Чанчуньской железной дороги вплоть до конца 1952 года. Китайские авторы позднее согласились, что в то время у КНР не было еще возможностей для самостоятельного управления этой дорогой, так что сотрудничество с СССР в данной области «приносило пользу». Тем не менее, считают в Китае, Советский Союз должен был «безоговорочно передать свое суверенное право на железную дорогу», ибо Япония ранее уже заплатила стоимость дороги и купила права на нее.

В период советско-китайской полемики утверждалось, что СССР навязал Китаю свои военно-морские базы в Порт-Артуре (Люйшуне) и Дальнем (Даляне). Теперь китайские исследователи признают, что договор о базах был заключен, а затем продлен по просьбе китайского правительства из-за сложной международной обстановки: войны в Корее, отсутствия мирного договора с Японией.

Советский Союз упрекали и за то, что в нарушение договоренности с руководством КПК из Маньчжурии было вывезено большое количество оборудования, машин, инвентаря, материальных ресурсов, даже предметов домашней обстановки из квартир японцев. Китайским же властям передавались лишь пустые помещения. Эти действия были квалифицированы в КНР как «проявление национального эгоизма».

Трения вызвало создание на китайской территории четырех смешанных предприятий. А.А. Громыко в мемуарах отмечает, что в переговорах о создании этих предприятий «появилась брешь»: китайская сторона внесла коррективы в свою первоначальную позицию, и дело выглядело так, что она «не желает сотрудничества». У советского руководства эта ситуация оставила неприятный осадок. По мнению Н.С. Хрущева, китайцев очень обидело предложение Сталина о создании компаний как представлявшее собой посягательство на территорию КНР и ее независимость. Именно тогда, считает Хрущев, «были посеяны семена враждебности и антисоветских, антирусских чувств в Китае». Эти и другие случаи убедили Мао в том, что «сталинская политика в отношении Китая имела много общего с империалистической политикой капиталистических стран».

Китайские авторы не раз называли упомянутые компании «советскими полуколониями» в КНР, сетовали, что партнеры из СССР не соблюдали принципа взаимной выгоды. Те же исследователи жаловались, что Китаю пришлось «в полной мере ощутить великодержавный шовинизм и национальный эгоизм, существующие в СССР» во время переговоров в 1950 году о соотношении курсов валют двух стран. Советская сторона, по их мнению, «опираясь на свою силу, оказала давление… и фактически соотношение валют… было определено в условиях относительного неравноправия».

Советские кредиты Китаю в связи с войной в Корее позднее квалифицировались как обычная «торговля оружием», да и вся советская помощь расценивалась как «своекорыстная». Н.С. Хрущев в этой связи отмечал, что уже в начале 1950-х годов в китайском руководстве возникло недовольство качеством той помощи, которую предоставлял Советский Союз.

Разумеется, помощь не являлась идеальной – у нас не было ни лучшей в мире техники, ни совершенных методов управления народным хозяйством. Изъяны сталинской модели переносились с советской почвы на китайскую. Но помощь была большой, нелегкой для истерзанного войной советского народа, и, кроме того, никто другой не предлагал Китаю чего-то более существенного.

Возник в те годы вопрос о Монголии. Китайские руководители заговорили об «объединении Внешней и Внутренней Монголии в составе КНР». Из Москвы отвечали: судьба монгольского народа должна определяться не в Пекине и не в Москве, а в Улан-Баторе.

Сказывались и проблемы личного порядка. Некоторые из членов китайского руководства высказывали большее почтение Сталину, чем Мао Цзэдуну, что не могло не задевать последнего. Сталин, кстати, сам подливал масла в огонь, предоставляя Мао «компромат» на этих лиц.

Оценивая в целом сталинский период в советско-китайских отношениях, следует признать, что семена раздора были посеяны уже тогда. Равноправия в отношениях не было, и если Китай терпел подобную ситуацию, то только из-за своей слабости и изоляции со стороны Запада.

После разоблачения Н.С. Хрущевым культа личности Сталина китайское правительство опубликовало 1 ноября 1956 года заявление, в котором отмечалось, что политика Советского Союза в области взаимоотношений между социалистическими странами отнюдь не была лишена ошибок. В Пекине с удовлетворением восприняли признание этого факта новым советским руководством. Мао Цзэдун заявил, что критика Сталина сняла с КПК большой груз, который мешал правильно понимать многие вопросы, и что теперь между СССР и КНР установились нормальные взаимоотношения доверия и откровенный обмен мнениями. Одобрил десталинизацию VIII съезд КПК (1956). Известны слова Мао о том, что он хотел бы написать книгу о преступлениях Сталина по отношению к китайской революции, но позволит опубликовать ее только через 10 тысяч лет после своей смерти.

Однако после короткого времени разоблачение Хрущевым культа личности Сталина было отвергнуто Мао Цзэдуном. Вскоре после VIII съезда КПК «Жэньминь жибао» выступила со статьями, в которых оценки КПСС в отношении Сталина были подвергнуты критике. Китайского руководителя не устраивало то, что с ним предварительно не посоветовались, а главное – удар по Сталину ставил под угрозу складывавшийся культ самого Мао в КНР.

Особое отношение к Сталину сохраняется в КНР и по сей день. Там говорят, что «Сталин занимает свое место в истории» и что в Китае к нему подходят «принципиально, исторически, диалектически, объективно». Китайские пропагандисты разъясняют, что сохраняет свою силу оценка Сталина, данная в свое время Мао Цзэдуном: в его деятельности 70 % положительного, а 30 % – ошибочного.

Такая позиция включает и дань традиции, и опасение, что тотальная критика личности Сталина может перекинуться на Мао Цзэдуна, а это считается нежелательным, ибо, как считают в КПК, Мао «был для Китая и Лениным, и Сталиным, и Хрущевым».

Вернемся, однако, к началу послесталинского периода в советско-китайских отношениях. Хрущев сразу же попытался исправить прежние ошибки, сделать отношения между двумя странами действительно равноправными. Он предложил ликвидировать базы в Люйшуне и Даляне. Мао в ответ просил повременить, ссылаясь на американскую угрозу, но к середине 1955 года это было сделано. Кроме того, КЧЖД перешла к КНР, смешанные компании были упразднены.

И тем не менее еще до низвержения культа Сталина проявились расхождения сторон по стратегическим вопросам.

Посол КНР в Советском Союзе в те годы Лю Сяо неоднократно упоминает в мемуарах о таких расхождениях между министрами обороны – Пэн Дэхуаем и Г.К. Жуковым. Они обозначались и в ходе переговоров Пэн Дэхуая с Хрущевым в Москве в 1957 году. В Пекине считали, что существует серьезная опасность агрессии со стороны США, и просили увеличения военной помощи. Хрущев настаивал на том, что империалисты не посмеют развязать войну из-за возросшей мощи СССР и всех стран Варшавского договора, ратовал за сокращение вооружений, в частности, и Китаем.

Дело здесь, как представляется, заключалось не только в неодинаковых оценках стратегической ситуации в мире, но и в желании КНР не зависеть в области обороны полностью от советского потенциала, в стремлении создать собственный.

Постепенно разногласия распространялись на все новые сферы, вызывая трения и столкновения. Можно выделить шесть крупных конфликтных сфер советско-китайских отношений:

1. Оценки современной эпохи. После смерти Сталина остро встали многие важные вопросы. Как понимать нашу эпоху? Как относиться к Западу? Как рассматривать проблему войны и мира? Как подходить к национально-освободительному движению? Каковы пути перехода к социализму в развитых капиталистических странах?

Советское руководство сформулировало свое понимание этих проблем на ХХ съезде КПСС. Первоначально в Китае одобрили советские оценки. Это было, в частности, сделано на VIII съезде КПК. Однако на самом деле Мао Цзэдун не принял советского анализа ситуации. По мнению некоторых китайских историков, решения ХХ съезда явились «прямой причиной» полемики между КПСС и КПК.

Как отмечает А.А. Громыко, уже в 1957–1959 годах «большая дистанция» разделяла взгляды советских и китайских руководителей. Разногласия проявлялись в подходе к опасности ядерного конфликта, к линии поведения социалистических стран в отношении империалистического лагеря. Москва ратовала за мирное сосуществование, устранение угрозы термоядерного конфликта, Пекин предлагал ориентироваться на революционную войну, «попробовать силы, а потом вернуться к строительству». При этом Мао Цзэдун заявлял, что не следует бояться больших жертв – «если половина человечества будет уничтожена, то еще останется половина, зато империализм будет полностью уничтожен».

Хрущев упоминает в мемуарах, что Мао был против его идеи одновременного роспуска НАТО и Варшавского договора, предлагал в случае агрессии против СССР отступать до Уральских гор, после чего к войне подключились бы китайцы. Представления Мао о войне, стратегии казались Хрущеву детским лепетом, и он спорил с китайским лидером. В ходе визита в КНР в 1959 году его разногласия с китайскими руководителями по вопросам мирного сосуществования приняли весьма острый характер.

Мао Цзэдун все более открыто и настойчиво выступал против принципа мирного сосуществования, утверждал, что мировая война неотвратима. В апреле 1960 года в центральной китайской печати были опубликованы статьи, в которых давалась развернутая критика советских позиций. Основным противоречием эпохи называлось противоречие между национально-освободительным движением и империализмом (а не между социалистической и капиталистической системами, как считало руководство КПСС). Борьба за предотвращение войны интерпретировалась как помеха революционному движению народов. Подчеркивалось, что пока существует империализм, мировая война неизбежна. В Пекине начали выпячивать особое значение идей Мао, ведущую роль КНР в мировом революционном и освободительном процессе. Был выдвинут лозунг «Ветер с Востока довлеет над ветром с Запада», стала муссироваться идея о том, что центр мировой революции сдвигается в восточном направлении.

2. Подход к США. Советское руководство активно добивалось разрядки напряженности в отношениях с Соединенными Штатами. В Китае негативно реагировали на эти усилия, любое потепление советско-американских отношений воспринималось Пекином как возобновление «раздела мира», обозначившегося якобы еще в Ялте. Китайские руководители выразили недовольство поездкой Хрущева в США в 1959 г. (хотя публично и одобрили ее). Они настаивали на том, что напряженность на международной арене выгодна социализму и невыгодна империализму, что народ надо готовить к войне. С этих позиций в 1958 г. Мао Цзэдун спровоцировал обострение ситуации в Тайваньском проливе. Действия КНР вызвали яростную критику со стороны Н.С. Хрущева.

3. Взаимоотношения в рамках международного коммунистического движения. В Пекине проявляли все меньшую склонность оставаться в роли «младшего брата». Так, возражая против выводов ХХ съезда КПСС относительно современной эпохи, китайские руководители критиковали не только суть советской позиции. Недовольство в неменьшей степени высказывалось и в связи с тем, что Москва не проконсультировалась с другими партиями и тем не менее выдала свои взгляды за «общую программу» коммунистических и рабочих партий, за «ленинский курс международного коммунистического движения нашего времени». В Пекине выступили против «деспотичного и безапелляционного диктата Хрущева». Речь здесь шла не просто об утверждении независимых позиций КПК, а фактически о том, чтобы Коммунистическая партия Китая сменила КПСС в роли лидера мировой революции.

4. Подход к региональным конфликтам. Советский Союз занял нейтральную позицию по отношению к китайско-индийским конфликтам 1959 и 1962 годов. Советская сторона убеждала китайскую проявить сдержанность, с тем чтобы Индия оставалась на позициях неприсоединения. В Китае эта линия вызвала резкое недовольство. Советский Союз был обвинен в провоцировании войны между КНР и Индией. Хрущев же заявлял, что Мао Цзэдун начал войну из-за своих «болезненных фантазий», желания втянуть СССР в конфликт и навязать ему таким образом свою волю.

В КНР, в отличие от Советского Союза, не были встревожены американо-британской интервенцией на Ближнем Востоке в 1958 году. Причина – все тот же подход, согласно которому чем хуже обстановка в мире, тем лучше. Очевидно было и то, что Мао Цзэдуну не нравилась активность КПСС в Азии, он считал этот регион сферой влияния КПК.