Забытые генералы 1812 года. Книга вторая. Генерал-шпион, или Жизнь графа Витта

Как и ожидалось, я недолго, увы, наслаждался пребыванием в лоне чудесной семьи своей, но этого ведь и следовало ожидать. Буонапарте, кстати, не раз предупреждал меня, а точнее, говорил при мне вслух, что австрияки непременно вскорости нападут на его войска, стоящие в германских землях, и неизменно при этом добавлял, между прочим: «Но они жестоко поплатятся за это. Очень жестоко».

Австрийский поход таки начался в самое ближайшее время, и я проделал его до победного завершения, до сражения при Ваграме, имевшего прямым следствием своим едва ли не полное уничтожение армии эрцгерцога Карла.

Потом я составил целый трактат о сём удивительном и совершенно блистательном походе, но самым интересным для меня в нём была не завершительная блистательная победа, а одно поражение, которое потерпел несокрушимый до той поры Боунапарте.

Сей трактат, составленный мною на досуге в Вене, впоследствии мне удалось переправить государю. Его величество, в свою очередь, передал мою рукопись военному министру (разумею Михаила Богдановича Барклая де Толли), и он дал ей самую высокую оценку, назвав полезной и даже неоценимой по своему значению.

Итак, апреля 12 дня 1809 года австрийский эрцгерцог Карл вступил в Баварию и переправился чрез реку Инн без какого-либо предварительного объявления войны. В Тюильри. Как узнал я потом, сие известие пришло по телеграфному сообщению. И уже апреля 13 дня покинул дворец свой и умчался с такой невероятной скоростию, что добрался до штаб-квартиры своей уже на пятый день. Уже в первом же большом сражении, состоявшемся в Баварии, австрийцы были отброшены за Дунай. Там-то и присоединился я к своему польскому легиону.

Я участвовал в страшном, безумном, немыслимом деле при Эберсберге. Император наголову разбил войска эрцгерцога Карла, а потом приказал сжечь город со всем населением. И тогда это не укладывалось у меня в голове, и сейчас. Правда, я видел, что Буонапарте находится в состоянии всё возрастающего бешенства. Со мною он говорил токмо об Испании: «Вот уничтожу тут и всех, и слетаю в Испанию – надобно добить этих грязных пастухов. Мы не имеем никакого права быть мягкотелыми, иначе добьют нас».

До сих пор помню, как мы шли в Эберсберге по месиву из жареного человеческого мяса. В этой покрывавшей улицы каше даже вязли копыта лошадей. Было это мая 3 дня, а уже восьмого числа Буонапарте ночевал в Шенбрунне, дворце австрийских императоров, но кампания отнюдь не была ещё завершена.

Спасая свою разбитую армию, эрцгерцог перебросил её чрез венские мосты на левый берег Дуная, после чего сжёг мосты. Корсиканец ещё более разъярился, и решил во что бы то ни стало добить австрияков, и вот что злодей задумал.

Совсем близко от венского (правого) берега Дуная начинается отмель, ведущая к острову Лобау. Боунапарте приказал навести понтонный мост до этой отмели, дабы переправить туда главные силы своей армии, а затем уже двинуться всем с этого острова чрез узенький рукав реки, отделяющей Лобау от левого (северного) берега Дуная.

Первая переправа (к отмели) прошла благополучно, и тогда император велел наводить понтонный мост чрез узкий рукав с острова на левый берег. Всё шло, как задумано. Корсиканский злодей явно был доволен. Я видел, что в его удлинённых миндалевидных глазах горит радостный огонёк.

Первым переправился корпус Ланна, в составе коего находился и мой польский легион, зарабатывавший право на восстановление великой Польши, вторым переправился корпус Массена. Оба эти корпуса заняли две близлежащие деревушки – Асперн и Эсслинг. Я с польскими легионерами стоял в Асперне. Но тут началось непредвиденное, во всяком случае, со стороны императора, который, казалось, всё мог предвидеть; причём такое непредвиденное, которое напоминало самую настоящую катастрофу.

И оба корпуса, и другие двигавшиеся за ними части французской армии, подверглись вдруг нападению эрцгерцога Карла. Разгорелась необычайно яростная битва. Австрияки в итоге стали поддаваться назад, и когда маршал Ланн с кавалерией бросился рубить отступавших австрийцев, мост, соединявший правый (венский) берег с островом, вдруг надломился, и в результате французская армия лишилась регулярно до той поры подвозимых снарядов. В общем, рухнул не только мост. Но и нечто гораздо важное и большее.

Боунапарте повелел маршалу Ланну немедленно отходить. Но несчастья у французов не закончились, а только начинались, собственно.

Отступление совершалось с боем, с громадными потерями. Но это не всё, увы. Во время этого боя в маршала Ланна попало ядро. Оно раздробило и почти оторвало ему обе ноги. Когда сообщили об этом императору, тот не медля подскочил. Это исчадие ада, этот злодей, ни к кому, кажется, не знавший жалости, рыдал, как ребёнок, и был совершенно неутешен. Французская армия ушла обратно, на остров Лобау.

Австрийский двор ликовал и готовился к возвращению в столицу, из коей он в страхе бежал. Но поразительно: Боунапарте был, как всегда, исключительно бодр. И он вдохнул в своих солдат и офицеров уверенность в скорой победе. Скоро пришли подкрепления (на остров были переведено несколько новых корпусов), что позволило укрепить остров Лобау отличнейшим образом.

В первых числах июля император отдал приказ о начале переправы с острова на левый берег. Переправа была совершена без сучка и задоринки, безукоризненно, если не гениально.

Июля 5 дня началось сражение. Оно было жесточайшим. Центральная колонна, неся огромные потери, прорвала центр австрийской армии. За ней двинулись и резервы. Корпус Даву маршал направил на высоты, где ютилась деревенька Ваграм, и с боем вошёл в село. Вся австрийская армия была разбита.

Целую неделю продолжалось преследование её остатков. Кавалерийские отряды, в их числе были и польские легионеры, добивали, кого успевали нагнать.

Боунапарте подъехал к нам, и, радостно осклабившись, крикнул: «Если и впредь вы будете так же безжалостны, как при Ваграме, то и в самом деле отвоюете великую Польшу».

Октября 12 дня Боунапарте производил перед дворцом в Шенбрунне смотр своей гвардии. Австрийская империя лежала у его ног покорною рабою.

А я нежился в венском особняке графов Валевских, играл с дочуркой, а когда Юзефа спускалась на нижний этаж, к графу Михаю (сие, кстати, бывало каждодневно и занимало достаточно продолжительное время), то тут же принимался за писание подробнейшего отчёта, который предназначался для государя Александра Павловича.

Частенько мы все (Юзефа, Изабелла и граф Михай) отправлялись за Шенбрунн, в окрестностях которого император снял домик для Марии Валевский. Она бывала неизменно занята по вечерам, и мы, как правило. отправлялись к ней утром – на завтрак, который всегда проходил у нас исключительно весело и с полнейшим душевным комфортом.

Мария несколько раз говорила мне, что император весьма ко мне расположен, и чрезвычайно ценит услуги, которые я ему успел оказать.

Услышав такие слова, Юзефа настолько загордилась мною, что на какое-то время даже перестала спускаться на нижний этаж, к графу Михаю. Но вскорости для меня это перестало играть существенное значение.

Всё дело в том, что император развёлся, сочетался браком с австрийскою принцессою и окончательно расстался с Марией Валевской. Увы, это способствовало тому, что и я остыл к Юзефе, хотя и не прекратил с нею отношений. Лишь к одной Изабелле чувства мои оставались неизменны, хотя после моего отъезда из Вены мы более никогда не виделись. Но она единственная моя наследница, и после смерти моей вступит во владение всеми моими обширными имениями.

Что касается моей Юзефы, то, между прочим, много лет спустя я узнал (от государя Николая Павловича), что она, оказывается, состояла в приватной переписке с Александром Павловичем. И теперь я понимаю, что Юзефа по поручению Его величества следила за мною, видимо, чтобы выяснить, а не перешёл ли я действительно на сторону Буонапарте.

Всё-таки что за выдающийся шпионский деятель был наш покойный государь! И совсем не удивительно, что в итоге он одолел Буонапарте! Где уж бывшему корсиканскому разбойнику до российского императора!

Глава третья. Из бумаг, хранящихся в рукописном собрании генерала от кавалерии графа Ивана Осиповича Витта

Письмо необычайно глупое, вздорное, крайне недоброжелательное (собственно, это самый настоящий донос, недостойный того важного лица, коим он был сочинён), но при этом достаточно любопытное.

Во-первых, оно отражает ни на чём не основанное предубеждение против меня у князя Петра Багратиона, но самое главное то, что при всей недоброжелательности сего документа, из него всё же более или менее ясно видно, о чём именно я информировал российское военное командование в ходе пребывния моего в Варшаве в 1811–1812 годах.

Писарская копия, снятая с сего письма, была любезно предоставлена мне князем Михаилом Богдановичем Барклаем де Толли, за что я ему был и остаюсь крайне признателен.

граф Иван Витт,

генерал от кавалерии,

кавалер многих орденов.

Письмо кн. Багратиона Барклаю де Толли об отставном полковнике графе Витте

Октября 19 дня 1811 года.

Прежде сего сообщал я вам сведения, полученные мною от отставного полковника графа Витта, а сей раз упомяну и нём самом. Сколько я его знаю, он лжец и самый неосновательный человек; но жена его, как умная и хорошая женщина управляет его поступками так, чтобы не лишился он доверенности у нас, равно и в герцогстве Варшавском не потерял хорошего о себе мнения.

По моему замечанию кажется, что он ДВУЛИЧКА. Сие не дурно бы было, когда бы справедливо обо всём нас извещал, и показания его со стороны их были бы верны. Я сидел с ним глаз на глаз довольно долго и всячески выспрашивал, каким образом знает он все обстоятельства тамошнего края, и по какой связи так часто туда ездит. На сие отвечал мне, что имеет там много дел по домашним оборотам и при том тесную связь со многими особами, да и будто о каждом отъезде его известно всем.

Между прочим, обещается он доставить нам хорошую и весьма верную связь, посредством которой может получать обо всех происшествиях не токмо в Варшаве, но и в кабинете самого Наполеона происходящих.

Есть в Варшаве одна женщина по фамилии мадам Вобан – я сам её знаю лично, но большого знакомства не имею. Граф же Витт даёт мне слово, что, быв с нею весьма знаком и на дружеской ноге, непременно склонит её на нашу сторону.

Женщина сия хитрая. Умная и интриганка, находится безотлучно при князе Понятовском, который к ней так привязан и столь слепо во всём доверяет, что без её совета ничего не предпринимает, как по делам военным, так и гражданским. Словом сказать – она истинный его друг и совершенный для него закон.

Особа сия предвидит, что герцогство Варшавское не что иное есть, как одно мечтание, следовательно, охотно пожелает убедить и князя Понятовского придерживаться стороны верной и надёжной.

Всё сие граф Витт обещает устроить чрез одного хорошего своего знакомого италианца, сущего врага французской нации, живущего теперь в Вене и которого он хочет для сего вызвать, как человека, имеющего большую связь и дружбу с мадам Вобан. Что всё непременно исполнено им будет, коль скоро примется в нашу службу.

Из сих объяснений замечаю я, что единственная цель исканий и одно желание графа Витта есть войти в нашу службу какими бы то средствами ни было.

Пояснение графа Витта:

Когда бежал я за границу, у меня было лишь тайное устное соглашение с государем. В Российской империи тогда ещё не существовало Высшей воинской полиции. Когда же она стала проектироваться, Александр Павлович в одной из записок своих настоятельно рекомендовал мне приписаться к оной, написав прошение на имя князя Багратиона, что я и сделал.

Поразительно всё-таки! Я бежал из-за дуэли с князем Багратионом. И к нему же меня вынудили обратиться, дабы он ходатайствовал о зачислении моём в штат Высшей воинской полиции.

Безо всякого сомнения, государь был величайший шутник! В самом деле, именно князь Багратион, злейший враг мой, просил государя чрез военного министра о включении меня в штат Высшей воинской полиции.

гр. И.В.

По мнению моему, из виду его упускать не должно. А потому всепокорнейше прошу вас, милостивый государь, написать ко мне, что будто уважая представление моё, свидетельствуемое о усердии и приверженности графа Витта, неоднократное нам оказанные, охотно желаете явить в том своё пособие.