Меня разбудил крик сестры.
– Лиза! Лиза! Что это?! – кричала Лида.
Я испуганно открыла глаза и не сразу поняла, что происходит. Рядом с моей кроватью стояла Лида и трясла меня за руку. Белая пижама в сумерках летней ночи делала ее похожей на призрака.
– Что это?! – повторила она.
Придя в себя, я, наконец, поняла причину ее беспокойства. С улицы доносились странные звуки, выла сирена и гудели паровозы на Московском вокзале (расстояние до него было меньше километра, поэтому казалось, что паровозы гудят прямо у нас во дворе). Я вскочила с кровати и включила свет.
– Лиза, что это?! – испуганно пропищала Лида.
– Я не знаю… – растерянно произнесла я и выглянула в окно, хоть и знала, что увижу все ту же противоположную стену нашего колодца.
– Что там? Что-нибудь видно? – подбежала ко мне Лида.
– Нет, Лида, я не знаю, что это…
– Когда мама придет? – начала хныкать сестренка.
Я тоже в тот момент хотела, чтобы мама была дома, потому что я совершенно не представляла, что делать. Я надела халат и направилась к входной двери, Лида пошла за мной. Включив свет на кухне, я глянула на часы, было около двух часов ночи.
– Мы куда-то пойдем? – спросила Лида, хватаясь обеими руками за меня.
– Нет…
Я приоткрыла дверь в надежде увидеть кого-нибудь из соседей, но в коридоре было тихо. Я не знала, что делать: то ли одеваться и бежать на улицу, то ли закрыть все окна, выключить свет и сидеть дома. Я вернулась на кухню и увидела на стене радио.
– Ну конечно! Радио!
Я быстрым движением повернула регулировку громкости.
– Душная тревога… – заговорило радио.
– Душная тревога? – раскрыла рот от удивления Лида.
– Штаб противовоздушной обороны… – продолжало радио, – воздушная тревога…
– Лида, одевайся! – скомандовала я и сама быстро побежала в комнату переодеваться, оставаться дома в неведении мне было невыносимо.
– Я не знаю, что мне надеть! Куда мы идем? Где мама? – разревелась Лида.
Надев первое попавшееся платье, я схватила Лиду за руку и пошла на улицу. Лида еще громче заревела, потому что не хотела выходить в пижаме. Не обращая на сестру внимания, я быстро спускалась по лестнице вниз и тащила ее за собой. На втором этаже я увидела Алексея, он поднимался наверх.
– Алексей Алексеевич! – беспокойство и облегчение смешались в моей возгласе. – Я не знаю, что делать! Что происходит? Помогите нам, мамы дома нет… Что там на улице?
– На улице ничего не происходит, все как обычно… Может быть, это учебная тревога… – немного растерянно ответил Алексей, – война… Сейчас все возможно…
– Война? – я не поняла, о чем он говорит.
– Лиза, ты не слушала радио сегодня? – удивился Алексей.
– Нет… Лида сегодня сильно болела… Я не включала радио…
– Германия напала на Советский Союз, вчера началась война… Идите, девочки, домой. В случае чего, приходите к нам, не стесняйтесь.
– Спасибо, Алексей Алексеевич! – поблагодарила я и пошла наверх по лестнице, ведя за собой притихшую сестренку.
Война. С войной я сталкивалась только на страницах учебника по истории, поэтому к реальной жизни она не имела никакого отношения. Шум на улице прекратился, я уложила Лиду в ее кровать и ушла спать.
Утром меня разбудил будильник, нужно было идти на работу. Я открыла глаза, теплые солнечные лучи пробивались в комнату сквозь занавески, за окном чирикали воробьи. В тишине при свете дня в привычной обстановке моей комнаты ночное происшествие мне показалось каким-то дурным сном.
Глава 14
Надо пойти на кухню готовить пирог. Хоть и не легко мне резать яблоки моими старческими руками, я всегда это делаю сама. Тесто тоже замешиваю сама. Дочка подарила мне миксер, так что с тестом я справляюсь быстро и без труда. Когда Алина была маленькая, мы также, как и я в свое время с моей мамой, вместе готовили «шарлотку» на дни рождения. В своей семье она поддерживает нашу яблочную традицию. Возможно, эта традиция продолжится и в семьях моих внуков. Яблочные дни рождения у меня были даже во время войны…
Я помню, когда мой внук в школе на уроках истории изучал Великую Отечественную войну, он учил наизусть даты: начало войны 22 июня 1941 года, окончание войны 9 мая 1945 года… Некие рубежи: до 22 июня был «мир», потом переключили рычаг и стала «война», а после снова переключили на «мир». Для него война – это набор фактов, дат и черно-белых документальных хроник, для меня война – это жизнь. Ничего во мне не изменилось после известий о начале войны, я осталась такой же, какой была вчера. Постепенно жизнь вокруг начала меняться, происходили новые события, с которыми у нас не было навыков справляться. Учились на своих ошибках, что-то придумывали, адаптировались к обстоятельствам, привыкали…
Мама вернулась, когда я завтракала, сестренка еще спала.
– Мама! У Лиды вчера была такая высокая температура… – сказала я, намазывая третий кусок ароматного белого хлеба маслом.
– Я и забыла про Лиду. – рассеянно проговорила мама. – Как она?
– Вечером температура спала… У тебя все хорошо? – спросила я, видя, что мама очень расстроена.
– Война, Лиза. Началась война. Сегодня из нашей больницы почти весь персонал уезжает на фронт.
– Фронт? – автоматически повторила я, равномерно укладывая клубничное варенье на бутерброд, и не понимая, что это слово относится к реальности.
– Фронт, Лиза, – устало проговорила мама и села напротив меня, – там люди убивают друг друга…
– Мама! – на кухню вошла Лида и с криком бросилась к маме. – Я так испугалась ночью! Паровозы гудели… А Лиза потащила меня на улицу прямо в пижаме!
– Ну и что такого? – пробубнила я себе под нос, подбирая клубничку, которая шмякнусь на стол с моего бутерброда.
– Да, мы тоже слышали паровозы, – ответила мама и посадила малышку к себе на колени.
– Зачем они гудели? – спросила Лида, обняв маму за шею и прижавшись к ней всем телом.
– Доченька, ты как себя чувствуешь? – не отвечая на вопрос, спросила мама.
– Голова болит… – жалобно пропищала Лида в ответ.
– Лиза, тебе пора на работу, – тихо сказала мама, поглаживая Лиду по спинке.
Я глянула на часы и побежала в комнату переодеваться.
На улице было тепло, утреннее солнце освещало Невский проспект, люди куда-то шли, с грохотом мимо приезжали трамваи. Все было как вчера, но в моей голове звучала мамина фраза: «люди убивают друг друга». Смерть я видела лишь однажды, когда умер дедушка, он был старенький, умер в своей постели с улыбкой на лице. Я была уверена, что смерть она такая и есть, другую я не видела.