О, Камбр! или Не оглядывайся в полете!..

– Эй ты! Мужик! – услышал он за спиной. – Тебе что, не нравится? Ты, может, за глюков?! Ребята, сюда! Тут глюкавый защитничек выискался!..

Камбр не стал дожидаться «ребят», бегом свернул в какой-то переулок, в другой, в третий…

– Эй, парень! – окликнули его из окна круглой башни – последнего слова местной архитектуры. – Поднимайся к нам, шоу сейчас начнется.

Камбр не заставил себя просить, быстро нырнул в подъезд и поднялся на пятнадцатый этаж. У окон, выходящих на проспект, толпился народ. Город отсюда был как на ладони. Кто-то сунул Камбру в руки подзорную трубу. Он глянул: по проспекту, колыхаясь и бурля, текла темная масса. Камбр пригляделся и увидел, что масса состоит из беснующихся юнцов в черных рубашках и с размалеванными черным лицами. Зазвенели стекла, из окна ближайшего магазина повалил черный дым, толпа дико взревела. Где-то далеко послышался вой полицейской сирены, но самой полиции видно не было. Еще один магазин загорелся, толпа текла по проспекту, сметая все на своем пути. Несколько дюжих молодцов вырвались вперед, повалили пару фонарей, перевернули подвернувшуюся сотку, ее окружили десятка три дуркан и принялись с остервенением топтать. В окна домов полетели камни. И тут на перекресток, перекрывая проспект, с двух сторон выехали тяжелые армейские кар-мудрики. Толпа остановилась. Из кар-мудриков посыпались солдаты в черных мундирах лавки безопасности, тут же выстраиваясь в шеренгу, держа на изготовку водометы и связки гранат с усыпляющим газом. Толпа юнцов заволновалась, загудела и вдруг рванула навстречу лабешникам с явным намерением смять и разнести клочья. Камбру даже показалось, что вот сейчас кар-мудрики, как и разнесчастная сотка, будут опрокинуты и раздавлены, а от лабешников мокрого места не останется, но нет. Навстречу толпе ударили тугие струи воды, запахло рыжей мигренью – это лабешники пустили в ход гранаты с усыпляющим газом. Через десять минут бунт был подавлен. Сонных юнцов невесть откуда возникшие в великом множестве полицейские старательно укладывали в лютики, пожарные поливали все еще дымящиеся магазины зеленой пеной, а во избежание возгорания доставалось и нижним этажам зданий. Откуда ни возьмись понаехали уборщики и принялись разбирать завалы, сметать в кучи стекла и какие-то лохмотья, смывать со стен листовки…

– Все, веселье кончилось, – сказал кто-то. Камбр оглянулся. Позади него стоял молодой дурканин с длинными блеклыми, как перья прохвостки, волосами и, растягивая болезненно пепельные губы в злобной улыбке, смотрел невидящим взглядом куда-то поверх голов.

– Простите?

Молодой человек взглянул на Камбра.

– Господин Строфанзен? Как приятно. А я Льюлисс Флайерстон. Не слышали?

– Как же, как же, – Камбр широко улыбнулся, и они обменялись хлопками. – Кто же не слышал о восходящей звезде Льюлиссе Флайерстоне. Читал ваши стихи, читал. Очень, знаете ли, впечатляет.

Льюлисс быстро взглянул на Камбра и усмехнулся.

– Вы, господин Строфанзен, какой-то нетипичный поэт. У нас, знаете ли, не принято хорошо отзываться о собратьях…

– Да бросьте вы, – Камбр только рукой махнул. – Какие могут быть счеты. Сказал, что думал… Но как вы тут оказались?

– Дела, знаете ли. Я по совместительству еще и журналист. Работаю на «Шарских хроников». Надо же как-то зарабатывать на хлеб. А тут у вас такая заварушка. Приехал.

Надо же, – Камбр покрутил головой, – а я про все эти дела ни сном, ни духом. Хотя… Да ведь Хэм говорил мне…

– Хэм? Кто такой Хэм?

– А? Это мой лучший друг, глюк Хамфри.

– Вы меня все больше и больше изумляете, господин Строфанзен. Сейчас как-то не модно дружить с глюками.

– Глупости какие! Я как раз шел к нему…

– А что, в городе еще остались глюки?

– А что, разве нет?

Встревоженный донельзя Камбр распрощался с Льюлиссом Флайерстоном, дал ему свой адрес и предложил подождать там, если есть такое желание, а сам бросился в глюкавник. Тишина, царящая в шумном некогда районе потрясла его. Пустые домишки с заколоченными окнами, покрытые пылью некогда вычищенные до блеска дорожки, вытоптанные клумбы и газоны… Камбр со всех ног припустил к дому глюка Хамфри. Дом казался таким же пустым и заброшенным. Камбр ворвался внутрь и… увидел глюка Хамфри. Тот сидел на большом клетчатом диване и, казалось, вместе с этим диваном плавал в сгущеных сумерках.

– Уф! Ты здесь!..

– Как видишь… Я ждал тебя. Хотелось проститься. А теперь и мне пора, – сказав это, глюк Хамфри встал и легко поднял на плечи большой мешок.

– Я провожу тебя, – Камбр вышел вслед за глюком Хамфри.

– Нет. Не стоит. Я видел тебя, ты видел меня. Этого достаточно.

– Но как же ты один доберешься?

Глюк Хамфри только пожал плечами. Он посмотрел на Камбра и стал темно-темно-серым в знак глубокой печали.

– Неважно. Какое это теперь имеет значение?..

Из-за поворота выскочила юркая сотка-недоросток. Скрипнув тормозами, остановилась возле глюка Хамфри. Он еще раз взглянул на Камбра, кивнул и сел в машину. Сотка рванулась с места и через секунду только клубы пыли напоминали о том, что здесь только что проехала машина.

Камбр прислонился к холодной туфтяной стене. Все перевернулось с ног на голову, весь мир вокруг внезапно изменился, и Камбр пытался хоть как-то заполнить одуряющую пустоту внутри него, но почему-то ничего не получалось. Наоборот, пустота росла, ширилась, вытесняя осколки мыслей, и вот он уже сам себе стал казаться шаром, тонкой оболочкой до отказа набитой пустотой. Вот сейчас, еще пара мгновений, и он лопнет, разлетится в разные стороны, а пустота примется поглощать все вокруг… Обхватив голову руками, Камбр опустился на мостовую. Пустота внутри поколыхалась, стала холодной и горькой, а потом вдруг ушла, и он снова почувствовал себя самим собой и понял, что сидит в пыли и плачет. Тогда он поднялся, вытер слезы и пошел прочь.

Сначала он шел безо всякой цели, лишь бы уйти подальше от глюкавника. Но потом оказалось, что идет он не куда-то там, а прямехонько к Мурашкину холму.

Солнце клонилось к закату, когда Камбр поднялся на вершину холма. Мурашки при его приближении крепко зажмурились, отчего холм стал изумрудно-зеленым, как и многие его собратья, но Камбр не обратил на это никакого внимания. Он стоял на вершине, на самой макушке, подставив лицо набирающему силу предвечернему ветру, и вспоминал все, и хорошее и плохое, что связывало когда-то его с глюком Хамфри. Он просто пролистывал свою жизнь страницу за страницей, он смеялся, не замечая смеха, и плакал, не замечая слез, и вдруг почувствовал необыкновенную легкость, ноги его оторвались от земли, и он стал медленно и плавно подниматься ввысь. Горло перехватило от восторга.

– Спокойно, спокойно Камбрик, – шептал он, стараясь унять бешеный стук сердца, – спокойно, вот так, вот так…

Он плавно взмахнул руками и, вспоминая уроки глюка Хамфри, попытался лечь на ветер, как на вовремя подкатившую волну.

– Держит, – удивленно прошептал он, и громче, – держит… Держит! – уже кричал он изо всех сил, паря над макушкой Мурашкиного холма ставшего в эту минуту совершенно синим, потому что мурашки при виде этакого чуда напрочь забыли про страх и таращились на Камбра во все глаза.

Камбр почувствовал себя увереннее, поймал восходящий поток и взмыл вверх.

– О-а! – кричал он, кружа над холмом, ставшим вдруг малюсенькой кочкой. – О-а! Смотрите все, я лечу! Я могу! «Это действительно просто, Хэм не врал» – думал Камбр, описывая все большие круги.

Он увидел все: и сверкающую золотом Мерку, ставшую сразу удивительно узкой, и разбросанные в беспорядке неумехой-конструктором разноцветные кубики Мукеза, и черно-рыжий тигрошник, и серое пятно космопорта.

Потом он опустился немного пониже, решив сделать круг над городом.

– Камбр, Камбр, – услышал он до боли знакомый голос, – да Камбр же! Наша Солли! Солар! Солар Медора! Она заболела, слышишь?!

Камбр дернулся, как от удара, резко обернулся и посмотрел вниз. Он увидел Ризу, бегущую по Мурашкиному холму и услышал откуда-то сверху странный голос, похожий на голос глюка Хамфри и в то же время еще на чей-то мучительно знакомый: «Никогда не оглядывайся в полете, Камбр, никогда», и тут земля рванулась ему навстречу. В ушах засвистело, он попытался поймать ветер, но тело налилось тяжестью и, не слушаясь хозяина, кувыркаясь, понеслось вниз. «Надо сгруппироваться», – подумал Камбр, но сделать уже ничего не успел…

Он лежал на спине, раскинув руки, словно пытаясь обнять равнодушное аметистовое небо с медленно плывущими по нему белыми вечерними облаками, и в широко раскрытых темно-серых его глазах, как в зеркале, отражались и это небо, и эти облака, и заходящее темно-рыжее солнце.

Ничего этого, однако, он не видел. Тьма охватила его. Тончайшая нить лучиком света тянулась от него в бесконечность. Она была странная, эта нить: светилась и плакала. Она звенела и звенела без передышки: «Камбр-Камбр-Камбр…» Она раздражала, не давая погрузиться в спасительную тьму. Она держала, держала очень крепко. Очень-очень. Но вдруг тот же самый невероятно знакомый призрачный голос вновь произнес: «Никогда не оглядывайся в полете, Камбр». А затем с тихим «пам» светящаяся нить лопнула.

Конец.