Время не лечит

– Вставай уже, я не смогу тебя долго ждать…

– Ты хоть поела? – спросил я её, даже не включая свой спящий мозг.

– Да, конечно, кофе и бутерброды. – очень серьезно ответила она. Как незнакомцу.

Моё тело спало и хотело спать. Оно почти проснулось и продолжало сопеть до последней минуты. Не знаю, кому как, но при моей той одинокой волчьей жизни, которая так любит свою нору, но мне всё равно нравится это раннее утреннее копошение женщины, которая, там что-то роняет, гудит феном, надевает на себя запахи парфюма и лаковой химии и вообще достает меня шумом своей утренней чистки перьев. Продолжаю спать в понимании, что спал не один. Вот реальная была ночь с Сашей. С вкусно дышащей мордочкой и взрывом новой галактики надеюсь где-то.

– Всё, я уже поехала, я уже не могу тебя больше ждать, – сказал её голос, уткнувшись мне в лицо, где перемешивался запах кофе, салмона, свежих огурцов, и запах её ванили.

Вялое и спящее создание в моем лице с закрытыми глазами, обняло этот голос и звук, протянуло руки к ней и обняло её, и её говорящую голову с короткими волосами, такой беспрекословно-командный и такой нежный певучий тембр и заботливый голос, стоило только к нему прислушаться. Её голос с интонациями женщины-матери шутливо угрожающей любимому ребёнку. Железо в голосе и бескрайняя нежность матери. Она называла меня, точнее пела и одновременно нежно обзывала меня,

– Ты, дрыхалка…

Сколько же ласки и нежности в её голосе. И как же приятно, что она в который раз сует свое лицо надушенное женским, в моё мятое спящее сознание.

И я, неожиданно и коварно для неё, с наслаждением обнял и приткнул эту душистую говорящую голову к моему лицу. Это, как котенок резко обнимает клубок шерсти в игре, без осознания своих сил и усилий, я прижал, вдавился, вдохнул её запахи и её дыхание. Как же вкусно она пахла, её собственный запах перемешивался с запахом сладкой ванили и макияжа, и одновременно это был аромат свежего утра. Ничего подобного, наверное, она и не ожидала от спящего и едва просыпающего тела. Такого коварства и нежности.

Но, её запах, вкус её дыхания и голос, доли секунды, и я уже наслаждаюсь вкусом её. Мой спящий, и едва проснувшийся организм не мог пропустить эту секунду её близости, этот первый утренний её запах и вкус. Я дерзко и очень нежно впился в эти командующие губы её рта. Я впился в неё, в её вкус, её нежность, в её крик прошедшей ночи, и эти нежные тёмно-розовые кожные складки её рта, и такие несовершенные и такие вкусные, таких чувственных и нежных губ, я не чувствовал никогда.

Это было как первое детское осознанное вами просыпания в детстве. Я был безгранично счастлив. И по её лицу и голосу, я видел и слышал, как она с материнской и одновременно девичьей скромностью старается играть эту роль. Ей это доставляло столько удовольствия, её голос купался в собственных звуках нежности ко мне, говоря мне слова, она наслаждалась в своих словах и интонациях, она словно не говорила, а пела… Словно, она будила больного и любимого ребенка.

И совсем скоро, перекрыв все армейские нормы, через 40 секунд одевшись, я уже сидел в её Мане.

Пока грелся двигатель, она включила радио. Динамики наполнили салон звуком, и из динамиков неслось,

– Я тебя не отдам, я тебя не отдам…никому, никому…

Март

– Малыш, а какие цветы ты любишь? – спросил я у неё, зная, что мы увидимся не скоро, и она будет на сменах.

– Ландыши, – нежно пропела она.

Ну, тут небольшая разница во времени, и уже сегодня четвёртое и вот скоро уже и восьмое марта, по пути на работу, я зашёл в павильон и заказал букетик ландышей, которые как оказалось бывают довольно редко и бывают только под заказ. Мне сказали, что будут везти из Европы, начали непонятную для чего калькуляцию из евро в рубли, мне были без разницы курсы и валюты, я даже не понимал зачем это они делают при мне, я попросил продавщицу, главное, это чтобы были белейшие и нежные колокольчики и был хоть чуть нежный запах и аромат ландышей. Она начала рассказывать о том, откуда и какая будет доставка цветов. И тут, уже как настоящий покупатель на рынке, я начал разговор с продавщицей о цветах, мы с ней проговорили минут двадцать, и остались довольны моим ещё росшим в теплице букетиком, всё как на рынке Стамбула или Тель-Авива подумал я. Покупка, ведь это вообще совсем не про деньги, это сложный и радостный процесс как для покупателя, так и для продавца, это скорее всего процесс общения и желательно долгого, когда вы больше всего говорите и только в конце этого изнуряющего разговора-торга отдаёте деньги. Хотя, всё это больше работает за границами этой страны.

И вот уже прошли дни, цветы получил, вдохнул аромат этих колокольчиков, принес-доберёг в тот мартовский -21 мороз, и поставил в красивую маленькую хрустальную вазу. Этот маленький и нежный букет, я бы даже сказал мизерный букет ландышей смотрелся мило, крохотно, и трепетно в своей малости. Ландыши тем и красивы, в своей малости и хрупкости и нежной неповторимой белой красоте своих маленьких колокольчиков и тоненьких нежно-зелёных, как ниточки стебельках. И конечно же, в своём душистом и нежном и еле уловимом запахе-аромате.

И уже 7 марта, и мы не виделись столько дней, только переписка, Малыш вечером, после работы приехала ко мне, да мороз и холод. Такая усталая и с замерзшим смешным красным носом.

И всё равно, у неё такая улыбка, сквозь усталость и усталость. Её улыбка, которая растапливает всё вокруг своей открытостью и обаянием. Я делаю у себя дома ремонт и поэтому легко одет, вернее я в одних только рабочих шортах и с голым торсом, и она с порога в одежде прыгает на меня.

И она меня целует таким нежным и роскошным поцелуем страсти и целомудрия. И она висит на мне и целует мою грязную и потную морду, мои уши, подбородок, нос, глаза и ресницы, мне так стыдно и неудобно перед ней, и вот работяга в грязи и пыли весь исцелован Сашей. Хочу её конечно неимоверно, но я в такой грязи и в жутком амбре от пота и ремонта. Помогаю ей раздеться и снять куртку. Заходим в комнату…

– Малыш я не знал, что тебе подарить, вот, это мой тебе подарок…

И я, весь в грязи и пыли, и в чешуйках старой краски на теле, подношу ей этот малый, мизерный букетик ландышей в сияющей светом маленькой хрустальной вазе. Букетик, который ехал из другого края земли. Для неё. Только для неё и только ей.

– Ландыши…, -это был полу-вопрос, или полу-утверждение. Это был такой тихий её голос, такая нежность в обращении к этим цветам, она словно спрашивала их, вы действительно – Ландыши?

Как передать её интонацию и звук, нежность в её голосе, трепет, мне казалось, что она разговаривает с чем-то высшим. С ними, с цветами. Её глаза, неотрывно смотрели на содержание вазы, в эти секунды был только этот малый букетик и на них смотрел голубоглазый и маленький ребёнок. Маленькая девочка верящая в чудеса.

Она смотрела на этот белоголовый маленький мартовский букетик, и я понимал, что её нет со мною рядом, она где-то вот сейчас совсем в других мирах… Она где-то там, маленькая девочка с этим маленьким букетиком ландышей. Где-то там, в её далёком детстве, в её девчачьих грезах, где когда-то один мальчик из её заветной сказки и в мечтах принес ей этот белый букетик ландышей.

Несколько секунд. И у Малышки, взгляд оторвался от цветов, синева её взгляда полоснула по мне.

Вот, в это момент, я понял, что значит благодарность. Я просто смотрел на неё и любовался, я видел её нервы, движения мышц лица, носогубные складки, улыбку и как загораются эти кристаллы в глазах, как это движение происходит и вспыхивает в глубине её глаз. Этот взрыв. Этот её Крик в глазах. И как сверкают, и искрятся молния в её глазах. И как её голубые глаза становятся глубоко и тёмно- синими…

И вот, это всё ещё холодное и замерзшее чудо с улицы, она во второй раз в прыжке обхватила меня руками и ногами, и повисла на мне, её губы, в отличии от сильного объятия, нежно и очень мягко впились в мои. И даже будучи почти одетым, я не чувствовал одежды, этот её поцелуй благодарности и голые одетые тела…

И всё же, как это приятно, дарить подарок и видеть такую бурную реакцию. Видеть и читать восторг благодарности в её тёмно-синих глазах. И как же приятны эти её милые взрывы безумия и радости.

И как же она совершенна и красива в этой женской непосредственности, как ребёнок, и разве мы осуждаем наших любимых детей?

Вечер. Мы сидим и отмечаем канун женского дня. Я тяну свое виски, она смакует Ламбруско. И вот. У нас, выходит даже не спор, а я констатирую факт о сыновьях, её эта фраза задевает очень сильно. Несправедливость. Вроде всё хорошо и нормально, ну откуда знать, что там кипит в каждом из нас? Глубокой ночью, она встает, собирается и уезжает. Она не терпит несправедливости. По её мнению, – я предатель своих сыновей. И она не может быть вместе с предателем.

Какой может быть после этого сон?

Утром, мне хочется положить оставленный ею букетик себе на грудь и тихо умереть.

Она, там по-женски мусолила свои чувства, доставала и прятала. Тёрла и перетирала. Я не давил. Писал, что скучаю по ней. Захочет-приедет. Нет значит нет. Когда, после работы ковыряешь обои, и месишь в тазике цемент, весь в пыли и грязи, поневоле становишься монахом.

Через несколько дней, Малышка приехала ко мне.

Примирение?

Созваниваемся. Малышка, обещает приехать этим вечером. Я конечно же свернул ремонт.

И вот, она приехала. С налётом холода и как всегда усталости.

Конечно, к её приезду, я подготовился, постелил красивую скатерть на стол, её любимые конфеты были куплены заранее, и вкусные её любимые заварные пироженки тоже, чай будет в настоящих изящных классических фарфоровых чашках, в медных старых канделябрах зажгу высокие свечи.

Саша приехала поздно и уже было очень темно.

Я снял с её покорного и усталого тела кожаную куртку и повесил на плечики. Она смотрела на меня, просто смотрела в ожидании, напряженно с широко распахнутыми глазами глубокого доверия ко мне и в ожидании хоть какой-то моей реакции. Но ничего от меня не было, я тоже успел устать в своем ремонте после работы, никаких эмоций от меня.

– Иди, мой руки, – и я направился на кухню, как старая кухарка.

Уже после неё, я сходил в душ и смыл свою усталость и грязь. Всё это время, она терпеливо сидела на кухне в ожидании меня.

Уже и не помню, что там у меня готовилось, ну что-то сытное для неё, думаю, что филе лосося с сыром, помидорами, лимоном и с кучей приправ в духовке. Ну и лёгкие закуски были приготовлены заранее.

Как я и задумал, подавал в комнату на накрытый скатертью стол. Ну, как бы мы уже друзья, я просто делал свое дело, приготовить, нарезать, накормить, – моё дело маленькое. Она приехала, и я конечно очень рад, на неё или на стены прыгать не буду, она же после работы, буду просто угощать её без лишних вопросов. Ну, поест и уедет, и это тоже хорошо, накормил человека хоть… Никаких лишних эмоций и качелей у меня нет.

Мы сели за стол в комнате, увидев почти торжественно-праздничный стол, Саша смутилась и отбивалась, и протестовала от всей этой помпезности, темень, белая скатерть, свечи, японский фарфор в старо-европейском стиле, тишина, не знаю, что её пугало. Она все просила перейти на кухню и там поесть. Она меня вновь рассмешила такой реакцией, и я нервно хихикал, конечно в душе, не подавая виду.

У меня виски, у неё в бокале красное вино. Я почти не ел, ну нет настроения, устал.

– Слушай…, -так всё вкусно…