Старухи

Димасик завертелся на самом краю обрыва, пытаясь разглядеть, где ж там сладости насыпаны, запнулся и чуть не ухнул в бездну. Матрёна схватила его за капюшон курточки.

– Не видать тебе конфет, да? – насмешливо спросила Димасика. – А ты полезай-ко мне вот сюда, в мешок, я тебя на закорки закину, авось с высоты-то и увидишь?

Димасик покорно полез в мешок. Матрёна поцеловала его в лоб, прежде чем завязать верхушку.

Вздохнула…

***

Еще и не видала Олюшка Матрёну, а уж слышала из комнат, как та воет белугой.

– Что случилось? – выбежала ей навстречу старуха.

– Ирод! Ирод окаянный! – голосила Матрёна. – У-у-би-ий-ца!

Вслед за ней семенила и мелко крестилась Анисья. А позади поспешали ещё несколько старух, оставшихся в деревне.

Рыжий прихлёбывал чай из блюдечка в кухне, когда старухи встали у двери.

Матрёна вышла вперёд. Подошла к мужику и стала перед ним. Бабки не издали ни звука. Рыжий понял всё по-своему, что уж, душа чиста подлости не ждёт. Понял он так: пришла старуха виниться перед всей деревней, авось помилуют её семью за раскаяние. Встал, обнял Матрёну, что уж, Ирину не вернуть, дело давнее. Пусть живут, лишь бы наркотой торговать бросили…

Матрёна тоже обняла рыжего в ответ.

Как на шее здорового мужика оказалась верёвка, тут уж никто и не заметил. Почувствовал рыжий только, как впилась в ногу острая железная игла да свалила его слабость.

Волокли его всей деревней старухи к кладбищу да пока волокли камнями в него бросали, какие найдут по дороге. Вроде как и немощные эти бабки, а как возьмутся за дело – чёрт с ними не сладит, куда уж мужику простому?

***

На следующий день похоронили бабки рыжего. Ну, как похоронили, так, прикопали за кладбищем, неподалёку. Не класть же убийцу рядом с нормальными людьми.

А через недельку и Матрёны не стало.

Сначала жаловалась она, что одиноко ей, по ночам не спится, будто плачет кто под окном. Всё ей женский плач чудился, да мерещилось не пойми что. Ну, чего с неё взять, столько горя женщина пережила, всю семью потеряла: внука лиходей убил, дочка с женихом удрала и на телефон не отвечает. Тут не мудрено ум подрастерять. Олюшка к ней ходила заночевать. Только не слыхала и не видала ничего из того, что Матрёна рассказывала. Видело только: посреди ночи сядет Матрёна на кровати, вытаращится в окно, да губами, как лошадь во сне, перебирает. А прислушаться, так шепчет тихохонько: «Прости, прости меня!» И так каждую ночь… Так ее и нашли, сидящую, в окно смотрела…