Искушение Агасфера

Чуткая к перемене настроений избранника девушка тревожно заглядывала в его глаза: «Что беспокоит тебя, любимый? Может, я уже надоела тебе?» – «Эсфирь, – горячо возражал он. – Каждая частичка моего тела и душа моя пронизаны любовью к тебе. Такое я испытал лишь однажды во время молитвенных бдений в храме Иерусалимском, когда, показалось, сам Господь снизошел ко мне, и я понял, что Бог – это любовь». – «Конечно, Бог любит нас, – соглашалась она. – Потому дает нам кров и пищу, создает для нас яркие цветы и сочные плоды, голубое небо, дуновение ветра, пение птиц и дарует нам любовь друг к другу…» – «Но если любовь, – волновался он. – Если сама по себе любовь божественна, почему же во имя нее мы совершаем богопротивные поступки? Почему встречаемся тайно, воровски, обманывая твоего деда?» – «Потому что ты беден, и он прогонит тебя, если узнает о наших свиданиях», – отзывалась Эсфирь. – «Почему я меняю в храме и распространяю ложные слухи?» – «Потому что хочешь разбогатеть и жениться на мне», – отвечала она почти весело. – «Но я же… грешу! – отчаивался он. – Каюсь и вновь грешу!» – «Агасфер, милый, ты такой умный… – сочувствовала девушка, протягивая ему кулек со сладкими миндальными орешками. – Посмотри, как горят светлячки среди кустов. Они похожи на маленькие волшебные фонарики».

Глава восьмая

К весне 28 года, когда подкупленные Мардохеем торговцы отказались продавать товары за серебро, – состояние торгующих в храме Иерусалимском было близко к панике.

За три дня до иудейской пасхи Агасфер вошел в храм с золотом в закрытых медных сосудах, которые несли слуги Мардохея, и громко объявил, что хозяин его, Закхей из Вифании, должен произвести большие выплаты в серебре и он, Агасфер, намерен скупать его.

Вскоре к его меняльному столику выстроилась плотная, гомонящая очередь из тех, кто хотел избавиться от серебряных монет; работа закипела, и так продолжалось день и другой, и слуги Мардохея проворно уносили наличность с места сделок, чтобы люди не догадались о громадной прибыли менялы, а разгоряченный удачей, взволнованный Агасфер до ряби в глазах считал выручку, то и дело утирая со лба едкий пот.

На третий день, в канун пасхи, он услышал во дворе храма рев, блеяние и топот растревоженного чем-то скота, растерянные, протестующие выкрики торговцев, и до него долетел гневный, задыхающийся голос:

– Убирайтесь вон! Как вы смеете превращать дом Отца Моего в базар!

– Это Иисус Назарянин! – пронеслось по толпе. – Он свил из веревок бич и изгоняет нас!

Выстроившаяся к Агасферу очередь тут же рассеялась, и посреди всеобщего переполоха, криков и того рваного мелькания человеческих фигур, что бывает лишь на пожаре, – он увидел бледного, разъяренного Иисуса; тесня из храма торговцев и скотину, переворачивая столики менял и выталкивая в спину блудниц, – Он был неукротим, как ураган, и все невольно поддались Его натиску. Лишь ученики Его, пораженные поступком обычно кроткого своего Учителя, – сбились в кучу, как овцы во время грозы, не зная, что делать.

Первая паническая мысль Агасфера была о деньгах, и он приказал слугам поскорее отнести сосуды с золотом и серебром к Мардохею.

И правильно сделал: едва их напряженные спины затерялись в бурлящей толпе, – он увидел над собой Иисуса с занесенным для бичевания вервием.

– Прочь, осквернители святыни! – воскликнул Назарянин.

Агасфер защитительно выставил руки перед своим столиком, который держал на коленях, и, перекрывая всеобщий гвалт, громко спросил:

– Зачем ты делаешь это?! Какое знамение можешь предъявить в доказательство того, что имеешь право изгонять нас?!

– Разрушьте этот храм! – отозвался Иисус, раздувая ноздри. – И Я в три дня восстановлю его!

– Этот храм строился сорок шесть лет, – раздался язвительный голос из небольшой группы собравшихся возле них иудеев. – А ты собираешься восстановить его в три дня?!

От этой насмешки над Учителем пришли, наконец, в себя ученики Иисуса и бросились на обидчиков.

Во время завязавшейся драки чья-то сильная и быстрая рука опрокинула меняльный столик Агасфера, рассорив монеты, потом на голову его обрушился тяжелый гулкий удар, серебристые звездочки поплыли перед глазами, и все погрузилось во тьму.

Глава девятая

Ночью Иосиф подобрал его, едва пришедшего в сознание, возле колонны храма, омыл его рану водой из источника и довел домой.

Наутро хлопотливая жена сапожника Саломея сменила на голове Агасфера повязку, и он отправился в Верхний город.

Проходя мимо площади у храма Иерусалимского, он увидел там многочисленную, громко галдящую толпу фарисеев, которые возмущенно порицали вчерашнее вторжение Назарянина в торговые ряды и Его призыв к разрушению главной святыни Израиля. Собравшиеся были единодушны в своем отношении к случившемуся, но при этом стоял такой гвалт, будто они спорили друг с другом: таков уж был национальный характер евреев, по обыкновению соединяющих упорство в доказательствах с оскорбительным тоном.

Агасфер и сам злился на Иисуса за вмешательство в его – так успешно протекавшие – торговые сделки, похвальбу насчет восстановления храма в течение трех дней и удар по голове, полученный от кого-то из почитателей Назарянина.

Но при виде этих согбенных, едва волочащих ноги, лицемеров, всем видом своим выказывающих фальшивую набожность, – в нем крутым всплеском взыграл приступ религиозной вражды, и Агасфер неожиданно для себя выкрикнул:

– Как смеете вы требовать Его смерти?! Вы не можете делать этого, «поскольку вы созданы не по собственной воле, и родились не по собственной воле, и живете не по собственной воле, и умрете не по собственной воле, и не по собственной воле будете давать отчет перед Верховным Царем Царей»?! – привел он отрывок из Писания. – Не в ваших руках жизнь и смерть!

В ответ полетели выкрики, полные ненависти, а потом и камни, и Агасфер счел за благо поспешно ретироваться.

Подойдя к дому Мардохея, он долго стучался в закрытую калитку, пока не вышла наконец хмурая неопрятная служанка, неохотно впустившая гостя во двор.

– Хозяина нет дома, – проговорила она.

– Ты лжешь, женщина, – возмутился Агасфер. – Я видел его в окне.

– Хозяин не принимает, – последовал ответ.

– Меня он примет.

– Он никого не принимает.

– Пойди и скажи, что у меня к нему неотложное дело. Недовольно бормоча, она удалилась. Мардохей явился со страдальчески сморщенным лицом, низко опустив голову в своем показном фарисейском благочестии.

– Зачем ты потревожил меня в субботу, Агасфер? – спросил он немощным, скрипучим голосом. – Суббота принадлежит Богу, я провожу ее в молитвенных бдениях и покаянии.

– Я пришел, потому что вчерашний переполох в храме нарушил наши планы.

– Даже более серьезные дела откладывались в субботу, – проскрипел Мардохей. – Во время Маккавейской войны повстанцы предпочли умереть, «не бросив камня», дабы не осквернить седьмого дня.

– Мне нужно знать, сколько серебра и золота принесли тебе вчера слуги, – пояснил Агасфер. – Я должен отчитаться перед хозяином.

Мардохей глубоко вздохнул:

– У них не было с собой ни сикля. Они явились, стеная и моля о пощаде, ибо были избиты и ограблены на выходе из храма во время устроенной Назарянином суматохи.

– Я хочу поговорить с ними.

– По случаю субботы слуги отпущены по домам, – сказал Мардохей, с гримасой боли потирая поясницу. – Приходи после пасхи, Агасфер. А сейчас мне нужно молиться.

Глава десятая

Сразу же после пасхи Агасфер явился к Мардохею, но не был допущен даже во двор: его жена Ревекка с голыми по локоть мокрыми руками открыла калитку, перекрыв проход своим мощным телом, и стала громко причитать, что Господь наказал ее бедного мужа, однажды подослав к нему Агасфера, что ее бестолковый доверчивый Мардохей по доброте своей опять влип в историю и не знает, как теперь смотреть в глаза свату Закхею, что он сейчас то ли в Вифлееме, то ли в Геродиуме и неизвестно, когда вернется, а провинившиеся слуги уволены. И если он, Агасфер, мужчина, то должен сам уладить дело с Закхеем…

Во время этого надрывного монолога она тискала передник, вытирая об него руки, а под конец разразилась обильными слезами.

Они так подействовали на чувствительного Агасфера, что от дома менялы уходил он в смятении; но когда разум взял в конце концов верх, стало очевидно, что его, Агасфера, нагло и преднамеренно шельмуют, и самым убедительным доказательством этого является уклонение Мардохея от встреч и спешное увольнение слуг, которые помогали Агасферу в храме.

Поднимаясь по каменистой дороге в Вифанию и горько сетуя, что ошибся в человеке, которому так доверился, он невольно вспоминал слова Писания: «Кто любит серебро, тот не насытится серебром; и кто любит богатство, тому нет пользы от того. И это – суета».

Слухи об изгнании Иисусом торгующих из храма разнеслись по всему Иерусалиму и, словно круги на воде, стали расходиться по земле Иудейской; а потому когда понурый Агасфер с повинной предстал перед хозяином, Закхей уже знал о случившемся.

В тот момент, когда явился меняла, скотовладелец сидел на террасе в свободном одеянии фарисея с красными каймами и с выражением детской доверчивости на лице слушал трели пестрого щегла, поющего в клетке.

Смирив свою гордыню, Агасфер пал перед хозяином на колени, проговорив:

– Господин, если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня.