Пути неисповедимые

– Какая у вас хорошая дочь. У меня тоже есть дочка, но она не может приехать ко мне… – в глазах женщины блеснули слёзы.

«Зачем их выдернули из своей среды, когда даже детей, чтобы навестить родителей, не пускают в элитную касту?» – подумал Доктор.

Как будто услышав его мысли, женщина сказала:

– У нас попасть в домстар касты Э считается почётным, счастьем, которого можно добиться только всей своей жизнью. Но мы многого не знали…

Доктору стало жаль её. Молчал, не зная как утешить. Подумал, что впредь надо быть снисходительней к выходцам из касты М.

А тем временем Катя, глядя на бегущие от судна к берегу волны, ещё была полна впечатлений от встречи. Она побранила себя за то, что не сказала Доктору о сделанном ей предложении поступить в гастрольную труппу и дала себе слово рассказать обо всём подробно в следующий приезд. А пока, ей не хотелось думать ни о каких жизненных проблемах.

* * *

Течение жизни стало размеренно-спокойным: первую половину дня Доктор проводил за письменным столом, затем обед, отдых, прогулки, общение с посланными судьбой друзьями.

Вся его предыдущая жизнь была заполнена делами и только делами. Общение с людьми своего возраста сводилось к деловым встречам, учительским собраниям, советам, совещаниям, симпозиумам. В том мире, где он жил деятельной жизнью, из-за постоянной занятости, люди, тесно соприкасаясь, почти не общались на бытовом уровне, не знали, что такое взаимная потребность, взаимное утешение. Теперь же ему всё больше нравилось общаться ради самого общения; нравилось беседовать, целыми вечерами играть в шахматы или бильярд, развлекаться естественно и просто, без вмешательства теле, видео, голо и прочей виртуальности.

Его друзья были людьми высокообразованными, умными, с большим жизненным опытом, и их совместные беседы, совместное общение были интересными, проникнутыми взаимным уважением. В беседах они не боялись коснуться и темы смерти. Там, за стенами домстара, смерти как будто и не было, делалось всё, чтобы не помнить, не знать о ней, не переживать как горе. Никогда не теряющий присутствия духа Преподаватель любил декламировать поэта древности: «Спокойно и медленно к ней подходя, кончину ты встретишь, украшенный радостью светлой». Но они ещё были полны сил и жизни, и в этих рассуждениях не чувствовалось смирения.

Трудно представить более непохожих людей, чем были Преподаватель и Администратор – седой, крепкий мужчина, ниже среднего роста, широкий в кости, несколько массивный лицом и телом. Ходил он, ступая неторопливо, твёрдо, на всё смотрел спокойным, властным взглядом небольших серых глаз, а редкая улыбка преображала его малоподвижное лицо, делала простым и привлекательным. У него был редкий природный талант – лидер, без каких либо усилий с его стороны. Его просьбы каждый, без сомнений в его праве распоряжаться, воспринимал как требующий немедленного исполнения приказ. Но, за время руководства концерном, он устал командовать и отвечать за всё и всех. Пребывание в домстаре его не тяготило. Ему нравилась обстановка, не обременённая строгим распорядком, он отрешился от забот и ответственности, и радовался возможности жить не в ритме, раз и навсегда заведённом, а как хочешь: когда хочешь, гулять или развлекаться, находить занятия по душе. Всю жизнь прожившего в мегаполисе, его всё больше зачаровывал, завладевал его душой лес со всеми его запахами, звуками и обитателями. Постепенно, в широкой округе он уже знал каждый ручей, распадок, урочище, все болота, чащобы, птичьи гнездовья, норы и лежбища зверей. Выслеживая, он научился бесшумно ходить и подкрадываться, а, затаившись, незаметно наблюдать жизнь обитателей леса. За право беспрепятственно путешествовать по заповеднику, он, по заданию лесничества, делал голографические съёмки для Высших. Чтобы заснять что-то интересное, мог часами выжидать, почти неподвижно сидя или лёжа, в самом что ни на есть неудобном для этого месте. Он обладал врождённым чувством ориентации на местности и в лес ходил один. Переволновавшись, когда однажды он вернулся только через несколько дней, друзья настояли, чтобы определитель местонахождения всегда был при нём.

С первых дней знакомства Доктор подпал под обаяние Преподавателя. Доктора всегда интересовало, какие качества составляют обаяние человека. И теперь, наблюдая за Преподавателем, он пришёл к выводу, что главное – естественность и чувство достоинства, скромное природное достоинство человека, уважающего себя и не меньше того других. Человеку с чувством достоинства чужды и холопство, и спесь; он свободен, раскован, доброжелателен, уверен в себе. А если ещё есть внутренняя энергия, отзывчивость, неподдельный интерес ко всему – не очароваться таким человеком просто невозможно.

Преподавателю была присуща манера, слушать, прикрыв глаза. Поначалу это обескураживало, Доктор умолкал, но быстрый сосрёдоточенный взгляд светло-карих живых, чуть насмешливых глаз убеждал, что тот – само внимание. Преподаватель шутливо объяснял, что, закрыв глаза, слушает музыку души собеседника. По его мнению, об истинных свойствах души можно судить по глазам, но и они могут солгать, в наибольшей же степени душа отражается в модуляциях голоса, в том, как человек смеётся, говорит, считал, что у людей с грубыми голосами и душа грубая. Сам он имел голос негромкий, говорил приветливо, убедительно, смеялся добродушно и заразительно. Был не склонен к откровенности и о своей жизни до домстара рассказывать не любил. Но иногда, когда они в молчании сиживали на скамейке в тени деревьев, Доктор замечал его задумчивый, полный мудрой скорби взгляд. Из прежней жизни его не навещал никто.

Над ними не довлел прежний страх проверки на лояльность – постоянный спутник деятельной жизни. В домстаре людей такой проверке не подвергали. Не испытанное дотоле чувство полной не боязни, побуждало на рискованные высказывания, впрочем, в их положении совершенно безопасные и бесплодные.

– В эпоху Заблуждений люди верили, что человек создан по образу и подобию Божьему. Они ощущали себя частью мироздания и жили чувствами. В нашу эпоху всё отрегламентировано, рассчитано, расписано, предписано, закреплено законодательно, – рассуждал Преподаватель. – Эпоху Заблуждений было бы справедливей назвать Эпохой Поисков Истины. Истиной же назвали Абсолют, не содержащий ни движения, ни хаоса, не способный на что-то новое – не развивающийся, конечный. Считается, что наше общество самое справедливое из всех существовавших. Но разве справедливо рассортировывать людей по кастам? Я не вижу, чем люди массовой касты в нашем домстаре хуже или глупей нас, выходцев элитной касты. Думаю, что мир бы и не заметил, если бы малых детей этих каст взяли и поменяли местами. Мир Абсолюта – это равенство в рамках касты, в которой родился, свобода без выбора, жизнь без милосердия.

Их разговоры напоминали Доктору рассуждения Профессора на берегу океана…

* * *

Словно утомившись за лето, все позднее вставало и раньше садилось солнце, по небу плыли тяжёлые темно-сизые тучи, часто моросил дождь. Деревья сбрасывали пышные осенние одеяния, и они мягким ковром ложились на землю.

С наступлением осени общение друзей стало менее тесным. Администратора лесничество подрядило на осенне-зимние съёмки, и он безвылазно жил в лесу, а с Преподавателем они встречались только в голзале во время трансляций концертов классической музыки и балета, любителями которых были оба. Вечера Преподаватель проводил на третьем этаже, у выходцев из слоя М. Доктор же все дни проводил за письменным столом. Работа увлекла, захватила. Доставлял наслаждение сам мыслительный процесс: зарождение мысли, удержание её и постижение смысла в полном объёме и, наконец, выражение её словами так, чтобы было просто и понятно. Вечера же он коротал на веранде, где собиралось много людей. Мужчины шумно играли в настольные игры; женщины, рассуждая о житейских предметах, вышивали, вязали. А он, рассеянно и часто проигрывая, играл с кем-нибудь в шахматы и пил чай вместе со всеми. А когда все разойдутся, сидел в плетёном креслице и наблюдал, как на фоне тёмного неба по желобкам прозрачного купола стекают струйки дождя, и обдумывал свою книгу. Продрогнув, шёл к себе и до полуночи опять работал. Голова была свежая, ясные и чёткие мысли излагались легко.

В ни чем не примечательный серый вечер Доктор сидел на привычном месте возле облетевшего куста, ставшего похожим на большую садовую метлу. По веранде чувствительно гулял сквознячок. Неподалёку от него за столиком, одна, сидела женщина с вязанием. Она была тепло одета, ноги её укрывал плед. «Женщина так экипировалась, словно собралась всю зиму, не вставая, просидеть здесь за вязанием», – посмеялся про себя Доктор.

Лицо женщины было полуопущено, свет падал только на лоб и руки с вязанием. Что-то заставило напряжённо всматриваться: вот дёрнула за нить, клубок выскользнул и откатился; пытается подтянуть – не получается, клубок откатился ещё дальше. Когда, чтобы встать, она начала медленно раскутывать ноги, Доктор встал, поднял клубок и, наматывая нить, подошёл к ней. Она выпрямилась, и пристально смотрела на него. Взглянув, он замер, рука сжала клубок. Разум не поверил, а сердце уже забилось радостно и беспомощно….

– Ты?! – выдохнул, внезапно охрипнув.

– Я… – прошептала робко. И добавила: – я уже неделю здесь. Каждый день вижу тебя, но ты меня не замечаешь…

Она сразу засобиралась, говоря, что уже поздно, устала и озябла.

Он проводил её до комнаты. Ночью постоянно просыпался, взволнованно вспоминал, что завтра увидит её. В числе первых пришел в столовую, быстро позавтракал и в нетерпении стал поджидать её возле входа.

Глава четвёртая

Когда-то она была его невестой. Они встретились, когда он уже оканчивал университет, а она училась ещё только на втором курсе. Юная, красивая, своенравная, избалованная вниманием молодых людей, она не сразу ответила на его чувство. Он же полюбил сразу и навсегда и, в конце концов, завоевал её сердце. Как и положено, они обратились за разрешением на брак. Прошли тестирование и получили разрешение на брак без права иметь ребёнка: в их генах что-то не сочеталось. Они не хотели смириться, не понимали почему, ведь по отдельности у каждого были отличные геннонаследственные характеристики. Пытаясь добиться разрешения на ребёнка, обращались во все инстанции. В конце концов им официально ответили, что хлопоты их напрасны, согласно закону «О сохранении генофонда касты Э», решение, выданное на основании заключения Эл-Мо, изменить невозможно. Она горько плакала, говорила, что не видит смысла в таком браке. Расстались. Она вышла замуж. У неё родился сын. Когда сын подрос, и пришло время отдавать его в школу, она отправила его в другую школу, а не в ту, где он директорствовал. Доктор же так надеялся видеться с ней во время родительских посещений… Как-то он услышал, что она с мужем разошлась и сразу же опять вышла замуж, но и с тем не ужилась.

Однажды в городе Доктор увидел её, медленно идущую по тротуару. Окликнул, Она остановилась. Заговорила как с чужим, давно забытым. Он же волновался, не мог оторвать от неё глаз – так она была хороша в полном расцвете зрелой, уверенной в себе красоты. Подошёл незнакомый мужчина, поприветствовал Доктора, взял её под руку, и они ушли. Страдая, Доктор смотрел вслед. Его надежды, что время сделает своё дел, и он когда-нибудь забудет её, оказались напрасными.

Они в уединении гуляли по дальней аллее. Она рассказывала, что в этот домстар ей попасть было не просто, ведь он предназначен для бывших руководителей, но ей помогли друзья и теперь она рядом с ним. Говорила, что жизнь свою она считает сложившейся неудачно, что сын о ней не вспоминает, что самым дорогим и в жизни нужным ей был он, Доктор, но поняла это только когда осталась совсем одна. Стала строить планы, искать встречи с ним, однако, оказалось, что он уже в домстаре. Тогда решила до срока – она была моложе его на три года – уехать к нему.

– И вот добилась! – победно вздёрнув носик, закончила свой рассказ.

Доктор был растроган.

Она была здесь, рядом, это было невероятно, в это трудно было поверить. Её красота поблекла, от неё почти ничего не осталось, но для него это было не важно. Её жесты, голос, интонации, смех, походка, её своенравность и в то же время беззащитность, безотчётная щедрость, милое заискивание после того как сама же обидит, порывистость, самоуверенность и бесхитростность, как и прежде, для него были бесконечно дорогой.

Жизнь переменилась. Он помолодел, стал оживлённым, блистал эрудицией, искрился остроумием, глаза его мягко лучились радостью, лукавством, юмором. Любовь – это, в первую очередь, служение; и они трогательно заботились друг о друге, дарили каждую минуту своей жизни. Не любивший детективных фильмов он с готовностью отправлялся с ней в кинозал и сидел рядом, украдкой поглядывая, держа за руку. При выходе на прогулку каждый придирчиво осматривал, тепло ли оделся другой: дни стояли ненастные, холодные, ветреные. О них судачили: удивлялись, осуждали, завидовали. Такая привязанность не только в домстаре, но и в обычной жизни встречалась не часто. Им было хорошо вдвоём, а все остальные были для них лишь свидетелями их радости, их позднего счастья, безмятежного, без страданий ревности.

* * *

После ночного объяснения, в отношениях между Катей и её школьным товарищем не стало простоты и лёгкости. При встречах Катя смущалась, а он смотрел пытливо и грустно. В хоре тоже не всё было хорошо. Экзекуция, устроенная после исполнения реквиема перед представителями Высших, сломила их любимого талантливого молодого дирижёра, он начал выпивать, стал не столь требователен.

Давно уже велись разговоры о создании гастрольной труппы на базе существующего вокально-хорового ансамбля и, наконец, решение об этом было принято. Желающих перейти в труппу было много. Всем казалось заманчивым поездить по другим секторам, посмотреть другие места.

В тот день, когда Катя узнала о зачислении её в труппу, она, вернувшись вечером домой, набрала номер видеосвязи с Доктором, и, увидев его, сразу сообщила:

– У меня новость: решён вопрос о создании гастрольной труппы. И я зачислена в неё!

Он озабоченно всмотрелся в её радостное лицо:

– Рад за тебя, ведь ты хотела этого. Но всё же беспокоюсь, не будет ли это для тебя утомительным: разъезды, гостиницы…

Она принялась убеждать, что всё будет прекрасно, что не только она, но и все зачисленные в труппу, ждут от поездок много интересных впечатлений. Потом заметила, что он посвежел, помолодел, а модная стрижка сделала его даже щеголеватым, и сказала:

– Отец, вы неплохо выглядите, эта стрижка вам очень к лицу!

Замечание о стрижке немного смутило его.

– Катя, в моей жизни произошло важное событие. Сейчас я ничего говорить не стану, но, надеюсь, ты скоро навестишь меня?

– При первой же возможности!

Но начались хлопоты по созданию труппы: прослушивания, утверждение репертуара, бесконечные репетиции, и отлучиться на несколько дней для поездки не было возможности. А потом, когда удалось выкроить время, и она совсем было собралась ехать – уже и билет купила, оказалось, что сильный снегопад завалил снегом небольшую аэролётную площадку в окрестностях домстара. Когда река замерзала, сообщение с домстаром было аэролётное, а аэролёт из ближайшего городка летал один раз в десять дней.

Катя сдала билет, сообщила по какой причине не приедет. Когда же площадку расчистили, коллектив труппы, пройдя очередное тестирование на лояльность, с гастролями уже ездил по городам касты Э своего сектора.

Гастрольные поездки по родному сектору послужили труппе экзаменом. После восторженных отзывов о концертах, в верхах было принято решение отправить труппу на гастроли в другие секторы Мира Абсолюта. Пока администрация утрясала вопрос о гастролях, всему коллективу труппы предоставили краткосрочный отпуск.

Была ранняя весна и на судёнышке, направляющемся в домстар, пассажиров было совсем мало. Мало было и встречающих. Ещё не сойдя на причал, Катя увидела Доктора, стоящего на берегу рядом с незнакомой женщиной. Он встретил у сходень, расцеловал, взял из её рук сумку.

– Я не один пришёл встречать тебя. Пойдём, я вас познакомлю.