Пристанище пилигримов

– А сколько ему лет? – спросил Гордеев с надеждой в голосе.

– Шестьдесят два, хотя ещё довольно бравый.

– Не пойдёт, – разочарованно произнёс он. – Сюда будет рваться.

– А ты думал! Знаешь, какая у неё – задача? Разогнать нашу тёплую компанию, а потом надругаться надо мной.

– Бедолага.

Дверь опять начали выносить, а к этому ещё добавились зычные команды моего соседа:

– Эду-а-а-а-р-д! Быстро открывай! К тебе такая краля заявилась, а ты с какими-то шалавами путаешься! Открывай! Пять минут даю!

– Выходите по одному! Вы окружены! – вторил ему насмешливый женский голос, который я узнал бы из тысячи голосов. – А теперь – Горбатый! Я сказала – Горбатый!

– Что происходит? – философски размышлял я. – Почему мне постоянно выносят дверь?

– Потому что ты живешь безнравственно, – ответил Гордеев, подливая себе очередную рюмку; в свете последних событий он перестал быть галантным кавалером, поэтому даже не вспомнил про девчат, и они смотрели на него растерянным взглядом.

В дверь били ногами и грохот стоял невыносимый, – казалось, ещё слегка поднажмут и наша крепость падёт, – в прихожей кусками отваливалась штукатурка. Я бы уже давно открыл, но мне было стрёмно за наших подружек, и я нисколько не сомневался, что Танька будет над нами потешаться: «Вы что, ребята, совсем оголодали? На таких баб позарились. Это же сколько надо выпить?»

Она была остра на язычок, и я не хотел лишний раз нарываться. Оглоушенный алкоголем и неожиданным поворотом событий, я, словно муха, прилип жопой к табурету и совершенно не знал как выкручиваться из этой ситуации. Я тихонько бредил: «Что же делать? Что же делать? Выкинуть их с балкона? Спрятать в кладовке? Чёрт бы вас всех побрал!»

– Эдуард, когда это безобразие прекратится? – спросил Гордеев; к этому моменту глаза его совершенно потухли, в них уже не было веселья, в них уже не осталось надежды.

– Это не закончится до тех пор, пока мы не откроем дверь, – ответил я.

Гордеев посмотрел на меня вопрошающим взглядом. Его голова провалилась в туловище, и он недовольно запыхтел, как самовар на подходе. Откуда-то сбоку в моё ухо врезался неприятный звук:

– Блядь! Кто-нибудь из вас, мудаков, может выйти и разобраться с этой сучкой?!

Мы медленно повернулись к источнику звука – это была маленькая блондинка, потерявшая девственность под Ace of Base. Её бледно-голубые глазки выражали столько презрения, что мне захотелось провалиться к шахтёрам. Гордеев смотрел на неё, как психиатр на буйного пациента, который по большому счёту не представляет никакой опасности.

– В коем веке хотели отдохнуть культурно, но это не про нас… Невезучие мы с тобой, подруга! Ой, невезучие! – моросила блондинка со шрамом.

– Да просто все мужики – дерьмо! – с горечью резанула малышка и потянулась к бутылке с вином; в этом движении было столько обречённости, что мне даже захотелось её погладить, как бездомную собаку.

– Э-э-э-э-э, давайте полегче на поворотах! – возмутился Гордеев, и в этот момент погас свет.

– Это она вырубила автомат, – с нескрываемой гордостью заявил я и отодвинул шторку – в комнату проник свет далёкого прожектора, рассыпался серебристой пылью и отпечатал крестовину окна на противоположной стене.

– И что дальше? – спросил Гордеев. – Она перекроет нам кислород?

– Эдуард! Да выйди ты в коридор и разберись с этой стервой! Ебани ей так, чтоб она кувыркалась до первого этажа! – недовольно бухтела маленькая, пытаясь ещё больше взвинтить обстановку. – Ты вообще мужик или насрано?!

– Вот сама выйди – рискни здоровьем, – ответил я, слегка заикаясь и всем своим видом изображая страх. – Ты хоть знаешь, кто там за дверями стоит?

– Тебе виднее! – резко ответила она.

– Ну тогда помалкивай, – прошелестел я. – Легко, знаешь, чужими руками жар загребать.

– А кто там? – флегматично спросила курносенькая, прихлёбывая винишко; казалось, эта странная ситуация её совершенно не беспокоит и даже не веселит.

– Страшное существо, – ответил я, и мне сразу же вспомнилось, как мы в пионерском лагере рассказывали жуткие истории про каких-то вурдалаков и оборотней; я вложил весь тот ночной кошмар в интонацию голоса – девчонка подняла на меня свои замыленные глаза и ничего не ответила.

– И мне бы не хотелось, – продолжил я, – лишний раз испытывать судьбу. Эту фурию побаивается даже майор Никитин, этот былинный богатырь, этот человек-скала.

– Товарищ Никитин, – обратился я к нему, – может, Вы разберётесь с ней? Давайте мы вас делегируем.

– У меня что, девять жизней как у кошки? – буркнул Славян и добавил совершенно категорично: – Нет-нет, не пойду. Даже не просите. Не моё это дело.

– Тогда пойду я! И дам ей хороших пиздячек! – крикнула малышка, соскакивая со стула; она оказалась очень бойкой и к тому же материлась как сапожник.

– Не советую, голубушка, – припугнул её Гордеев. – Тебе понадобится как минимум святая вода и осиновый кол.

Я не видел выражение его лица, а видел лишь тёмный силуэт на фоне окна, но по ироничным ноткам в голосе было совершенно понятно, что он едва сдерживает смех и подыгрывает мне в этом спектакле. Да, всё это было очень забавно, эклектично, я бы даже сказал, волнительно, и в этой безусловно одарённой постановке каждый играл свою роль – и Вячеслав Александрович Гордеев, и ваш покорный слуга, и эти девочки-припевочки, и Татьяна Шалимова, и майор Поздняков Дмитрий Григорьевич, но все мы были лишь марионетками в руках могущественного кукловода, и даже былинный богатырь Добрыня Никитич не мог ничего поделать перед лицом Божественного провидения. Он подумать не мог, что в его сценарий кто-то может вплетать свою сюжетную линию.

– Короче, сиди и не рыпайся, – приструнил я малышку; она обмякла, потеряла интерес к происходящему и начала налегать на вино.

Прошло пять минут – как целая вечность. За это время мы выпили, закусили, покурили, и всё это происходило в полной тишине и при слабом освещении уличного прожектора. За дверью тоже установилась тишина, и могло возникнуть впечатление, что моя Горгона покинула засаду, но я в этом сильно сомневался.

– Мы ещё долго будем в темноте сидеть? – жалобно спросила девочка со шрамом.

– Полный пиздец! Вот тебе и праздник, – пыхтела маленькая. – Меня однажды два обдолбанных ушлёпка насиловали под Катю Огонёк, и то веселее было…

– Послушайте, девчата! Мне кажется, ничего страшного в этом нет! – радостно воскликнул Гордеев и даже махнул рукой. – У нас появилась прекрасная возможность… – Он на секундочку задумался и всё-таки закончил фразу: – … пораньше лечь спать.

– Время уже позднее. Рученьки устали. Ноженьки устали. Головка сама клонится на подушечку, – говорил он монотонным голосом, словно пытаясь их усыпить.

– Что?!! – в один голос рявкнули девицы – Славян даже вздрогнул. – Мы что… сюда спать приехали?!!

– Вы обещали нам дискотеку. Вы обещали нам праздник. Где это всё?! Где?! – кричали они наперебой.

– Накрылось медным тазом, – трагически произнёс Гордеев и с хрустом крутанул колёсико зажигалки Zippo – пламя выхватило из темноты его широкое скуластое лицо, словно высеченное из гранита, и огромный кулак, в котором была зажата тоненькая сигарета; он глубоко затянулся, выпустил дым и опять превратился в тёмную глыбу на фоне окна.

– По-моему, она ушла, – сказал я. – Пойду включу свет.

– Только аккуратно, – буркнул Славян и тут же спохватился: – А может… не надо?

– Будем в темноте сидеть до самого утра? – спросил я.

Он подумал и ответил:

– Ладно, иди… Всё равно праздник безнадёжно испорчен.

Я на цыпочках подошёл к двери и прижался ухом к её поверхности: в нашем блоке царила полная тишина, и я улавливал лишь глухие удары своего сердца. «Неужели она уехала? – подумал я. – На неё это не похоже. Она всегда добивается своего».

Я тихонько отодвинул затвор, приоткрыл дверь, и тут же появилось «всевидящее око» в обрамлении жирно накрашенных ресниц и фиолетовых подводок, – этот одинокий глаз таращился на меня, как рак-отшельник из своей раковины, – и по мере того как я открывал дверь, появлялось всё остальное: смуглая щека с матовым отливом, чёрная изогнутая бровь, длинная чёлка, отполированная лаком, тонкий прямой нос и ярко-карминовые губы, изогнутые в лукавую усмешку, – в тонких жилистых пальцах дымилась сигарета. Она поднесла её к губам, с наигранным пафосом затянулась, надолго удерживая в лёгких горячий дым, и выдохнула его тонкой струйкой мне прямо в лицо.