«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл

– Ой-ой-ой! Как я пытаюсь… Как пытаюсь… Я пытаюсь… А мама перед смертью сказала мне: «Дора, заботься об остальных. Научи их быть хорошими. Береги от бед. И научи быть счастливыми». Она попросила: «Заботься о них, дорогая Дора, ради меня». Вот я и пытаюсь. А вы все за это меня ненавидите. Сегодня я вам поддалась, хотя с самого начала понимала, до чего это глупо.

Не посчитайте меня слабаком, но я поцеловал свою сестрёнку. Ведь девочкам это нравится. И я никогда больше не стану корить её за правильность или смеяться над стараниями быть образцовой старшей сестрой. Не слишком-то это приятно, но должен признать: я жестковато вёл себя с Дорой, но больше не буду. Она хорошая старушка.

И ещё мы, конечно, раньше не знали, что это мама её просила. Иначе разве бы стали так изводить сестру?

Мелким мы, разумеется, ничего не расскажем, а насчёт Дикки мы с Элис договорились, что он от неё всё узнает. Тогда мы втроём вполне сможем, если понадобится, держать остальных в узде.

За всеми этими треволнениями о хересе мы думать не думали, пока в восемь вечера не раздался стук в дверь. Элиза открыла, и мы увидели несчастную Джейн (если именно так её зовут) из дома захожего священника.

Она передала Элизе что-то завёрнутое в коричневую бумагу и письмо, а три минуты спустя отец позвал нас к себе в кабинет.

На столе его лежала уже развёрнутая коричневая бумага, а на ней стояли наша мензурка и бутыль. В руках у отца было письмо.

– Ну и что вы на сей раз удумали? – спросил он со вздохом, указывая на бутылку.

Письмо у него в руках представляло собой четыре больших листа, сплошь испещрённых мелкими чёрными строками.

Дикки заговорил первым. Выложил отцу всё от начала и до конца, вернее, рассказал всё, что знал сам, ведь мы с Элис не говорили остальным о леди, хлопотавшей за детей погибших моряков.

Когда он умолк, Элис с надеждой спросила отца:

– Значит, мистер Маллоу написал тебе, что всё-таки купит дюжину бутылок? Это вино и впрямь не такое плохое, когда оно с сахаром.

Отец ей ответил, что священник вряд ли может себе позволить столь дорогое вино, и сказал, что хочет сам попробовать херес. Мы отдали ему весь остаток, так как ещё по пути домой твёрдо решили отказаться от дальнейших попыток зарабатывать на досуге по два фунта в неделю каждому.

Отец пригубил вино и повёл себя в точности как Г. О. Он тоже выплюнул вино в огонь, но ему мы, само собой, этого на вид не поставили. А затем он разразился хохотом и хохотал так, что я боялся, он вообще уже не остановится.

Полагаю, во всём виноват был херес. Я где-то читал, что вино веселит человеку сердце. Главное, выпил-то отец совсем чуть-чуть. Выходит, всё же хорошее было десертное вино. Бодрило и… остальное я забыл.

– Все в порядке, дети, – сказал наш отец, когда наконец отсмеялся. – Только никогда больше такого не делайте. В винной торговле огромная конкуренция. К тому же вы, кажется, мне обещали не затевать никаких деловых начинаний, прежде чем посоветуетесь со мной.

– Я думал, что ты имеешь в виду приобретение доли в каком-нибудь деле, – ответил Дикки. – Но здесь-то речь шла всего лишь о процентах.

Отец опять рассмеялся.

И знаете, я очень рад, что мы купили «Кастилиан аморозо». Оно ведь действительно развеселило отца. А это с ним редко теперь случается, даже если стараешься изо всех сил, шутишь или даёшь ему самые лучшие комиксы.

Глава 12

Благородство Освальда

Про его благородство будет только в конце. Потому что, если вы не узнаете, с чего всё началось, то не поймёте, в чём заключалось благородство. А начиналось всё примерно так же, как почти все наши другие попытки отыскать сокровище.

Как только мы пообещали отцу обязательно с ним советоваться по поводу деловых предприятий, заниматься ими нам, само собой, немедленно расхотелось. Не могу назвать точную причину, но отчего-то, обсудив свои намерения со взрослыми, даже самыми решительными и умными, вы потом не можете отделаться от чувства, что намерения эти лучше оставить.

Не то с дядей Альберта. Он иногда участвует в наших делах, но только когда они уже в полном разгаре. Против такого мы совершенно не возражаем. К тому же он, к нашей радости, никогда не брал с нас обещания в будущем с ним советоваться, прежде чем что-либо затевать.

И всё же Освальд осознавал правоту отца. Вот, предположим, нашли бы мы сотню фунтов. И что бы с ней сделали? Конечно, потратили бы на покупку доли в том самом прибыльном предприятии по продаже доходного патента, а после бы горько сожалели, что не нашли им лучшего применения.

Так говорит мой отец. А уж он-то знает.

В момент, о котором идёт речь, у нас возникло сразу несколько идей, но денег на их воплощение не хватало. По сей причине затух на корню план Г. О. установить на той стороне Блэкхитской пустоши, где ничего подобного нет, аттракцион по сбиванию кокосов в подставке. Не было у нас ни подставок для кокосов, ни деревянных шаров, которыми их сбивают. И зеленщик отказался без письменного разрешения мистера Бэстейбла заказывать для нас двенадцать дюжин кокосовых орехов. А поскольку обсуждать затею с отцом нам не хотелось, мы решили её оставить.

Тогда Элис нарядила Пинчера в кукольные одёжки, чтобы научить его танцевать под шарманку и водить по улицам на потеху прохожим. Но Дикки почти тут же вспомнил, что откуда-то знает: за орган нужно выложить семьсот фунтов. Он, конечно, имел в виду большой церковный орган, а не крохотный на трёх ножках, который представляет собой шарманка, но и её не купить за шиллинг и семь пенсов, которыми исчерпывалась тогда вся наша наличность.

Стоял мокрый, дождливый день. На обед была тушёная баранина, очень жёсткая, с бледной комковатой подливой. Сдаётся мне, мясо так и оставили бы почти всё на тарелках, хотя и знали, что это нехорошо, но Освальд спас положение. Потрясающе вкусный обед, объявил он, не хуже жаркого из оленя, которого подстрелил на охоте Эдвард. И мы моментально себя почувствовали героями романа «Дети Нового леса»[27 - «Дети Нового леса» – роман английского мореплавателя и писателя Фредерика Марриета (1792–1848), впервые опубликованный в 1847 году. – Примеч. перев.]. Баранина отчего-то сделалась вкуснее, ведь против жёсткого мяса и жидкой подливы никто в нашей любимой книге вроде не возражал.

После обеда мы разрешили девочкам устроить чаепитие в кукольной посуде с условием, что потом нас, мальчиков, мыть её не заставят. И вот, когда мы уже допивали из маленьких чашечек лакричную воду, изображавшую чай, Дикки сказал:

– Кстати, мне это кое-что напомнило.

– И что? – спросили мы.

Дикки явно поторопился с ответом, хотя рот у него был полон хлеба с лакрицей, которую мы воткнули в каждый кусок, чтобы стало похоже на торт. С набитым ртом, разумеется, говорить неприлично, даже в семейном кругу. И вытирать губы тыльной стороной руки тоже никуда не годится. Лучше воспользоваться для этой цели платком. (Если, конечно, он у вас есть.) Но Дикки, разумеется, всё сделал не так и прошамкал:

– Помните, когда мы впервые заговорили про поиск сокровища, я сказал, что кое-что обдумываю, но что именно, не говорил, потому что ещё не закончил обдумывать.

Мы ответили:

– Помним.

– В общем, эта лакричная вода…

– Чай, – поправила его Элис.

– Ну ладно. Пусть будет чай. В общем, это меня навело на мысль… – Дикки ещё не успел сказать, на какую мысль, когда Ноэль прервал его криком:

– Слушайте, а давайте-ка прекратим наконец чаепитие и устроим военный совет.

Мы вытащили флаги, деревянный меч и барабан, и Освальд бил в него всё то время, пока девочки мыли посуду, а точнее, пока не пришла Элиза, которая объявила, что у неё и так в зубе стреляет и дёргает, а от нашего шума ей вовсе кажется, будто её ножом режут.

Освальд, конечно, тут же прекратил. Потому что всегда готов откликнуться на вежливую просьбу.

Мы оделись по-военному, сели у походного костра, и Дикки продолжил:

– В этом мире всем нужны деньги, но не каждый видит, что` способно их принести. А я вот увидел. – Тут он умолк, чтобы выкурить трубку мира, из которой мы летом пускали мыльные пузыри, каким-то чудом до сих пор не сломанную.

На сей раз мы набили трубку мира чайной заваркой, и трубка стала очень похожа на настоящую, но девочкам курить её не дозволялось. Им вообще нельзя пользоваться всякими разными сугубо мужскими вещами, потому что, если им это позволить, они ещё выше задерут нос.

Освальд поторопил:

– Ну, давай! Излагай!

– Я сообразил, что стеклянные бутылки стоят всего лишь пенни за штуку. Вот только ещё раз хихикни, Г. О., и отправишься у меня продавать старые бутылки. И конфеты станешь покупать на то, что выручишь. Других денег тебе не дадим. Кстати, Ноэль, тебя это тоже касается.

– Ноэль не хихикал и даже не улыбался, – мигом вступилась за него Элис. – У него просто такой оживлённый вид, потому что ему интересно, о чём ты скажешь. Замолчи, Г. О., и перестань строить рожи. А ты, Дикки, дорогой, продолжай.

И Дикки продолжил: