Мир, в котором меня ждут. Ингрид

– Но в зале мечников тебя тоже не было! – возразил Эдвард.

– Девочки не должны тренироваться с мечом, это опасно! Ваше оружие – рапира, шпага, в конце концов, – Нафана чуть захлестнуло возмущение.

– Ну, я взяла не обычный меч. Я вообще забыла об этом правиле в оружейной комнате. Для меня время как будто замерло, когда я увидела мечи, – призналась Ингрид, и её глаза блестнули.

– И что, куда тебя Ульрих отвёл, если тебя не было ни у нас, ни у мальчиков? – развесила уши Хельга.

– Ингвар Ульрих отвёл меня к Рейто-сама.

– Он всё-таки существует! – поперхнулся Нафан. – Ингрид, с твоим появлением я и сам всё больше узнаю нового об этом месте.

– Значит, это не легенда, – сказал Эдвард с очень серьёзным лицом. – Я всё время думал, что Рейто-сама – это выдуманное лицо.

– Нет, что вы, он самый настоящий, невысокий, очень тихий и сдержанный, вежливый и… и… и добрый, – закончила Ингрид. – Он провёл со мной первую тренировку. А что за легенда?

– Существует легенда, что тот, кто выбирает чёрный меч, того будет тренировать старый монах, – заговорила Артемида. – Но дело в том, что Рейто-сама так редко выходит из своего сада, так мало людей его видит, что многие вообще сомневаются в его существовании.

– Можете не сомневаться, я его лично видела. И слышала. И даже трогала, – подытожила Ингрид. – Значит, я случайно выбрала этот самый чёрный меч?

– Ну, случайно – не случайно, – поспешил заверить её Нафан. – Вообще такие случайности редко бывают. Например, сколько раз я заходил в оружейную комнату, а его ни разу не видел.

– Может, его убирали? – предположила Ингрид.

– Исключено, – отрезал Эдвард. – Я знаю, что все тренировочные мечи хранятся в одном месте, в оружейной комнате. Мечи и шпаги всегда лежат там, чтобы их не искать по всему дворцу, за их хранение отвечает сам Ульрих.

– Я видела меч у Рейто-сама.

– Это личное оружие. У всех совершеннолетних мужчин есть своё личное оружие, которое всегда с хозяином, – ответил Эдвард.

– Ну не знаю, может, он был на ремонте, например?

– Тоже невозможно, – продолжил Эдвард, – им уже лет двадцать никто не пользовался, там нечему ломаться.

– Тогда я не знаю, как так вышло, что я сразу его нашла, – уже с лёгкой обидой в голосе ответила Ингрид.

– Дух меча, – раздался голос Улава.

В нависшей над их столом тишине все обернули головы к нему. Даже Артемида, которую было сложно чем-то удивить.

– Дух меча, – снова сказал Улав. – Он открывает глаза или закрывает их, чтобы спрятать своё оружие.

– Да, меч имеет свой дух, это точно, – Нафан откинулся на стуле. – Мой отец говорит мне, что его меч не признаёт никакую руку, кроме хозяйской.

– В каком смысле признаёт руку? – уточнила Ингрид.

– Меч слушает своего хозяина, – сказала Артемида. – У общих мечей один общий дух на всех, поэтому ими может сражаться каждый, а личное оружие будет служить только своему хозяину.

– А что будет, если личный меч возьмёт кто-то посторонний?

– По-разному бывает, – сказала Хельга. – Меч может ощущаться намного тяжелее в чужой руке, чем в руке хозяина, или блокировать мастерство мечника, чужак становится неуклюжим, может и себя покалечить. А иногда они даже ломаются. Очень плохой признак, если меч начинает рассыпаться в чьих-то руках. Значит, что он предпочитает погибнуть, чем служить такому горе-хозяину. И поверь, ни один меч не будет служить, если им хотят убивать.

– Убивать? А зачем тогда тренировки?

– Меч – это больше, чем просто оружие, – сказал Эдвард. – Это дух воина. А дух надо тренировать. Если кто-нибудь нападёт на тебя, как я смогу тебя защитить без тренировок?

Ингрид чуть не поперхнулась, ей впервые сказали «защитить тебя». Слова зазвонили в голове так же, как и слова Деметроса Аркелая о друзьях. Даже лицо девочки замерло. Повисшая тишина позволила закончить обед, все разошлись на обиход.

На обиходе Сольвей спросила Ингрид, куда та едет на время сборов, пока они резали брокколи (Ингрид была в полном восторге от этой капусты, которую впервые увидела только в Междумирье).

– Меня будет опекать здесь Георг Меркурий.

– О, даже так. Я хотела тебя пригласить к нам, наверняка Хельга тоже хотела бы увидеть тебя у себя в гостях.

– Ну… – протянула чуть растерянно Ингрид, – если честно, это очень неожиданное предложение. Хотя мне очень приятно!

– Смотри, хоть мы и северяне, я поеду в монастырь на юге, это не так далеко от дома Георга Меркурия. Я бы и домой поехала, но это далеко, тем более, что всё равно и папа, и братья на службе будут. И с мамой толком не увижусь.

Желание проводить время с новыми друзьями было очень велико, но эту неделю она уже задумала быть на земле, чтобы больше времени уделить своей семье. Ингрид начала колебаться.

После ужина Ингрид по отработанной схеме ушла на землю, оставив записку, чтобы ей никто не мешал заниматься в своей комнате; Хельга, Артемида и Нафан и виду не подавали, будто им известно, куда исчезает Ингрид. Они даже поддержали слух, что Ингрид много занимается, чтобы наверстать упущенное, в то время как она сама, испытывая головную боль, соединялась со своей копией, переживала воспоминания дня и через несколько часов возвращалась в Междумирье без сил. В этот вечер всё прошло весьма спокойно, потому что в этот день их класс отправлялся на поездку за город, а Ингрид (конечно, не она сама, а её копия), не блиставшая спортивными талантами, оставалась за кострового. Нарубить щепы, поддержать огонь и заварить в котелке быстрорастворимой лапши, пока остальные принимали участие во всяких эстафетах, было ей в удовольствие. Стычек с одноклассниками не было, если не считать, что кто-то её облил водой из бутылки, пока она собирала розжиг.

Чем больше Ингрид рассказывала про землю в Междумирье, и тем меньше её новым одноклассникам хотелось там побывать. Эдвард осудительно качал головой и комментировал с рассуждением, Нафан сочувственно вздыхал, и его чёлка крупной прядью падала на глаза. Улав просто молчал, но на переносице появлялась складка недовольства, Хельга держалась за голову, приговаривая «какой кошмар!», Артемида больше выражала негодование глазами. А вот жизнь в Междумирье Ингрид напротив всё больше казалась опьяняюще-чудесной. И учёба, и окружение, и дворец – всё было прекрасным.

Ингрид часто думала, что её одноклассникам с земли потребовалось бы буквально несколько часов, чтобы разнести красивые мебель декор на щепки, написать на стенках что-то похабное и разбросать повсюду бутылки, банки и жирные пакты от сухариков. Здесь, в Междумирье, всё убранство и сады были не только открыто доверены ученикам в пользование, так всё сохранялось и преумножалось в чистоте. Не то воспитание и практика общего обихода делали своё дело, не то врождённое чувство прекрасного, но так или иначе в воздухе ощущалась благоговейность в отношениях между людьми. Собственно, это и была основная разница между землёй и Междумирьем. Нельзя сказать, что ученики Ликеи были лишены детства с присущей ему ветреностью, но здесь почему-то выход бурной энергии не влёк за собой разрушений всего вокруг. Не было ничего удивительного, что за эти несколько дней ей тотально расхотелось возвращаться на землю.

В субботу в школе на земле по расписанию стояла химия, после пятничного выезда половина класса слегла с соплями и больным горлом. А в Междумирье это был короткий день, состоявший из «зелёных» и «оранжевых» предметов. На музыке Ингрид занималась с Демисом Ураномонопатисом флейтой, потом выводила буквы на каллиграфии, а из «оранжевого» цикла прошли тренировки по плаванию и верховой езде. Последнего предмета Ингрид ожидала особо, поскольку ни разу не ездила верхом. Улав подошёл к ней сразу после плавания и, кашлянув, сказал:

– Хельга… Хельга сказала мне, чтобы я сразу пошёл с тобой в конюшни, тебе надо выбрать лошадь.

– Давай сходим.

– Меня пускают здесь в конюшни… там нельзя кричать и… махать руками. Надо, в общем, вести себя спокойно, чтобы не испугать животных… Выберем тебе спокойную покладистую лошадь, – Улав, казалось, с трудом подбирал слова, будто бы пытался вспомнить плохо выученный текст.

Они оказались в конюшне, лошади мирно фыркали, некоторые жевали свой дневной паёк. Пока они шли по коридору внутри, из денников выглядывали заинтересованные морды, запах нового человека привлёкал их внимание. Улав остановился возле одной дверки, на которой было написано «Ванилька», и оттуда тотчас высунулась кремовая морда с карими глазами. В присутствии лошадей Улав расслабился и стал вести себя естественней.

– Это Ванилька, спокойная и добрая кобыла… Ей много лет уже, ветеран, считай… И она хорошо знакомится с новыми.

Лошадь уткнулась мордой в плечо Улава, он погладил её по щеке, достал кусочек яблока из набедренной сумки и протянул его Ингрид. Она неуверенно взяла дольку и чуть машинально не съела, хорошо, что Улав сразу остановил её, сказав:

– Положи на открытую ладонь.

Ингрид поместила кусочек яблока на центре ладони, Улав продолжил:

– Теперь протяни его Ванильке.

Ингрид протянула ладонь ко рту лошади, Ванилька повернула уши в её сторону и, хлопая мягкими губами, захватила дольку. Девочка подняла ладонь и погладила лошадь по губе, потом чуть выше – у самой переносицы. Потом лошадь снова уткнулась Улаву в плечо.

– Ты нравишься этой лошади? – спросила Ингрид улыбаясь. – Кажется, она спрашивает тебя, можно ли мне доверять.