Полночное солнце

Ч а в е л а. Похоже, для нас с тобой не существует запретов, говорим и делаем, что хотим.

Ф р и д а. Ты знаешь, я – цветная картина, ничего не бывает по-настоящему чёрным, ни-че-го.

Ч а в е л а. Это так!

Ф р и д а. Я так давно не слышала твоего голоса, спой для души (Чавела начинает почти беззвучно петь).

В р а ч (дослушав её, обращаясь к певице). Больная устала, она ещё не окрепла.

КАРТИНА 14

(Монпарнас, вдали видна Эйфелева башня. Звучат песни Эдит Пиаф. Повсюду толчея, шум, гвалт. Коротко остриженная Фрида и её подруга Тина, в руках которой фотоаппарат, заходят в питейное заведение, где собираются художники).

Ф р и д а (перекрикивая окружающих). Мне не нравятся иностранцы, они скучные, у них лица как непропеченные булки.

Т и н а. Верно, особенно у старых женщин (резко меняет тему).

Ф р и д а. Диего опять просит моей руки, пожалуй, соглашусь.

Т и н а. О вашем союзе, может, чудовищном, но всё же священном, скажу. это была любовь.

Ф р и д а. Сейчас худшее время всей моей жизни, я удивлена, что при этом можно жить.

Т и н а (фотографируя Фриду, указывая на мужчину за соседним столиком). Это торговец картинами Воллар.

Ф р и д а (с усмешкой). Иду по стопам Диего, который всё время идёт рядом. Он испытал здесь потрясение от Сезанна, разглядывая его картину. Воллар пошёл обедать и запер дверь галереи.

Т и н а. Так ему и надо!

Ф р и д а. Через час вернулся и увидел, что Диего всё ещё стоит перед картиной. Воллар поставил в витрину другую картину Сезанна, потом принёс ещё три, зажёг свет в витрине, наконец не выдержал. «Больше их у меня нет!» Диего явился домой под утро, у него был жар, он бредил.

Т и н а. Как это на него, однако, похоже, на него не мог не подействовать парижский холод, картины Сезана его впечатлили.

Ф р и д а (не слыша собеседницу). Если так будет продолжаться, лучше бы меня убрали с этой планеты, Диего во всём (декламирует).

В слюне, в бумаге, в каждой линии, каждом цвете и каждом глотке воды. Он в моей груди, снаружи и внутри, поэтому так трудно мне писать. Диего – чудо, встающее передо мной, он в солнечных лунах, во всём – в глупом и прекрасном. Диего в моей моче, у меня во рту, в моём сердце, в моих безумных снах, на кончике пера, в пейзажах, в пище и воображении, в болезнях, в окнах… в хитростях и лжи, в его глазах, на его губах…

Диего – начало, создатель, моё дитя, суженый, Диего – художник, мой любовник, мой муж, друг, моя мать, мой отец, он мой неродившийся сын.

Т и н а (пытаясь успокоить её). Ты успокоишься наконец? Не мучь себя, всё в жизни проходит, пройдёт и это. Выставка имела успех.

Ф р и д а. Неожиданно работу приобрёл Лувр, зачем им она?

Т и н а. Ривера не стоит того, чтобы о нём сокрушаться, этот Принц-жаба помешан на своём искусстве, Ленине и Троцком, хотя надо отдать ему должное, таланта у него не отнять.

Ф р и д а (потягивая текилу). Тревога, горе, наслаждение, смерть – это, по сути, один способ существовать. Одно хорошо. начинаю привыкать к страданию.

Т и н а. К нему нельзя привыкнуть, никогда никто ещё на свете не привыкал к боли, это рана, она саднит.

Ф р и д а. Никогда, никогда я не забуду, кем он был для меня. Он подобрал меня, когда я была разбита, исобрал меня заново на этой слишком маленькой земле. На что устремить мне взгляд? Такой бескрайний, такой глубокий!

Нет больше времени, ничего больше нет, мы врозь. Осталась только реальность, то, что было, это навсегда.

(К ним присоединился мужчина, он с интересом разглядывает Фриду, подмигивая ей, прислушиваясь, о чём она говорит).

Т и н а (наклонясь к Фриде, шепчет). Похоже, ты ещё нравишься мужчинам, да ещё каким!

Ф р и д а. Мне очень нужны деньги, но не приму их ни от одного мужчины, пока жива. Думаешь, мне помогает Мюрей? Никому не верь, Ник – мой друг.

Т и н а. Я не о том, ты не так меня поняла, это текила на тебя так дурно влияет. Перед тобой скульптор-авангардист Исаму Ногути, у него студия в Париже.

Ф р и д а (в сердцах). Ну и что с этого? У Диего был роман с Луизой Невелсон, она тоже была скульптором.

Т и н а. Дался тебе этот Ривера, расслабься, ведь ты ни где-нибудь, а на Монпарнасе.

Ф р и д а (затягиваясь сигаретой). Ненавижу этот чёртов Париж и этих художников, от Европы и профессионалов интеллектуального бунта меня отделяет пропасть.

Н о г у ч и (с любопытством). Это вы так о Франции? Не слишком любезно.

Ф р и д а. Да, Франция – не слишком отличается от Гринголандии, которую я повидала в Сан-Франциско, Детройте, Нью-Йорке, это путешествие ничего не дало мне. Диего нет рядом.

Т и н а (виновато улыбаясь художнику, шепчет Фриде). С ним нужно общаться на английском, к тому же не стоит при нём об этом.

Ф р и д а. Мне наплевать, не могу выносить этих чёртовых интеллектуалов, лучше сидеть на земле и торговать лепешками в Толуке, чем иметь дело с парижской «художественной» сволочью.

Н о г у ч и. Сволочью, я правильно вас понял?

Ф р и д а. Именно так, могу повторить это сто раз! Сюда стоило ехать только ради того, чтобы понять, почему Европа загнивает, такие вот интеллектуальные сукины дети, бездарности породили всех этих Гитлеров и Муссолини.

Н о г у ч и. Я говорю по-испански (Фрида замолкает, Тина опускает глаза, они обмениваются взглядами). Как говорил кубист Брак, у мексиканцев чувства деформируют мысли, естественно, формируют их, я сам не раз был очевидцем этого (улыбается). Хочу создать фреску «История Мексики», а ещё отправиться добровольцем в индейскую резервацию в Аризоне.

Ф р и д а. История Мексики и Аризона – это несовместимые вещи!

Н о г у ч и (Фриде). Работы вашего мужа кажутся мне интересными, хочу пригласить вас на ужин.

Ф р и д а (не обращая внимания, продолжает). Они думали, что я сюрреалистка, но я не была ею, никогда не рисую сны или кошмары, рисую собственную реальность. Пишу себя, потому что много времени провожу в одиночестве и потому что являюсь той темой, которую знаю лучше всего.

Н о г у ч и. Кстати, ваш друг «отец сюрреализма» Андре Бретон назвал Мексику сюрреалистической страной чистого совершенства.

Ф р и д а. Этот сукин сын не сумел даже организовать мне встречу, поселил в одной комнате со своей дочерью.

Н о г у ч и. Не мудрено, что Кандинского потрясла ваша живопись, по его лицу текли слёзы, вы – сама экзотика, у вас действительно экзотическая внешность!

Ф р и д а. Вы так считаете?

Н о г у ч и. Это так, видел ваш портрет на обложках. Правда, что Скиапарелли создала платье «Мадам Ривера» и к нему духи «Шокинг»? (наклоняется к Фриде). Они имеют ваш запах?

(На гипсовом панно, на котором упражняется в искусстве фрески, Фрида пишет. «Уродина», а потом разбивает панно, швырнув об пол).