Генеральный инсект. Господин ощущений – 2

Глава седьмая. Длинные уши

Разноцветные червячки в большом буфетном ящике сложились определенным образом —

Анне советовали откупиться и родить-таки Спасителя.

Социалистическая экономика трещала по швам, Рабкрин не справлялся, нужен был Великий зачин.

Дмитрий Иванович Менделеев перед уходом внес Анну в свою таблицу: он вычеркнул паровозий, и тяжелый состав остановился.

Декабристы из Южного общества не доехали до Петербурга, умный заяц бросился в ноги Пушкину.

Начали крутиться лица, опыт предков (по отцу) бессознательно надавил: Бог был черным – Пушкин верил в Лумумбу, и тот требовал жертвоприношений. Анна Аркадьевна приоткрыла дверцу и выскользнула наружу.

Крутился геридон, на блестевшей поверхности возник лик папы Григория.

– Дети обезличиваются, – предупредил он. – Первые сказки не могут быть русскими.

Она была афрапирована.

Курительная бумажка Мусатова заменяла всякую дезинфекцию – Анна встала под хвойный душ (в ней таились сырые силы, ждущие только срока).

Она позвала Алексея Александровича.

Где-то сморкались.

Нас всех спасет умолчание.

Умолчание было настолько сильное, что Анна рукою ощупала что-то на теле: о том ли говорили тогда и молчат теперь?!

Кто это идет? Ей навстречу шли три дамы (выстрел в воздух) и отражались в витрине (приписывая значение).

(Слова теперь имели для Анны особый смысл).

Анна забежала в магазин: лампы, абажуры, забронзовевший Ленин, Чехов; скачет прямо на нее генерал Ипсиланти.

Анна знала, что отношения не могут развиваться бесконечно: жизнь, да, это приличных размеров труба, по которой подается нагретый воздух – тебя подхватывает, несет, стукает об стенки, переворачивает вверх ногами, но, бывает, что качать перестают, и тогда всё застревает на месте в том неестественном положении, в котором застало отключение насоса/компрессора, которых, в общем-то, два: один выпускает струю, а на противоположном конце (другой) всасывает —

Три дамы из желтых револьверов палили по витрине – они приписывали значение Ленину, от которого на все стороны крупно разлетались куски головы и тела: это была русская сказка на французский лад.

Анна придумывала все на свете, лишь бы не рожать.

Кумберг в двойных очках крутил Анне лицо: из нее хотел он —

– Чем питается умный заяц? – Анна потянула за длинные бронзовые уши.

– Червячками, – Кумберг убрал пальцы.

Глава восьмая. Ложный магазин

«Штанге» вполне рифмовался с «ложным».

Все, связанное с ним, не соответствовало действительности: лицо, душа, мысли.

С него Чехов писал свой «Магазин №2», который в действительности был отражением магазина Кумберга.

Магазин Штанге расположен был аккурат напротив магазина Кумберга и отражался в его витрине: нужны были зеленые очки с двойными стеклами, чтобы распознать, где который.

Анна Сергеевна давно мечтала приобрести электрический арбуз: привязать его к яблоне и посмотреть, что получится! Анне Андреевне требовалось проверить рифму: «револьвер – желт», что до Анны Ивановны – ей пора было золотить брюшко.

Нет такой поговорки: «Ровненький человек имеет в виду срединное положение вещей».

Ровненький человек, идущий по канату, редко видит свое семейство.

Если бы ровненький человек упал и разбился —

Ровненький человек не делает сцен и держит себя ровно.

«Электрический арбуз» – хороший образ для футбольного мяча; где мяч – там и Штанге.

Арбуз, принявший электричество.

Вронский смотрелся в витрину и видел на зеленом себе черные поперечные полосы.

Вронский и Штанге – братья навек?

Сугубо Алексей Кириллович рассказывал о том, как генерал Паукер возомнил себя Римским папой и был помещен в проктологическую клинику на Черной речке – Штанге при этом включал ложное освещение, при котором коллективный бессознательный опыт предков принимал вид убитого старика.

Общий для всех старик был личностью в узком смысле – скрытые же смыслы он распространял: Смыслов.

Архаическая душа (потемки!), он кристаллизировал художественные образы в харизматические личности, трасперсонально управляющие нашим поведением!

– Всегда можно забраться выше! – учил Смыслов, предостерегая против избыточного копания в мелких и средних деталях.

Смыслов убивал дорожки, ведущие назад: проехали!

Какой был в этом смысл – знал только Менделеев, но очень многие хотели Василия Васильевича убить.

Ни слова о Ботвиннике!

Личность в широчайшем смысле —

Ровненький человек должен был заманить Смыслова на канат.

То, как рассказывал Вронский об убитом старике, и то, как освещал его передачу Штанге, по сути, было нерусской сказкой.

Дети, слушавшие и смотревшие ее, обезличивались до того, что родители —

Глава девятая. Истоки свободы