Старухи

– Фелшер, чойта, в тетрадке своей не пишет ничего? – зашептала Анисья.

– Так это он, когда про мёртвого, тогда пишет. Человек, пока живой, кому он нужен. А как помрёт, то про него и в газетах, и в учебниках напишут. Будто подвиг какой совершил. А про живых чего писать, кому они интересны?.. – рассудила Олюшка.

Долго фелшер с рыжим толковали. Всё врач о чем-то спрашивал. А рыжий всё что-то писал ему в ответ. И то, фелшер иного человека всего ощупает, язык велит показать, а тут всё больше разговоров у них вышло. Все листочки, что рыжий исписал, доктор себе в чемоданчик аккуратно сложил.

После осмотра «фелшера» к столу позвали. Тот, на удивление, легко согласился. Сколько ведь раз бывал на деревне, всегда отказывался, словно брезговал. А тут старухам и потрафил.

Приятно. Вот сразу видно, что хороший человек, не дичится. Тут ему на стол и варенье малиновое, и самогоночки с погребу. Хорошему человеку да разве жалко. А он и то, и другое – уважил бабок-то, те и разомлели. Да и то сказать, приехал-то он как демон суровый, словно огнём из глаз всех пожжёт сейчас, а после осмотра размяк, будто б подменили, совсем другой человек: балагур и добряк.

– Ну, что же с нашим-то? С рыжим-то? – спросила Матрёна, подливая фелшеру кипяточку.

– А ничего, отойдёт. Разговорчивее, правда, не станет, – рассмеялся он в ответ.

– А что он нам писал про пустоту какую-то? – озабоченно спросила Анисья.

– Наркоман ваш этот рыжий, бабушки, – грустно сказал фельдшер.

– Как это? Настоящий? Поди ж ты! – часто закрестилась Анисья.

– А что? В городах – это дело обычное. Сейчас сезон. Многие собирают грибы и особым способом их вываривают, чтобы получить наслаждение. Ваш этот такой же. Только у него помутнение в сознании случилось, он забыл, кто он и где живёт, – обстоятельно рассказывал старухам тонкоусый.

Старухи и разнежились от такой уваги. Когда б ещё такое было, чтобы врачи старухам что-то объясняли? А тут толкует молодой человек, старается для них.

– Чудны дела твои, Господи, – вновь запричитала Анисья. – Вот и до нас наркоманы дошли. Раньше-то такого и быть не могло.

Бабки согласно закивали.

– Делать-то теперь чего? – не выдержала Олюшка.

– А ничего, – ответил фельдшер. – Он не опасен. В больницу я его не заберу, у меня мест там нет. А вот у вас пусть пока живёт, я за ним приглядывать буду. Стану наезжать временами.

Бабки замолчали.

– Матрён, может, давай расскажем ему? – тихо попросила Анисья.

Матрёна после небольшого раздумья кивнула.

– Мы сомневаемся, – решилась она на откровенный разговор. – Тут такое дело было. Ночью к нам покойница приходила, Иринушка, вроде как на него показывала. Будто б сказать хотела, что это он её убил…

Глаза у фельдшера округлились, лицо вытянулось, и вскоре широкая улыбка осветила всё лицо. Выражение стало таким, будто бы он сделал какое-то неожиданное открытие в медицине или нашёл то, что давно искал.

– Послушайте! – почти закричал врач. – А ведь это оч-чень может быть!

Бабки переглянулись. Не такой реакции они ожидали от образованного человека. Что и говорить, до приезда фельдшера старухи сговорились не рассказывать никому о ночной гостье, «не смешить народ». Тут уж просто душа не выдержала, ведь таким хорошим человеком доктор оказался. Сел с бабками за одним столом и на равных с ними, с тёмными, о делах больших толкует. Так их эта ласка подкупила. Иначе б ни за что б не проговорились. Да и всё равно, ждали они, что он позорить их начнёт, мол, какие привидения в наше-то время, это в старину… А он, смотри-ка, вроде и поверил им, и тоже думает, что такое возможно…

Тут, понятно, плотину прорвало. Минут за десять бабки наперебив скроили ему историю почище гоголевской. Увязали все события в одно, вывели заключение и даже мораль нашли. Оказывается, не врала Олеська-криворотая, когда говорила, что леший озорничать стал. Только одного она не знала, что это не леший её в жены тогда брал, а наркоман заезжий, рыжий, вот которого бабки споймали. У того, видать, крыша поехала, он начал за девками бегать. Олеська-то убежала, а Иринушку он споймал. Да замучил как котёнка, видали, ж, какой здоровый. А милиция что? Милиция такие дела и расследовать не будет, вот поэтому Иринушка в ночь эту из гроба встала, чтобы на мучителя бабкам указать.

Фельдшер выслушал всё это со вниманием, даже с каким-то, можно сказать, воодушевлением, но после добавил, вроде даже как бы с досадой:

– Осматривал же я вашу Иринушку. У неё не было следов изнасилования… Да и отчёт я уже отправил, теперь не вернёшь…

– Ну, значит, так замучил, просто так, живодёр, – рассудила Матрёна, проговаривая слова медленно, словно учительница классу.

– Ну, может и так, – согласился фельдшер. – Тогда вам его у себя держать опасно.

Старухи всполошились.

– Может, милиция его заберёт? – спросила Анисья.

– Нет, милиции это дело не надо, – осадила её Матрёна. – Было б нужно, давно б уже искали везде его. А ты видела, чтоб милиция кого искала? Милиция, сами понимаете, занята. Тут бы надо подумать… Осмотреть, что ль, его ещё разок?..

– Вот что! – хлопнул фельдшер рукой после паузы по столу. – Я его сейчас хорошенько осмотрю, и вам точно скажу, опасен он или нет.

– Спасибо! Спасибо Вам! – закудахтали старухи.

Фельдшер снова подошёл к рыжему и в этот раз щупал его с ног до головы, стучал по коленкам, заглядывал в бесстыжие глаза, щекотал подмышками, слушал дыхание и дул в уши. Такого досконального осмотра бабки в жизни не видели.

– Как космонавта! – резюмировала Олюшка.

Через некоторое время все они снова собрались за столом. Молча хлопнули по рюмашке.

– Бабушки, он не опасен! – чётко выпалил фельдшер. – Я его осмотрел, сами видели, с головы до ног, но он теперь не опасен. Действие наркотиков прошло. И он будет постепенно приходить в сознание. Трезветь, так сказать. Наркотиков ему достать негде, значит, больше он не опасен. А я вам завтра порошков привезу, будете его два раза в день поить, из него так дурь быстрее выйдет.

Анисья встала со своего места, подошла к фельдшеру, обняла его за голову и торжественно-звонко поцеловала в губы.

Матрёна и Олюшка последовали её примеру. Фельдшер, расчувствовавшись и окончательно обмякнув, продолжил:

– К вечеру пришлю к вам своего знакомого милиционера. Настоящего ищейку. Не такого, как в райцентре. Он все данные возьмет, будет личность устанавливать. А то наших пока дождёшься, так и помереть не долго.

Фельдшер шагнул уже к дверям да вдруг обернулся и тихо сказал суетившейся рядом Милке, принесшей его чемоданчик:

– Говорить не будет, языка нет…

Позже, уже когда и дверь за «фелшером» захлопнулась, Олюшка спросила Матрёну:

– Чего это он у дверей-то сказал?

– Языка у рыжего нет, вот что…

– Жалость-то какая, – всплеснула руками Анисья. – Мужик видный, а языка нет…

– Убийцу-то чего жалеть, Бог наказал, так ему, поделом, – зло ответила Олюшка.

К вечеру приезжал какой-то мужчина, весь в погонах, осматривал рыжего, старух и погреб, откуда выгреб пару бутылей и увез с собой, что и сказать, «настоящий полковник». Словом, бабки остались довольны.

После полковника ввечеру старушечий совет постановил пару дней обождать и мужика этого рыжего от греха подальше самим свезти в милицейский участок в райцентр. Чего ему тут – санаторий что ли? Человека убил – сиди в тюрьме. Сидели, судили и рядили до темноты. А впотьмах новое представление за окном. Снова Иринушка им знаки подаёт, и даже как-то вроде голосом человечьим подвывает, мол, не везите мужика в райцентр, не везите, пусть за могилой моей ухаживает, такое ему наказание,у-у-у.

– Хорошенькое наказание, – возмутилась Олюшка. – Мы его тут кормить будем, чтобы он за могилой ухаживал?