Проклятие рода Кенигсгейлов

– Можешь дать мне свою ножку, Иллария?

Девочка, не раздумывая, оторвалась от рисования и протянула ногу. Грязная, с кровавыми ранками и множеством заноз. Сердце сжалось. Как она может ходить с такими ногами и даже не морщиться от холода и боли? Я только что посадила занозу и едва сдерживалась, чтобы не застонать.

– Тебе не больно? – я накрыла ладонью ноги девочки и теплая энергия, защекотав кончики пальцев, заструилась вниз.

– Я привыкла, – хмыкнула она и звонко рассмеялась. – Ой, леди, щекотно-то как.

– Знаю, малышка, потерпи, – улыбнулась, поглаживая ее стопы. – Вот и все.

Ранки и синяки девочки затянулись. Удивленно глядя то на меня, то на лорда, девочка хлопала глазами.

– Вы волшебница? – болтая здоровыми ногами, удивилась она.

– Почти. И вот тебе обещанный подарок, – я надела на ледяные стопы Илларии туфли. Они оказались почти впору.

Серьезные синие глаза глядели на меня с непониманием. А потом маленькие ладошки погладили по лицу и девочка, сдерживая изо всех сил слезы, улыбнулась.

– Вас моя мама послала, да?

– Да, дочка. Меня послала твоя мама и просила передать, что ты очень отважная девочка, – положив руку на грудь малышки, я впитывала ее боль, оставляя в памяти лишь светлую грусть. Наполняя пустоту потери светом пережитой любви. – И она гордится тем, какой ты стала.

– Спасибо, – очень осознанно и серьезно произнесла Иллария и протянула мне доску. – Похоже получилось? Правда, она красавицей была?

С доски смотрел большой круг лица с двумя точками глаз и длинным полукругом улыбки. Ниже несколько палочек: ручки, ножки и треугольник юбки.

– Да. Она была красавицей, – согласилась я.

– У вас дырочка на платье. Хотите, зашью? Я очень хорошо умею зашивать, правда. Вот, смотрите, – она продемонстрировала аккуратный шов на своем платьице. Руки маленькой девочки зашивали ошибки моего отца.

– Дорогая, нам с лордом пора отправляться в путь, – мягко сказала я.

– Доброй вам дороги, леди, – девочка поцеловала меня в щечку и убежала к отцу хвастаться обновкой, смешно переставляя ножки в туфлях, больших по размеру.

Сердце сковала невыносимая боль. Любая магия имеет цену, даже та, что течет по венам. Я не уничтожала чужую боль, а забирала ее. Девочка любила мать также сильно, как я любила отца, и теперь мир казался мне пустым и разбитым. Пустота внутри росла, осознание, что больше никогда не посмотрю в его глаза, не обниму, не почувствую тепла шершавых ладоней, раздирала душу.

– Лорд, – голос дрожал, но я старалась сдерживаться. – Возьмите в дорогу хлеба. Он мне понравился. И щедро рассчитайтесь с Самуилом Трактирщиком.

– Вы очень похожи на своего отца, – наконец мужчина прервал свое молчание, глядя на меня то ли с удивлением, то ли с восхищением. Собиралась выйти на улицу, но развернулась и осталась.

– Каким он был?

– Добрым. Слишком добрым. Всеславия оказалась недостойна такого короля.

– Тогда как он это допустил?

Лорд не успел ответить. Трактирщик, сжимая в руках мои туфельки, подбежал к нам.

– Леди, мы не можем принять такой подарок! – девочка выглядывала из-за полных ног отца и испуганными глазами смотрела на меня.

– Можете. И примите. Не забывайте, что перед вами леди, которая может приказать. А мне бы не хотелось пользоваться властью, дарованной титулом. К тому же, – возвращая в руки малышки туфельки, я улыбнулась. – Это мой подарок лично Илларии, а не вам. У меня полно туфелек, а у малышки и пары нет. Как так получилось? Неужели таверна совсем не приносит дохода?

– Приносит, – виновато сминая фартук, трактирщик опустил глаза, явно не желая мне рассказывать. Положила руку мужчине на грудь и заглянула в глаза

– Отвечайте все, как есть, ничего не утаивая, – энергия муравьиными лапками заструилась по венам и поглотила сознание трактирщика.

– Год назад король издал указ, который обязал все крестьянские таверны платить дань. Половину от заработанного.

– Это ложь, – спокойно заметил лорд.

– Он не может врать под заклятием. Известно ли вам, что согласно действующему закону, все крестьянские таверны до пяти столов не облагаются податями?

– Так было раньше. А потом закон отменили, – зачарованно протянул мужчина.

– Кто вам сообщил об этом?

– Лично граф Кернуэл.

Мы с лордом переглянулись. Сжав кулаки, я молча вышла из таверны и, зайдя за угол, облокотилась о влажное дерево, изо всех сил сдерживая слезы. Получалось плохо. Меня душили гнев, обида, негодование и боль потери. В ноги впились сотни ледяных иголок осеннего холода и мелкие камушки. Я не привыкла ходить босиком. И не привыкла видеть страдания народа. Моего народа. Едва хватая ртом воздух, изо всех сил пыталась взять себя в руки.

– Леди Найтингейл!

Спешно стерла с лица слезы, но на голос не повернулась. Только схватилась рукой за деревянный брус, выступающий из стены. Мужчина стоял прямо за мной и почему-то в нерешительности замер.

– Вилиана!

Резко повернулась, но ничего не сказала по поводу неуместного обращения.

– Прикажете казнить за обращение, неподобающее статусу? – на губах – робкая улыбка, но в глазах отчего-то тревога.

– Мне сейчас не до ваших шуток, лорд, – голос сорвался на всхлип. Хотела отвернуться, но мужчина всем видом показал, что не уйдет.

– Вы плачете?

– Еще чего! Королевы не плачут, – патетически заметила я. Правда, больше пытаясь убедить в этом себя. Лорд-то совершенно не поверил. – Сильные ветра. Что-то попало в глаз.

– Позвольте, я посмотрю.

«Позвольте», судя по всему, говорилось для формы, нежели с действительным намерением попросить позволения. Он обхватил мое лицо своими большими и почему-то теплыми в промозглую погоду ладонями и внимательно, уже без веселых искорок в глазах, посмотрел на меня. Постаралась состроить лицо обиженной невинности. Выходило плохо. Как ни странно, я не возражала против такого жеста.

– Мы уже определили, что я в целом не обременен моральными качествами и скорее гадок, нежели воспитан, – улыбнулся он. – Знаете, что я вижу, миледи?

– Признаться, любопытно, – вырвалось само собой.

– Вы совершенно не умеете врать, – прошептал он, стерев большими пальцами слезы с моих щек и улыбнулся. – А еще вы забрали боль девочки.

– Не понимаю о чем вы.

Он убрал руки.