За все, чем мы дорожим

– Не надо, – едва слышно прошелестела Виржини, пристыженно опустив голову. Флёр незаметно для нее сделала знак Габриэль – мол, полегче, не добивай уж окончательно. «Все под контролем», – жестом же показала Габи.

– Ну так что у тебя стряслось? – спросила она уже спокойнее. – Видимо, что-то совсем ужасное, раз ты здесь.

Габриэль и сама немного успокоилась. Виржини на врага не тянет. Так, непутевая младшая сестра, которая корчит из себя взрослую. Даром что младшей здесь была как раз Габриэль. Виржини уловила изменение тона и снова разревелась, но уже как будто с облегчением.

– Габ, я такая дура… такая дура…

Габи открыла рот, чтобы сказать дежурную гадость, но тут же его закрыла.

– Что, Аньес решила характер демонстрировать, а за тебя вступиться некому?

Виржини только молча кивнула и снова всхлипнула.

– После того вечера папа… больше домой не приходил. Совсем. Даже за вещами сам не заезжал. А мама… мама почти все время проводит с Томми.

– Это что еще за Томми? – поинтересовалась Габи.

Отчаянно краснея, Виржини вызвала изображения с комма. Взглянув на экран, Габриэль нервно заморгала. Там был какой-то семейный обед, а рядом с Ирэн маячил смазливый блондинчик не старше самой Габриэль. Такой эталонный сладенький мальчик, на которых падки немолодые дамы с деньгами и неуемным темпераментом. Мускулатура отличная, в постели, надо думать, тоже хорош, но выражение лица выдавало ровно полторы извилины, и те от модного берета.

– Ну а что, пришла пора пожить и для себя, – с сарказмом произнесла Габриэль, проглотив этак полчаса непечатной ругани. Нет, ураган бы с ним, с самим фактом наличия любовника, Ирэн нынче официально не замужем, кто ж ей что запретит, да и на моральный облик матери, прямо скажем, Габриэль было давно плевать, но это? «И этот человек орал про честь семьи? Ладно его возраст, у нас свободная планета, но ты сама не видишь, что без твоих денег он к тебе даже под наркотой не подойдет? И кто еще тут дура никчемная?». Судя по блаженному виду Ирэн, она искренне полагала себя неотразимой. Нет, что говорить, мадам Картье… то есть уже снова Феррар была моложава и в неплохой форме, но, свет дневной, у нее трое взрослых дочерей! Парня такого возраста и такой внешности она могла поразить только количеством нулей в сумме банковского счета.

Видя реакцию Габриэль, Виржини немного осмелела. Судя по ее рассказу, этот Томми завелся еще до развода, а уж после него практически поселился. И Ирэн, «когда не занята делами компании» («То есть не носится по офису и не орет на сотрудников», – перевела про себя Габриэль), охотно ездит с ним отдыхать. Аньес, разумеется, до смерти боится за свое драгоценное наследство, а когда Аньес боится, она начинает беситься и срывать зло на окружающих. Только вот с матерью это никогда не прокатывало, отец ушел из дома, к ненавистной младшей сестре не подобраться… Да что там, экономка Рамона и Энни с Лили дружно заявили, что месье Жюль был здесь последним нормальным человеком, а они в рабство не продавались, чтобы на таких условиях работать. И тогда Аньес принялась планомерно доводить до истерик Виржини.

– Я ж тебе говорила, – вздохнула Габриэль. – Сколько нервов бы сэкономила. Ты пойми, что теперь, когда злая и плохая я исчезла с радаров, ты ей просто мешаешь! Аньес всегда нужны были груши для битья. Раньше в роли такой груши выступала я. А потом груша спружинила и разбила лицо. В буквальном смысле. Ты понимаешь, что в поисках новой груши Аньес далеко ходить не будет?

Виржини снова тихо всхлипнула. Габи поймала сочувственный взгляд Флёр. Да что там, Виржини и правда можно было только пожалеть. «Верхний левый, одна таблетка», – шепнула Габи. Флёр кивнула и вскоре принесла стакан, в котором растворялся шипучий мультивитамин.

– Спасибо, Флёр, – искренне сказала Виржини. – И… если что, я правда не думала про тебя все… вот это, что вывалила Аньес. Мне так стыдно!

Флёр лишь сдержанно улыбнулась в знак того, что извинения приняты. Она понимала, что тут разговор в значительной степени именно между сестрами, и потому держалась немного отстраненно. Виржини продолжала:

– Габи, я бы правда хотела попросить у тебя… у вас обеих прощения за тот вечер. И взять свои слова обратно. Я понимаю, что мы все наговорили тебе такого, за что ты нас знать больше не хочешь, но я специально к тебе приехала, чтобы это сказать. Хотя боялась, что ты меня в окно выкинешь.

Габриэль посмотрела сестре в глаза очень долгим и серьезным взглядом, потом слегка усмехнулась:

– Виржини, давай будем честными. Даже то, что ты сейчас совершенно искренне попросила прощения – а я вижу, что ты не врешь, ты всегда была плохой актрисой – так вот, это не отменит того, что уже было сказано и, тем более, сделано. У меня никогда не было цели возвыситься над вами или уничтожить. Я всего лишь защищалась от вас сама и защищала папу и Флёр. И если Аньес или… мадам Ирэн снова решат направить свою активность в нашу сторону, я не пожалею сил, чтобы объяснить им, что они неправы.

На словах «мадам Ирэн» Виржини чуть распахнула глаза, но промолчала. Кому, как не ей, знать, почему и с каких пор Габриэль называла мать только так.

– И еще. Сегодня ты пришла извиняться. Но где гарантия, что уже завтра ты снова не начнешь стелиться под Аньес? Виржини, пойми, пожалуйста, что с Аньес нельзя играть. Она тебя проглотит. Если уж ты пошла против нее, или иди до конца, или падай ей в ноги и вымаливай ее прощение. Она тебя даже помилует… может быть. Ну, там, пришлет в клинику парочку пирожных… какие подешевле.

Судя по новому приступу рыданий, приглушенных стаканом с водой, Габи попала в цель. Она тяжело вздохнула:

– Что, дражайшая сестрица уже что-то такое наобещала? И почему я не удивлена?

– Аньес сказала… – кое-как выдавила из себя Виржини, – что парни… только ради денег… признает недееспособной… что я в клинике умру от диабета… и все… достанется ей.

Габи не удержалась и затейливо выругалась.

– Нет, ну какая же мразь, а! Ладно, в задницу Аньес, речь о тебе. Пожалуйста, попробуй успокоиться и выслушать. Хотя если надо выплакаться – не вопрос, я подожду. Но учти, устроишь припадок – не стану церемониться и запихаю тебя под холодный душ прямо в одежде. Высушу потом, не волнуйся.

Виржини сделала очень большие глаза и временно перестала всхлипывать.

– Значит так. Слушай меня внимательно, если хочешь жить. И я не шучу, твой невроз тебя угробит быстрее, чем ты думаешь. Я перешлю тебе контакты доктора Полины Островски. Она на таких вопросах специализируется. Это моя школьная подруга и игрок нашего клуба, который мы с еще одним другом попеременно возглавляли. Скажи, президент-по-нечетным шлет привет и самые лучшие пожелания. Ее клиника – одна из лучших… отставить ронять стаканы! – она успела перехватить стакан, прежде чем Виржини перевернула его на себя. – Что бы там ни говорила Аньес, упекать тебя как невменяемую до конца жизни никто не собирается. Пролечишься и заживешь как человек.

– А… правда… поможет? – судя по голосу, Виржини уже успела представить себе свою безвременную кончину то ли в растительном, то ли в буйнопомешанном состоянии. Габи невольно рассмеялась:

– Ну конечно, правда! Худшее, что там с тобой могут сделать – отругать, что запустила. Заметь, я сто раз говорила, что тебе нужен хороший психотерапевт, правильная диета и спорт, – Виржини поморщилась. – Тьфу! Я ж тебе не говорю про наши флотские нагрузки вот прямо сразу! И вообще, ты же танцевать всегда любила! Вот представь, какая ты выйдешь танцевать, если будешь хоть немного, но каждый день заниматься.

Виржини смотрела с выражением «а что, так можно?». Габи улыбнулась уже почти ласково:

– Виржини, все совсем не так плохо. Ты можешь поправить и здоровье, и нервы. Если захочешь, конечно. Хотя вылезти из-под железного каблука Аньес и из заботливых ручек мадам Ирэн будет непросто.

– Мама, по-моему, сейчас, кроме Томми, никого не замечает… – снова расстроилась Виржини. И с внезапной решимостью объявила: – Я сниму квартиру.

Габи была готова аплодировать.

– Замечательно! Только не самую дорогую. Да, там не будет половины супер-удобств, да, прибирать надо будет самой. Вот только сэкономленные средства ты сможешь потратить на действительно эффективное лечение. И на свою собственную жизнь. К тому же, поверь моему опыту: в огромной квартире жить одной – это выть от одиночества и лезть на стену. Я вот чуть не полезла, пока ко мне не переехала моя Флёр.

При упоминании себя Флёр улыбнулась и впервые включилась в разговор:

– Если нужно, могу порекомендовать неплохие агентства. Хотя первую съемную квартиру мне вообще третьезаветники нашли – такую, чтобы я могла оплачивать ее из уроков музыки. Совсем маленькая, но я все равно туда только ночевать приходила.

И уже у двери Габи впервые за весь разговор тронула Виржини за руку и серьезно произнесла:

– И вот что. Не стану врать, что все забыто и настали мир и дружба. Было много всего, да и мы очень разные. Но если тебе нужна будет помощь – приходи.

24.

1 марта 3050 года

В Штормграде, как и в остальных крупных городах Сомбры, времена года были крайне относительным понятием. Все-таки заселенная часть до сих пор располагалась слишком близко к экватору, чтобы смена сезонов была заметна. Сомбрийцы по старой традиции, оставшейся еще со времен колонизации, говорили о зиме или весне, но не удивлялись ни снегу в июле, ни цветам в январе, ни тем более грозам и туманам в любое время года. Может быть, поэтому и наступление нового года проходило без особых торжеств – разве что в последний день года уходящего многие собирались семьей, особенно если обычно жили по отдельности, а в первые дни наступившего было принято ходить в гости к друзьям. Первую часть традиции в Доме Нуарэ старались соблюдать – если, конечно, все были на планете. Со второй было несколько сложнее – так уж получилось, что и Жоффрей, и Рафаэль всех небезразличных им людей и так круглый год видели на службе. Так что обычно в это время они просто отдыхали дома. Эрик – тот, конечно, с утра куда-то унесся. Впрочем, известно куда – или с Костей на тренировку к Вонгу, или с Эжени слушать ее рассказы про Старые Колонии. Но, удивительное дело, Рафаэль поймал себя на том, что совершенно не хочет оставаться дома. Он давно не видел Имельду.

После той неловкой встречи на выставке Рафаэль несколько дней собирался с духом, чтобы позвонить, удивляясь сам себе – все-таки не мальчик уже, да и ничего предосудительного он не планировал. Всего-то выпить какао и поговорить с интересным человеком. А с Имельдой действительно было интересно. Хотя Рафаэль не сразу привык к почти полному отсутствию мимики – конечно, она незрячая, ей неоткуда было этому научиться… А еще – то ли из-за обстоятельств знакомства, то ли из-за того, что она такая хрупкая – он постоянно опасался как-то повредить ей. Логика подсказывала, что прожила же она как-то до сих пор, что визор позволяет ей быть совершенно автономной… но при их встречах (а их было еще несколько) Рафаэлем владела не логика. А то самое чувство, которое заставило его отшвырнуть тот несчастный пуфик, чтобы он точно не попался ей под ноги, когда она окажется в его доме…

Рафаэль горько усмехнулся. Однажды он уже строил планы на сто шагов вперед, и это стоило ему жизни. Но сейчас что-то было иначе. Он не пытался предсказать, как она поведет себя, и не искал в ее лице и жестах неочевидные знаки – тем более что их и не могло быть. В конце концов, почему бы ей, действительно, однажды не оказаться у него в гостях? Так пусть, когда этот момент настанет, ей будет удобно. А пуфик давно мешал всем.

Но пока Рафаэль собирался в гости сам. В последнее время Имельда неважно себя чувствовала – она вообще часто болела – но сказала, что будет рада повидаться. А Рафаэль категорически не хотел сидеть дома в эти дни. Правда, теперь если выходить – то закутываться, как капуста. Во всяком случае, так это ощущал он сам. Лихорадка нордиканская (он снова чуть грустно усмехнулся, вспомнив, от кого подцепил это выражение), он с детства в любую погоду ходил без шапки и в легкой куртке, а теперь извольте, коммандер, натягивать на себя пару лишних слоев. Обещали, конечно, что все восстановится, но первый год лучше поберечься. Все-таки, прямо скажем, не каждый день из пепла собирают. Ну и ладно. Решительным движением Рафаэль замотался в белый шарф почти по самые глаза. Все равно не повод сидеть дома. И еще он соскучился по Имельде.

Погода, конечно, выдалась исключительно мерзкой по всем сомбрийским меркам. Рассветать сегодня, кажется, не стало вообще, ветер сбивал с ног, с неба хлестал то ли дождь, то ли снежная крупа, то ли все сразу. Людей на улицах почти не было – хоть и первый день года, но идти по этому безобразию пешком дурных не нашлось. «Кроме одного коммандера». Почему-то ему хотелось идти именно пешком. Почувствовать возвращающиеся силы, и провались совсем эта погода. А еще Рафаэлю хотелось… пожалуй, немного потянуть время. До дома Имельды была всего одна станция монорельса. Слишком быстро. Странно – он соскучился, но не хотел торопиться. «Вообще. Не только с дорогой». Нужно пройтись, привести мысли в порядок, настроиться на нужный лад. И заодно понять, что отвечать, если она спросит про подарок.

Имельда встретила его, кутаясь в теплую шаль. Рафаэль смутился:

– Ты точно в порядке? Может быть, я некстати?

На «ты» они перешли еще со второй встречи. Имельда чуть улыбнулась – по ее меркам это была сияющая улыбка во все лицо:

– Со мной все хорошо, просто постоянно мерзну. Я ведь почему сейчас дома отсиживаюсь – ездила с мамой во Вьентос. Не помню, говорила или нет – она дельфинолог. Очень интересное исследование у них с коллегой, нужны были люди, и я вызвалась. Вторая исследовательница, кстати, совсем молодая. Она из Дома Враноффски.