Обручальное кольцо блокады

– Ты заболела, доченька? – обеспокоенно спросила Мария Ивановна.

Кира невидящим взглядом смотрела перед собой.

– У меня для тебя лекарство от любой хвори! – улыбнулась почтальон и подала Кире конверт.

Кира неосознанным движением взяла конверт и уставилась на него стеклянными глазами.

– Спасибо, Мария Ивановна, до свидания. – сказала я, вошла в квартиру и закрыла за собой дверь. – Кира, что с тобой?!

Моя подруга молча стояла и смотрела на конверт.

– Кира, это письмо от Гера! Да что с тобой?! Что случилось?

Письмо выпало из дрожащих пальцев, широко открытые глаза стали еще больше и наполнились слезами.

– Кира… – позвала я подругу, погладив по щеке.

Большая соленая капля, словно первая капля ливневого дождя, упала на мою руку.

– Кира, очнись! – я тряхнула ее за плечи.

Кира перевела взгляд на меня, посмотрела в мои глаза, и слезы градом полились из ее глаз. Она открывала рот, чтобы что-то сказать, но кроме всхлипывания я ничего не слышала. Кира прислонилась к стене, медленно сползла на пол и закрыла лицо руками. Больше часа она рыдала и не могла остановиться, а я сидела рядом с ней и гладила ее по волосам.

– Гер погиб… – задыхаясь, едва слышно, произнесла она, когда рыдания стихли.

– Что ты такое говоришь?! Погиб? Гер? Как? Когда? – я отказывалась верить услышанному, и давно подступившие слезы потекли по моим щекам.

Кира подняла голову и положила ее на мое плечо, я обняла подругу.

– Гер погиб, – немного помолчав, не своим голосом произнесла Кира, – он своим самолетом протаранил немецкий… И взорвался… Его папа недавно приходил…

– Погиб… – тихо проговорила я, пытаясь поверить в реальность происходящего.

– Моего Гера больше нет! А я не могу даже попрощаться с ним! – Кира снова зарыдала.

Теперь и я заплакала вместе с подругой. Вернулся домой Дмитрий Олегович и нашел нас, рыдающих, на полу в прихожей. Я ему более-менее внятно рассказала, что случилось. Он взял Киру на руки и отнес на кровать в ее комнату. Я подняла с пола письмо и пошла к подруге. Немного успокоившись, она уснула. Я сидела рядом с Кирой на кровати и ни о чем не думала. Мой мозг отказывался признать происходящее, оно так не вязалось с моей жизнью, с окружающей обстановкой, с моими надеждами. Этой осенью Ян должен был вернуться, а сейчас, вернется ли он? Кира через пару месяцев собиралась переезжать к Геру, а теперь его нет. Подумав о нем, я обратила внимание на письмо, которое положила на тумбочку.

– Привет с того света… – произнесла хриплым голосом Кира, которая проснулась и следила за моим взглядом, – убери его.

– Ты не хочешь его прочесть? – спросила я.

– Нет, мне станет только хуже… В нем Гер живой… Забери его, выброси, сожги… – Кира отвернулась, – я не знаю, зачем мне дальше жить… Я не хочу больше жить…

– Ты не хочешь жить?! – встрепенулась я. – А Гер ради чего погиб? Ради кого? Ради тебя! Он защищал тебя, чтобы ты имела возможность жить! Ты хочешь обесценить его поступок?

– Как я без Гера? – Кира закрыла глаза руками и тихо заплакала.

Быстрым движением я взяла с тумбочки письмо, вскрыла конверт, и прочитала вслух:

«Моя Кира, ты лучшее, что случилось со мной в жизни! Жду не дождусь, когда женюсь на тебе и буду видеть тебя каждый день! Ты уже привыкаешь к фамилии Стерх? Кира Стерх – красиво звучит! Наша квартира полностью готова к твоему приезду, второй шкаф поставил в комнате, как ты просила. Будет место для твоих многочисленных нарядов! Планы на ближайшие 3 года: родить мальчика и девочку. Как тебе имена Артем и Елизавета, в честь нашей Лизы, благодаря которой мы с тобой познакомились? Много писать сегодня не могу… Я, как неутомимый стерх, всегда в полете. Я бы с радостью полетел к тебе, но я лечу туда, где я нужнее. Будь спокойна, даже если меня нет рядом, я где-то в небе, чтобы защищать тебя… Люблю тебя. Гер.»

Кира затихла и пустым взглядом смотрела на лист бумаги в моих руках.

Я не слышала, как в комнату вошла Мария и испугалась, услышав ее голос.

– Лиза, – ласково произнесла она, – уже поздно, тебе же завтра утром на работу. Иди домой, Дмитрий Олегович проводит тебя.

Передав заботу о подруге ее родителям, я пошла домой. Мама еще не спала, она сидела на кухне и штопала Лидины носки.

– Мама, Гер погиб! – всхлипывая, сообщила я, села на пол рядом с мамой и положила голову на ее колени. – А как же Ян? Ведь он тоже может погибнуть… Я не хочу, чтобы он тоже умер!

– Верь в него, – после долгой паузы тихо проговорила мама, перебирая пальцами мои волосы, – жди его, люби его так сильно, чтобы он это чувствовал даже за тысячи километров от тебя, и он к тебе вернется…

Глава 16

На следующий день мы проводили на фронт Гришу. Казалось, что совсем недавно мы провожали его в армию нашей дружной веселой компанией. И теперь был тот же вокзал, та же толпа военных вокруг, но у провожающих были совсем иные лица – в них смешались печаль, страх и надежда, а наша компания уменьшилась, навсегда потеряв Гера, и не было с нами Яна. Гриша был молчалив и серьезен. Не знаю, какие мысли были в его голове, но вряд ли его сильно беспокоило его будущее, он переживал за тех, кого оставлял здесь. Валя держала мужа за руку и молча плакала, Кира с опухшими от слез глазами и отсутствующим взглядом, казалось, не понимала, что происходит, а у меня разрывалось сердце.

Пора было расставаться, Гриша поцеловал жену, обнял нас с Кирой, поднял с земли свой рюкзак и направился к поезду. Вдруг Кира очнулась, догнала его и остановила, схватив за рукав.

– Обещай мне, что вернешься! – почти прокричала она.

– Обещаю, – серьезно, глядя Кире в глаза, ответил Гриша, обнял ее, на мгновение зарывшись лицом в копну ее черных кудрявых волос, отвернулся и быстро пошел прочь.

Спустя годы я помню эту сцену во всех красках. Однажды дочка, когда ей было лет двенадцать, спросила меня, что для меня война, и я показала ей мою картину, которую я написала тем же вечером масляными красками. На холсте три девушки на фоне толпы и поездов: одна в белом в мелкий синий цветочек платье с длинной косой прижала руки к груди, ее переплетенные пальцы побелели от напряжения, взгляд ее раскосых печальных глаз, в которых застыли слезы, устремлен в толпу, в которой растворился ее муж. Это Валя. Вторая подруга в голубом платье с белым ремешком держит в руках бумажный сверток, ее голубые глаза распахнуты и в них страх смешан с растерянностью. Это я, в бумажном свертке пирожки для Гриши, я в волнении забыла ему отдать. Третья, черноглазая красавица в сером плате с широким красным поясом, отвернулась в сторону, ее нахмуренные брови, напряженная шея и плотно сжатые губы безмолвно кричали: «я не согласна принимать это! Я не согласна принимать эту реальность!» Это Кира.

– Но это не страшно… – ответила мне Алина, – я думала, ты скажешь что-то про голодные смерти или про раненных… А тут все как-то как всегда… Как в обычные дни…

– Обыденно? – уточнила я.

– Да.

Для меня война и была тем страшна, что все события происходили в обыденной обстановке, декорации никто не менял! За одним и тем же обеденным столом, из тех же тарелок люди в мирное время ели пюре с котлетой, а в войну – столярный клей; на той же кровати, где еще недавно муж обнимал жену, лежал замерзший труп их ребенка, которого некому было отнести на кладбище, у матери не было сил. Смерть, разрушения, раны – к ним привыкали, они становились частью жизни и не вызывали больших эмоций, а к внутренней тревоге и боли привыкнуть нельзя. Мужчинам было проще, для них война прошла на фронте – чуждое действие в чуждой обстановке, для женщин война – это тот же быт, что и в мирное время, отягощенный непонятными пугающими обстоятельствами и волнением за любимых. Поэтому да, для меня самая страшная картина войны – это ожидающая ребенка молодая жена, провожающая своего мужа на фронт и две ее подруги, одна из которых уже потеряла своего жениха, а вторая всеми силами сохраняла надежду, что ее любимый к ней вернется.

На следующий день я получила письмо от Яна, это тоже, как и у Киры, был бумажный клочок мирной жизни. Ян приглашал меня на свидание и его не смущало, что мы должны были встретиться лишь через четыре месяца. «Осенью в Летнем саду особенно красиво, – писал он, – будем бродить по бесконечным аллеям и шелестеть разноцветной опавшей листвой». Я дважды перечитала письмо и убрала его в заветную шкатулку. Я всегда письма Яна читала дважды, от нетерпения узнать содержание я так быстро читала первый раз, что могла пропустить что-то важное.

Наше свидание откладывалось на неопределенный срок, но прогулки на свежем воздухе на ближайшую неделю мне были обеспечены: от всех предприятий необходимо было отправить людей для рытья щелей. Щели – это длинные узкие траншеи, глубиной примерно полтора метра, в них прячутся от авиабомб, осколков снарядов и пуль. Меня, как молодую и сильную, отправили в первых рядах. Я же никак не могла понять, почему все решили, что я сильная, я лопату в жизни в руках не держала. Я делала все, что могла, но уставала через каждые пять минут. В какой-то момент я просто расплакалась от усталости. После нескольких часов упражнений с лопатой, я с трудом добралась до дома. Я никогда так не уставала! А утром, когда нужно было вставать на работу, я поняла, что моя спина меня не слушается, она превратилась в каменную и при этом болела.

После второй поездки на эти работы я не смогла утром встать, так болела у меня спина. Мама сделала мне массаж, но это мало помогло, я пролежала весь день. Мне так было стыдно, что я не пошла на работу! Мама ушла на дежурство, Лида была в детском саду, я осталась дома одна и почувствовала себя такой одинокой и беспомощной. У меня подобное состояние было впервые, я раньше никогда сильно не болела.

Тело мое хотело отдохнуть, но мысли меня не оставляли. Где сейчас Ян? Жив ли он? Что будет дальше? Если в городе роют щели и строят оборонительные сооружения, то нам угрожает опасность? А если немцы придут в город, что тогда будет? Нас всех убьют? Тогда я хочу умереть первой, я не смогу пережить смерть моей мамочки и сестренки… Мои мысли прервала серена за окном – воздушная тревога. Вчера тоже объявляли воздушную тревогу, когда я была в больнице, и мы отвели всех пациентов в подвал. В нашем доме тоже был подвал, куда нужно было прятаться при воздушной тревоге. Я с трудом сползла с кровати, надела халат и направилась в прихожую. На полпути я остановилась и вернулась в комнату: как я в халате-то пойду?! Надо одеться. Я взяла первое попавшееся платье, надела его, но не смогла застегнуть молнию на спине. Сняла, надела другое и пошла к двери. Вспомнила, что в подвале холодно, вернулась за кофтой. Наконец, окончив собираться, я медленным шагом спустилась в подвал. Там я встретила Веру.

– Наряжалась как на свидание, – пошутила я, – два платья сменила прежде, чем сюда прийти.

– Надо еще паспорт с собой брать на всякий случай, – улыбнувшись, ответила Вера.

– Про это я и не подумала.

– Ты плохо себя чувствуешь? – поинтересовалась Вера, заметив мою неровную походку.