Под флагом цвета крови и свободы

Родители, слава Богу, понимали все: дома девушку никто не изматывал непрестанными упреками в том, что она губит свой талант и напрасно тратит лучшие годы. И еще одному человеку Эрнеста была искренне благодарна – Джеку Рэдфорду, своему бывшему капитану, безо всяких уговоров отпустившему ее и до сих пор лишь изредка, под давлением пылкого Генри, порывавшемуся убедить ее снова выйти в море.

Вот и вчерашний вечер тоже не обошелся без этого. Джек явился в дом ее отца, объяснив, что намерен выйти в море на рассвете, и потратил несколько неприятнейших часов, пытаясь уговорить девушку отправиться с ним. Именно тут Эрнеста искренне благодарна была матери: та, заметив, что разговор неприятен дочери, улучила момент и увела гостя в столовую – угощать своим знаменитым изюмным кексом, который Джек обожал с детства. Что именно сеньора Морено сказала ему при этом, девушка не знала; но за ужином Рэдфорд больше не заговаривал об отплытии.

Теперь же Эрнеста, покончив с делами, отправилась на свое любимое в последние месяцы место – к заброшенному старому форту; взобравшись на наблюдательную площадку, можно было увидеть внизу весь обитаемый берег Тортуги, как на ладони. Конечно, невозможно было не разглядеть при этом также море, широкой полосой раскинувшееся до самого горизонта – но так оно было хотя бы немного дальше обычного, и девушке хватало и этого.

Прохладные с ночи камни, уложенные в зубчатый парапет, кое-где поросшие мхом, манили присесть на них. Здесь Морено проводила целые часы, чертя самые сложные из когда-либо создававшихся ею маршрутов – просто для того, чтобы чем-нибудь занять мысли и не терять сноровки. Она и теперь взяла с собой карандаш и блокнот, готовясь продолжать работу; но именно сегодня дело не спорилось у нее. Кое-как закончив, с двумя помарками, первый чертеж, Эрнеста отбросила его в сторону и прислонилась спиной к ближайшему зубцу, устало прикрыв глаза. Звук чужих шагов, вкрадчивых и почти бесшумных, заставил ее вздрогнуть:

– Можно составить вам компанию, мэм?

– Ты, Генри? – справившись с собой подняла брови девушка; помедлив, она сдвинулась вправо и позволила ему сесть рядом. – Разве вы не должны отходить сейчас от берега?

– Джек приказал ждать его: у него дела в порту. Прибыл какой-то важный гость – говорят, посланник нового губернатора Ямайки…

– С чего это нами вдруг заинтересовались? – мгновенно насторожилась Морено, но сразу ж махнула рукой: – Впрочем, неважно. Какая теперь разница, не так ли?

– Джек сказал, этот человек привез каперские грамоты, – сдержанно возразил Генри, со всей внимательностью наблюдая за ней. Эрнеста пренебрежительно пожала плечами:

– Каперские грамоты подписывает сам король; к тому же, они все именные. Как думаешь, сколько их может быть – двадцать, тридцать? Но я буду рада, если Джек раздобудет их тебе и себе: иногда этот клочок бумаги с печатью спасает жизнь вернее самого надежного клинка.

– А вы, мэм?

– Что тебе до меня, Генри? Устала я от моря, – с удивительной легкостью выговорила она эти страшные для нее прежде слова. – Ты видел, что случилось тогда, на борту «Бесстрашного»: тому, кто готов обманывать свою команду, не место среди пиратов. Черт, да я и не стремлюсь к этому теперь! Не хочу больше расставаться с семьей.

– Раньше вашей семьей была команда… – чуть слышно вздохнул Фокс и сразу же умолк, заметив ее потемневший взгляд. – Извините, я не это хотел сказать.

– Знаю я, что ты хотел сказать, – махнула рукой девушка. – Не извиняйся. Я на твоем месте тоже подумала бы что-то похожее…

– Мэм, – глядя на нее чуть ли не с мольбой, Генри придвинулся ближе и осторожно тронул ее за плечо. – Мэм, вы уверены, что не хотите поехать с нами? Это… Это из-за того, что мистер Дойли?..

– Нет, – резко дернувшись в сторону от его прикосновения, перебила Морено. Остановилась, обхватив себя руками за плечи, опомнившись, наклонилась и подняла упавший с колен блокнот, прибавив тише: – Нет, Генри, нет. Все он правильно сделал тогда, и я привыкну, ты не думай – я привыкну… – повторяла она все более безнадежно и глухо, впившись в пустоту перед собой тяжелым, полным неимоверной, прямо-такинечеловеческой усталости взглядом. Фокс какое-то время молча наблюдал за ней, потом наклонился, помогая девушке встать, и крепко-крепко, неловко обнял – Морено чувствовала, как дрожали его руки при этом, и рассеянно думала о том, насколько же ей самой уже безразлична собственная судьба.

– Эрнеста! – громкий, взволнованный голос Джека раздался еще с лестницы, ведущей на площадку, настолько неожиданно, что оба они невольно вздрогнули, отпрянув друг от друга. Увидев Генри, Рэдфорд мимолетно смягчился, улыбнувшись одними уголками губ, и сразу же шагнул вперед, поймав девушку за запястье крепкой и слегка подрагивавшей – словно от волнения – рукой: – Эрнеста, пойдем скорее со мной!

– Что такое? – не слишком сопротивляясь, недоуменно воззрилась на него Морено. – Твой посланник губернатора не прибыл?

– Посланник губернатора прибыл, и это… это… Идем же, идем скорее! Вот, держи, – небрежно протянул он Генри сверток с какими-то бумагами – сквозь ткань проблеснул золоченый обрез каперской грамоты, но стопка казалась столь пухлой, словно в ней одной их было не менее четырех десятков. Окончательно перестав что-либо понимать, Эрнеста нахмурилась:

– Это же…

– Взял помилования на тех, чьи настоящие имена и фамилии точно знаю. Остальным сейчас будем выписывать. Генри, живо гони на наши суда, зови всех! Пусть приходят в форт немедленно, – распоряжался на ходу Рэдфорд, увлекая за собой девушку. – Идем же, Эрнеста!

В крепости действительно было уже немало народу: матросы толпились прямо во внутреннем дворе перед дверью в приемную – похоже, голова очереди начиналась именно там, а хвост ее уходил куда-то за ворота. Отовсюду доносилась откровенная ругань напополам с угрозами, но до драк не доходило: по всей видимости, буянам все же слишком важно было получить то, что скрывалось за заветной дверью. Джек, не обращая внимания ни на чьи тычки и возмущенные окрики, провел Эрнесту мимо них всех – прямо в приемную.

Там тоже творилось нечто странное: в дальнем углу стоял стол, сидевший за которым клерк выписывал какие-то бумаги, отдавая их подходившим по очереди пиратам после короткого выяснения их имен и фамилий. В противоположной стороне происходило нечто аналогичное – но очередь туда была куда короче, и Морено, знавшая всех людей, стоявших в ней, могла сказать, что это были одни пиратские капитаны. По золоченому обрезу на выдаваемых им бумагах она сразу узнала каперские грамоты – но никогда прежде не видела их в таком количестве одновременно, да еще и выписывавшимися столь легко и, по-видимому, бесплатно. А между двумя столами капитаны, уже получившие собственные разрешения на пиратскую деятельность, обступили какого-то человека в мундире, вдохновенно объяснявшего что-то в ответ на их вопросы. Джек повел ее прямиком к ним – и среди множества знакомых лиц, расступившихся вокруг, Эрнеста неожиданно увидела его.

Эдвард изменился, хотя постороннему человеку разница показалась бы несущественной: стал чуть шире и крепче в плечах – форма сидела на нем, как влитая – а на висках появились первые, ранние паутинки седины; но сильнее всего Морено поразили его глаза. Сгустившиеся тяжелой, серо-сизой синевой, они смотрели внимательно и жестко, как у человека, познавшего цену всему в подлунном мире – и самым возвышенным чувствам и низменнейшей подлости. Увидев Эрнесту, он резко оборвал свою речь и осторожно, медленно, будто страшась увидеть перед собой мираж вместо живого человека, подошел ближе к ней; Морено шагнула ему навстречу прежде, чем успела хоть что-то подумать.

Посреди моря людей, чьи судьбы прямо в эту минуту переписывались заново небрежной рукой клерка, стояли они лицом к лицу – и не понимали, о чем говорить. Было тихо: быть может, буяны, лезшие без очереди в страхе, что им недостанет помилования, немного успокоились, увидев, что их опасения беспочвенны, а быть может, попросту не до них было двум людям, до сих пор не верившим, что все происходящее реально. Эдвард протянул руку – ставшую жестче и светлее без южного загара, с чуть заметно подрагивавшими пальцами – и осторожно дотронулся до одной из мелких кос, запутавшихся в кудрях девушки.

– Я вернулся, Эрнеста, – сказал он глухо – просто для того, чтобы не молчать вовсе, потому что никакого иного смысла в этой фразе не было. Морено медленно прикоснулась к его пальцам, накрыв их своими:

– Как теперь к тебе обращаться? Командор Дойли? Адмирал Дойли?

– Нет, – чуть заметная усмешка тронула его каменные черты. – Нет, всего-навсего полковник Дойли. Меня восстановили в звании и повысили на одну степень. Пришлось, конечно, подправить кое-какие бумаги, но это был сущий пустяк…

– Не слишком большая награда для того, кто принес весть о гибели изменника и его эскадры, – подняла брови Морено. – Почему так?

Эдвард опустил голову, переводя дыхание – однако когда девушка смогла вновь разглядеть его лицо, на нем играла самая настоящая, искренняя, прежняя улыбка:

– Я уже ответил на этот вопрос: потому что я вернулся. Сюда. Навсегда, Эрнеста.

– На… Навсегда? – чуть слышно повторила Морено с искренним недоумением, дотрагиваясь до шитья на вороте его мундира; движения ее казались замедленными, будто во сне: – Но разве ты не хотел… не мечтал вернуться в Лондон? Это же был твой шанс построить такую карьеру, какая и не снилась обыкновенному офицеру из колонии…

– Я вернулся в Лондон, – уверенно перебил ее Эдвард. – И там понял, что мое место здесь.

– Здесь? – переспросила Эрнеста таким голосом, словно готова была заплакать и рассмеяться одновременно. Черные глаза ее заблестели лихорадочно и яростно: – А ты понимаешь, что, возможно, станешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь?

– Не стану, – коротко отрезал Дойли. Вгляделся в ее окаменевшее лицо и уточнил: – Не стану, если ты будешь рядом со мной.

– Какого… какого ты сейчас… – пробормотала Эрнеста, отводя взгляд: в глазах ее все-таки задрожали первые, жгучие и невыносимые слезы, которые она никак не могла сморгнуть. Голова кружилась, и она не сразу заметила, что намертво вцепилась в руку Дойли, чтобы не упасть. – Я же отпустила… отпустила ту девчонку, ты… почему ты не узнал?..

– Ты о мисс Фостер? Я слышал, что они с ее отцом приехали, когда уезжал из Лондона, – голос Эдварда остался совершенно равнодушным, когда он заговорил о некогда любимой девушке. – Не могу сказать, что это известие как-то заставило меня желать встречи с ней. Я думал о другом в тот момент… Ты уже знаешь все? На Ямайку назначен новый губернатор, он сейчас направляется в Порт-Ройял – я прибыл сюда как его представитель.

– То есть все эти помилования и каперские грамоты…

– Выдаются от его имени, да, – невозмутимо кивнул Эдвард. – Так не делалось раньше, знаю, но я убедил одного… весьма влиятельного человека, что пираты могут быть очень и очень полезными союзниками короны, если станут более многочисленными. Так что нам согласились пойти навстречу: я уполномочен выдать соответствующие документы всем, кто будет готов принести присягу.

– Почему?.. – наконец выдохнула она именно то, что хотела спросить с самого начала – и все еще не понимая, как бы звучал полностью ее вопрос: «Почему ты выбрал меня, а не ее?» – «Почему отказался от всего, о чем мечтал?» – «Почему решил, что я все еще жду тебя?» – «Почему предпочел пиратов высшему свету Лондона?»

Но Эдвард, похоже, действительно знал ее лучше ее самой – и ответил разом на все, так просто и честно, как никогда не говорил раньше:

– Потому что ты была права. К черту Старый Свет – пусть он и дальше погрязает в своих дрязгах за каждый клочок земли, который ему даже не принадлежит! Пусть дальше пожирает сам себя и дробится все больше и больше; а мы, мы вместе, здесь построим тот самый Новый Свет, где каждый получит именно то, чего будет достоин. Должно быть, – он усмехнулся, легко и светло, уголками глаз, – должно быть, моя судьба оказалась действительно связана с пиратами, раз мой долг – защищать их перед английским законом до последнего. Теперь я тоже один из них, Эрнеста, – Дойли осторожно отстегнул от пояса и поднял на цепочке тот самый, подаренный ею когда-то компас, вкладывая его в ладонь девушки. – Я пират, такой же, как и ты. Стоит ли мне стыдиться того, что очевидно?

Морено слушала его, с трудом разбирая слова – происходящее все еще казалось ей каким-то волшебным сном. Но при вид знакомого компаса штурманская привычка взяла свое: она осторожно приняла футляр, раскрыла его, желая убедиться, что с прибором все в порядке – и вздрогнула, едва не выронив, одновременно с последними словами Эдварда.

Поверх жестяной стрелки компаса, невинно и как-то незаметно почти приютившись, лежало золотое кольцо. Гладкое, простое и скромное, безо всяких узоров и вставок – Эрнеста никогда не носила похожих украшений, потому что подобное в пиратской добыче не водилось, а она в жизни не тратила денег на побрякушки намеренно – и именно такое, какое должен был выбрать Эдвард Дойли для женщины, которую хотел бы назвать своей женой.

– Это… Это то, что я думаю? – не очень доверяя собственным глазам и пальцам, державшим кольцо, осторожно спросила она. Золотой легкий ободок лег в ладонь, как влитой.

Эдвард не встал на колени, как полагалось – не от неуважения к ней, как она поняла с внезапно проснувшимся отстраненным весельем, а просто из опасения сделать это как-то не так, смутив и обидев гордую пиратку. Вместо этого он осторожно, неуверенно взял ее ладонь в свои и принял кольцо, держа так, словно готовился уже надеть, но все еще страшился вдруг выронить его и этим испортить все:

– Я хочу построить этот Новый Свет вместе с тобой, Эрнеста Морено. Клянусь, что буду тебе самым верным и заботливым мужем, если ты… – запнувшись, он умолк и спросил чуть тише: – Ты станешь моей женой, Эрнеста?

Девушка молчала, глядя ему прямо в лицо своими черными глазами: Эдвард так и не привык к этому выражению в глубине ее зрачков. В подобные моменты ему хотелось выхватить саблю и рубить, крушить все вокруг себя – лишь бы только она никогда больше не смотрела с такой болью и такой надеждой на этот мир. И на него, конечно же – на него, недостойного, неспособного подарить ей все возможное счастье, всю радость в жизни – только собственное сердце, которое и так уже давно, очень давно, быть может, от самого начала времен принадлежало ей одной…

– Соглашайся! – вдруг крикнул кто-то из толпы, и Эрнеста, вздрогнув, оглянулась по сторонам: все пираты вокруг, на минуту забыв о вожделенных документах, кто с одобрительной усмешкой, а кто с пониманием в глазах – все они смотрели в эту минуту на них двоих. Затем она медленно опустила свои длинные темные ресницы, пряча взгляд, и подняла его уже на одного своего возлюбленного.

– Хорошо, Эдвард. Да, я стану твоей женой, – чуть слышно ответила она, прижимаясь щекой к его плечу – как ни странно, эполеты нисколько не мешали ей в этом – и скорее почувствовала кожей, чем увидела своими глазами, как Дойли осторожно, опасаясь уронить, надел кольцо на ее безымянный палец.