Сын проводил Юсан-Аминах в покои и ещё раз крепко обнял:
– Гастан уехал, собирает полки. Мы должны уничтожить этот город.
– Поступай, как считаешь необходимым. Я даже думать об этом не хочу.
Ласоро слегка покосился на слуг и перевёл взгляд на мать. «Я люблю тебя, мама!» – сказали его глаза. Она улыбнулась и шепнула:
– Когда он появится, дай мне знать!
– Непременно!
Пространство наполнено звуками. Это не грохот и не шумы, это – обрывки музыки. Лёгкие, сказочные тона, фрагменты фраз, тихие переливы печальных волнующих нот. Эта музыка едва слышна, но иногда она накатывает волнами, будто пытается догнать, и тогда я ощущаю её материальность, как если бы ноты были наполнены светом. Он согревает меня. А потому я парю очень спокойно, зная, что холод – лишь в физическом мире, там, где формы грубы и остры. Здесь же тепло, безопасно, ничто не может убить. Ты уже растворен, а сознание – нерастворимо. Музыка льётся тихо и плавно; я лечу, убаюканный ею, в безмятежно-бездонную высь…
– Ну, наконец-то! – поднялся Ласоро навстречу входящему Игорю. – Мама…
– Она здесь?
– Давно, и ждёт не дождётся тебя.
– Схожу к ней, но позже. А пока – что вы с Гастаном решили?
– Ты о разбойничьем городе?
– Да.
– Гастан готов сравнять его с землёй, он привёл восемь полков и только ждёт разрешения.
– Ну, а ты?
– А я намерен выслушать тебя, – Ласоро улыбнулся.
– Отлично. Мой план очень прост.
Игорь разложил наброски и не спеша, останавливаясь на каждой детали, посвятил императора в суть идеи.
– Мне нравится, – ответил Ласоро. – Масштабно, объёмно и решает множество проблем.
– Самое главное – в этом регионе у тебя будет мир, и надолго. Это обеспечит безопасность караванных путей, а значит, наладит торговлю, и со временем неподалёку от скалистых озер вырастет огромный город. А что советуют твои сановники?
– Разные мысли: от рабства для всех оставшихся в живых до полного уничтожения всего, что дышит и движется.
– Дикарские методы.
– Игорь, методы действенные, ведь они, в первую очередь, думают о безопасности.
– Нельзя убивать детей! На подобной жестокости империи не построишь, и ты, как правитель, должен беспокоиться не только о добрых, но и о злых.
– Где-то я это читал: о солнце, которое всходит и над добрыми, и над злыми.
– Евангелие. Когда ты успел?
– Пока ты был на работе.
– Но ты согласен?
– Конечно, согласен. Я пролью свою милость, как дождь, на тех и на других.
– Молодец.
В этот момент дверь распахнулась, и Юсан-Аминах, в светлом утреннем платье, лёгкой походкой вошла в кабинет.
– Я помешала, конечно, – сказала с улыбкой.
И устремила взор на Игоря. Она шла прямо к нему, и врачу на миг показалось, что сейчас не выдержит и обнимет его. Но она лишь протянула обе руки, которые он ласково пожал.
– Мира и света, Юсан-Аминах!
– Мира и света! Вы отлучались надолго, и я волновалась.
– Не так уж и долго, меня не было всего несколько дней.
«И каждый из них показался мне вечностью…» Она не произнесла этих слов вслух, но Игорь всё понял. Понял – и отступил, будто говоря: «Я возвращаюсь на ту ступень, на которой стоял: вашего почтительного и преданного друга. И не больше…»
Ласоро стоял у окна и с чуткостью сына следил за тем, как меняется лицо матери. Лучше, чем кто-либо другой, знающий её нежный и мягкий характер, он понимал, что в эту минуту и нежность, и мягкость имели особую причину…
Наконец, Юсан-Аминах обернулась. Заметив взгляд сына, немного смутилась.
– Мама, – тут же нашёлся Ласоро, – мы говорили о городе в пустыне, но если ты не хочешь слушать, то мы помолчим.
– Ты прав, не хочу. Я зашла на минуту, напомнить, чтобы вы оба не забыли об обеде.
Ласоро спрятал улыбку: разумеется, она шла лишь за этим… А Игорь учтиво склонил голову:
– Если мне дадут кусочек мяса, то я, пожалуй, брошу свои дела.
– Вы могли бы сказать и раньше, что любите мясо, – засмеялась Юсан-Аминах, – а не ждать, когда мы оба попадём к дикарям.
И, сияя от счастья, которое не могла, да и не хотела скрывать, направилась к двери.
– Так я получу свою котлету? – улыбаясь, спросил врач.
Она весело обернулась:
– Разумеется, и не одну!
Проследив, как дверь за матерью закрылась, Ласоро склонился над рисунками друга:
– Здесь много деталей, которые мне не очень ясны.