Время не лечит

– Лучше уж на скорости в стену и всё…, -она как-то неловко улыбается.

И всё же, она всегда умела быть благодарной, даже в этой ситуации. И благородной.

Не очень весело прошёл этот ужин, особого напряжения, как и желания шутить у нас не было. Скорее, мы были как брат и сестра, когда люди очень близки, но другой близости уже быть и не может. Мы вышли из кафе, снег продолжал идти и дороги замело ещё сильнее. Я проводил её до машины и уже начал прощаться.

– Садись в машину, я тебя отвезу.

– Спасибо, не стоит, смотри как дороги занесло, тебе бы самой доехать до дома и не застрять, да и ехать тебе далеко, да и не к чему это. Саша, езжай домой.

– Нет. Садись, я тебя отвезу, – сказала она и просящим пронзительным взглядом тоски и одиночества посмотрела на меня.

Водила машину она уверенно и всегда любила скорость. До этого, до Мани, она водила большие и более сильные машины. Метров за сто до моего дома, увидев заметённую дорогу во дворах она остановилась.

– Извини, дальше ехать не могу, закопаюсь в снегу.

– Конечно, не нужно дальше ехать, спасибо тебе.

Я повернулся к ней и хотел обнять в знак благодарности, но она отстранилась и сказала,

– Нет, не нужно, выходи.

Через 5 месяцев

Так хотелось, чтобы общая анестезия усыпила меня уже навсегда, так хотелось верить в это. Когда тело и мозг вступают в противоречие, это уже не нормально, и когда тем более начинаешь себя уже видеть со стороны это уже клиника. И появляется простое желание, – не выдержать этот наркоз, и легко уйти во сне.

«Не торопись паренёк, я ещё не обобрала тебя по полной….»

И уже лежал после операции, рана болела, временами кровь, и добрые сёстры кололи обезболивающее сколько захочешь и попросишь, благодаря только этому, боль утихала и можно было уснуть. У каждого, свой порог боли. Отделение и питание ужасны, здесь не было ремонта лет 30, и полное ощущение, что ты в предморговой палате, а завтра тебя на стол к паталогу, помимо твоей воли, но весь медперсонал отделения удивительно добры, вежливы и терпеливы, действительно, – святые люди.

И вон, почти в конце коридора палата справа, откуда мы с Аликом в начале той весны, ещё в апреле двухтысячного года, забирали нашего общего давнего друга и балагура, и любимца нашей компании, и умницу Виталика.

И помню, как Виталий сунул при выписке две сотни зелёных этому хирургу зав. отделения. По тем временам, это были немалые деньги. И ужас не в том, что друг сунул зелёные доллары, а ужас в том, что этот хирург знал, что у друга жизни максимум это ближайшие три месяца жизни. Что у нашего друга уже неоперабельный рак. И он хладнокровно взял и положил деньги в карман, хотя и понимал, что Виталику нужны дорогие лекарства и уход.

И что увидев выписной эпикриз, Алик только и сказал мне,

– Месяца два или три…

Так, наш друг и ушел во время яркого солнца, свежести, тепла и цветения деревьев. Летом. Виталика знали и уважали многие в нашем городе, и вот, так и ушёл во сне наш замечательный, общий друг, однажды не увидев летнее утро.

Почему всегда уходят лучшие и любимые, это в наказание или в назидание?

За неделю до моей операции, я написал Саше, что хочу увидеть её, и мы встретились на другом конце города, в торговом центре в полдень, так как она жила неподалёку. Настроение у неё было наихудшее из всех что я видел, и она выглядела настолько разбитой морально и душевно подавленной, что такого состояния её маникюра и макияжа у неё я никогда не видел, передо мною сидела совершенно разбитая нервная женщина, даже вернее почти пожилая женщина, хотя до этого я знал и видел всегда цветущую, пусть и усталую Малышку.

Мне было видно и понятно, что у неё глубокая и затяжная депрессия, она потерялась и увязла в трясине этих безответных и запутанных отношений, и её воспылаышие чувства к тому мальчику, это и оказалось поводом для нашего июньского расставания.

Мы, никогда при встречах, и вообще никогда не касались темы её ухода и нового объекта её испепеляющей любви, но мне всегда было больно смотреть на её страдания, как бы она ни силилась и не пыталась изображать радость и счастье в своей личной жизни, я же читал её как открытую книгу. Потому что, мы были и оставались очень близки в понимании и чувствовали друг друга как близнецы.

Потому что, однажды достигнув душевной близости друг друга, и войдя в ближайший контакт, когда души двоих соприкоснулись и приняли другого как родственную, то даже несмотря на расставание, этот близкий контакт никогда не разорвётся. Ты продолжаешь чувствовать человека, как и прежде, и время ничего не меняет, так как человек не меняется и между вами всё равно остаётся достигнутая однажды близость душ. Да, ты можешь делать и говорить что угодно, обесценивать человека, предавать его, возненавидеть, хамить и ругаться или что угодно, но у тебя всё равно уже нет той брони как у посторонних людей, и человек может легко прикоснутся к твоей душе при его желании. Когда-то, ты доверился и сам снял защиту со своей души, и этот доступ к тебе остаётся навсегда, и поэтому, другой человек знает твои настоящие и истинные сильные и слабые качества, и действительно видит тебя насквозь, как бы ты его не пытался запутать или обмануть.

И там у неё была грустная и очень обидная лично для меня история, но она сама сделала этот выбор, погнавшись за острыми эндорфиновыми гонками и новыми ощущениями. Конечно, не скрою, я, как и все «брошенки», пытался её остановить и объяснить ей, что её ожидает в будущем, и что те отношения ничем хорошим не закончатся. И когда от тебя уходит твой любимый человек, ты пытаешься остановить её или его, открыть ему глаза, убедить его словами, что он совершает ошибку, но это всё бесполезно, это не работает, – тебя никогда не услышат, ты уже обесценен, раздавлен, и растоптан, ты уже предан, и вычеркнут из сферы интересов любимого человека. Хотя, объективно, ты можешь превосходить соперника по набору личных качеств намного больше.

Да, вот таков был её выбор. Вот такие «неземные» отношения она получила, но гордыня и самолюбие не позволяли ей признаться даже самой себе в полном крахе её радужных ожиданий, и по-женски устроенная «принцессы с короной» логика, не давала даже малейших перспектив на развитие и улучшений отношений с его стороны, как я понимал, он её просто цинично использовал как женщину. Как силиконовую куклу. И мне было противно от этого понимания, что мужчина может так нагло пользоваться ею долго и незатейливо, и ещё, притом, ломать её психику и самооценку, и это настолько подло и низко для нормального и уважающего себя мужчины. Унизить и довести до такого ужасного состояния женщину, может только подонок или подлец. Поэтому, обсуждать эту персону и говорить о нём, я никогда не считал нужным. Мне, просто хотелось набить ему морду за такое подлое и низкое отношение его к ней, и я бы это конечно сделал с моим «бандитским» прошлым, несмотря на то, что он был выше и физически крепче меня, но по сути он являлся трусом и безвольным негодяем, потому что сильный мужчина не может обидеть слабого, и тем более женщину. Но она его защищала, и гасила мои гневные порывы встретиться с ним и брала с меня обещания.

Как женщину, он опустил её на самое дно. Как она мучилась и страдала, этого и врагу не пожелаешь, хотя, врагу вообще ничего желать и не нужно, его нужно просто забыть.

Она по-прежнему пыталась и силилась показать, что её выбор правилен и она обрела настоящее счастье в этом самообмане себя самой, я вообще не понимал, как она ещё не сошла с ума, на такой глубокой степени её депрессии это могло случиться и должно было случится уже давно. Хотя, в разговоре и в логике её рассуждений явно и безусловно присутствовали все симптомы безумия, и они были видны даже при беглом и нечаяном взгляде на неё, и её не очень опрятную внешность.

Безумие любви сорокапятилетней женщины, к совсем ещё молодому и беспечному юноше, сметает в её душе и мыслях даже последние остатки самоуважения, которая понимает, что вот, она уже подошла к той грани, к тому рубежу, что вот ещё несколько лет, и в силу природы начнётся её неизбежное и быстрое увядание и угасание былой красоты или даже пусть хоть малой привлекательности. И она хочет и силится впитать и испить из него, и наполнить себя эфиром юности, и дыханием его юной свежести и чистоты.

И ещё, у меня принцип, – не влезать в треугольники.

Ушла к другому, и это был её выбор и она рано или поздно получит достойную и справедливую плату за этот её поступок, ведь это было её решение и действие, она сама, осознанно и рационально делала невинному человеку больно. Она знала и понимала, что нанесёт человеку боль, но моль в виде и раскраске милых бабочек заполнили всю её душевную пустоту и только эту пустоту она была способна нести в мир.

Но здесь, я был вынужден выступать в роли её защитника морального и психологического, ведь она мне была уже как родная.

Да, к сожалению, так хаосно устроена женская психика, где почти нет логики в сфере отношений, и где женщина мыслит чувствами и эмоциями, у которых очень короткий жизненный цикл. И почти всегда, женщина идёт к обрыву своей душевной и моральной погибели, и даже у самой кромки скалы не хочет видеть и не замечать, что через шаг уже катострофа, что, только занеси ногу, и уже не удержать равновесие… Никак.

Но, она всегда уверена, что этот милый подлец, что он её тайно любит, и что он только в силу молодости боится признаться в своих любовных чувствах к ней, что он каждую минуту думает и страдает без неё, в то время, когда он забавляется с другими молодыми красотками, и он даже не помнит, как её зовут, он просто потерял счет этим, нет не прекрасным лицам, ему забавнее видеть распалившуюся в чувствах и мечтах старую плоть, которую он без всяких угрызений совести просто пользует.

И от этого страдают и женщины, и мы мужчины.

Мы пообедали в кафе, как всегда, она отнекивалась, но я настоял и мы поели какие-то макароны по-Итальянски, по её выбору был и десерт с кофе. Потом, прошлись по магазинам, она купила себе кое-что из одежды, понятно, что одежда ей эта и не нужна, но ведь ей нужно хоть как-то получить положительные эмоции. Господи, как же она исхудала, я увидел это, когда она показывала мне свои наряды в примерочной, слёзы накатили в мои глаза, благо она не заметила их, я бы растерзал этого сучёнка, попадись он мне сейчас.

Я ей сказал, что пробуду некоторое время в больнице, она поинтересовалась почему и зачем. Мы спустились на стоянку в нулевом этаже, дошли до её машины, я спокойно и сухо попрощался и пошел в нужную мне сторону. Она догнала меня на Мане.

– Садись, я тебя довезу.

– Спасибо, ты же знаешь, что тебе нужно совсем в другую сторону, я не хочу, чтобы ты тратила время и бензин, езжай, я сам доберусь. Я не хочу тебя обременять. Зачем тебе ехать на другой конец города?

И она снова посмотрела на меня тем осенним взглядом бездонной тоски, одиночества и какого-то сожаления. И я сел в машину. Да, в её душевном состоянии лучше было бы вообще не садиться за руль, она нервничала и допускала ошибки при вождении.

Она довезла меня до моего дома, мы попрощались и я ей сказал,

– Саша, будь пожалуйста внимательнее за рулём, ты стала водить машину очень нервно и невнимательно. Пожалуйста, береги себя.

– Да, а я и не замечаю, вроде еду как ездила и раньше, – ответила она, пребывая в каком-то отрешённом состоянии и пытаясь улыбнуться.

Да, она действительно, всегда умела быть благодарной и по-женски благородной, не только на словах, и она это делала не задумываясь о собственной выгоде или своих удобствах. У неё был какой-то свой кодекс поступков и правил, которых она придерживалась. И этот её кодекс, мне всегда импонировал, он был по-человечности правильным. Она это просто делала, и это было в её характере.

И сейчас, к сожалению, это очень редкое качество для женщин и девушек, уметь не только словом и глазками благодарить мужчин.

Мы переписываемся с Малышкой. И на третьи сутки после операции, мне сниться этот дурацкий и кошмарный сон про Малышку, и какая-то там автоавария.

До этого, мы ещё продолжали с ней переписываться, просто общались, она даже хотела приехать и навестить меня порезанного.

И вот, полная тишина от нее…

– Малыш, ты жива, здорова? Видел плохой сон про тебя, – пишу ей сообщение.